Новые имена
К новой премии «Лицей» относятся по-разному – кто-то считает несерьёзным мероприятием, кто-то, напротив, убеждён, что только такие премии для «начинающих» и есть нормальный, человеческий срез современной российской литературы – без Прилепина с Пелевиными, про которых уже, ну в самом деле, сколько можно-то. «Лицей» учреждён в 2017 году, объявляет номинантов в день рождения Александра-нашего-Пушкина и всячески настаивает на том, что не Сорокиным единым живы, ищем новые, яркие, свободные и самобытные имена, что уже само по себе и смело, и сомнительно. А вдруг правда? Неужели придётся читать и их (особенно, если Сорокин-то ещё не весь прочитан?).
Кристина Гептинг «Плюс жизнь» (текст на портале ridero)
Критик Галина Юзефович как-то раз в короткой заметке в своём фейсбуке отметила повесть Кристины Гептинг «Плюс жизнь», которую ей подсунули почитать – стоит ли говорить, что если литературный критик такого уровня хвалит никем доселе незамеченную писательницу, её скоро прочтут едва ли ни все? В общем-то, так и вышло – Гептинг заметили, о «Плюс жизнь» заговорили, появилась новость о скорой экранизации, да и в итоге, разумеется, «Плюс жизнь» оказалась номинантом на лавры премии «Лицей» - и получила первое место. Кристина говорит в интервью, что даже не думала о победе – «награды всегда получает кто-то другой», но теперь почётный приз получила она сама. О чём повесть? Мать главного героя Льва была наркоманкой, а в наследство сыну только и смогла передать, что положительный ВИЧ-статус, после чего умерла, мальчика воспитывала бабушка, перешедшая из книги Санаева и, может быть даже, Бакмана. Жизнь маленького, а потом и большого Лёвы отличается от жизней его сверстников: ему слишком многое нельзя, да так, что порой кажется – и жить-то, в общем-то, нельзя. Но Лев живёт, обнаруживая, что окружающий его мир совершенно не понимает, что такое положительный ВИЧ, как он передаётся, откуда берётся – ну, вы сами можете продолжить ассоциативный ряд. Если бы так любящие это дело хипстерские the Village или Look at me предлагали своим читателям тесты из серии «Что вы знаете о ВИЧ-статусе», результаты были бы, очевидно, весьма плачевными. Те, кто не знают, знать и не хотят: скорее всего, ВИЧ передаётся воздушно-капельным, люди с этой болячкой заведомо наркоманы и проститутки, а если вы вдруг узнаете, что стоите в одном вагоне с таким человеком рядом, лучше немедленно сменить вагон, поезд, станцию. Потому что, как бабушка говорит, от греха подальше. Вот об этом понятии «грех» где-то между строк и можно прочитать у Гептинг – это манифест человека, который хочет жить и доказывать окружающим, что имеет на это право, и не доказывать даже – потому что, в самом деле, с чего он вообще кому-то что-то должен? – а просто жить и наслаждаться этим загадочным процессом безо всяких «потому что» (потому что он – человек). Конечно, созданная Гептинг история вероятно заслуженно показалась некоторым критикам излишне шаблонной – главный герой как с картинки, его любовь – слишком идеальная, мир вокруг – слишком… Слишком очевидный, но вряд ли это можно в принципе осуждать, потому что он, положа руку на сердце, такой и есть. Кристина во всех интервью говорит, что идея «Плюс жизни» случилась внезапно, а после погружения в тему это было уже не остановить – о таких вещах хочется кричать, потому что остальные почему-то молчат. Финал повести, названный меткой Еленой Макеенко «зажёванной в принтере страницей» вряд ли удачен – это действительно самое слабое место в тексте, которое попросту может разочаровать (и делает это), но текст к тому времени уже выполнил какую-то свою внутреннюю просветительскую миссию, хотя читатель мог этого и не заметить. Говорить о победе «Плюс жизни» как факте и приятно, и, в то же время, странно, поскольку, откровенно говоря, соседние два места на пьедестале совершенно ничуть не хуже.
Евгения Некрасова «Несчастливая Москва» (текст на портале ridero)
А может, и лучше - говоря о сборнике «Несчастливая Москва» Евгении Некрасовой, неизбежно приходит на ум вездесущий писатель Андрей Платонов, у которого Москва, как известно, счастливая, сильная, смелая, а самое главное – любящая и, внезапно, девушка. Платонов неизбежен здесь по многим причинам – и несколько раз упомянутый критиками, которые присудили Евгении Некрасовой «серебро» в литературной премии «Лицей» в 2017 году, и потому, как Евгения обращается с языком, играет стилями, жонглирует ритмикой и завораживает с первых строк – отпустить этот текст очень сложно (стоит заметить, что и ты текст, и текст тебя).
У Платонова в «Счастливой Москве» героиню-сиротку по имени Москва Ивановна Честнова любили все, да и как можно не любить Москву? У Некрасовой Москва – это Москва и есть, то есть, столица, город-герой, монстр, пожирающий всех и вся, ненавистная половине России клоака – и всё это в одном лице. Её любит главная героиня Нина, приехавшая в столицу из своего Замкадья и снимающая квартирку где-то в рамках Третьего транспортного кольца. Согласно присказке, Москва охраняется кольцами, и чем ближе к центру, тем надёжнее, а чем ближе к периферии – тем опаснее, прямо как на аттракционе «чёртово колесо». Нина без Москвы не может спокойно спать, нервничает в гостях у родных, даже из заграниц вернулась ради любимого города – его, как кажется Нине, не любить невозможно. И в одно утро, какое могло случиться только в дурном сне, Нина проснулась и выяснила, что превратилась в монстра, описание которого изрядно потреплет нервы впечатлительным натурам. Уродливой стала не только Нина, но и все жители столицы – и чем ближе к центру, тем страшнее уродство (стоит ли говорить, что счастливые жители Замкадья в то утро проснулись целы и невредимы?). Москва сходит с ума, кипит в фейсбуке, за которым наблюдает железная по характеру Нина – в её реакциях очень хотелось бы видеть и свои, потому что без сарказма на такую ерунду не взглянешь: кишки наружу, бородавки, смещённые кости и прочие приятности. Подключаются какие-то службы помощи (разумеется, областные), да еще не пострадали дети до семнадцати лет. В общем, наверное, эпидемия, думает Нина, а на следующее утро выясняет, что теперь она не урод, а нимфоманка. Как и вся остальная Москва, сбежавшая из фейсбука в срочные поиски партнёра, а можно и нескольких. На третий день пропадают части тела, будто бы их и не было (Нина теряет ногу), а на четвёртый – пропадают дети до семнадцати лет. На пятый они вернутся, но пропадёт то, что уж совсем добьёт Нину – русский язык. Любимый писатель-авангардист внезапно кажется недоступным и ярко-желанным, и здесь, в этой главе, сложно не восхититься любовью к родной речи, чувственной, богатой и многогранной, ставшей внезапно по непонятно каким законам недоступной.
Некрасова – определённо и сама могла бы спокойно творить в рамках авангардной «Гилеи», поскольку кажется, что словами и ритмом она жонглирует столь же свободно, сколько и изящно – в этом тексте нет, будто бы, сухих привычных законов или вообще каких-то рамок, он разухабист, местами сложен, местами разливается рекой, в которой живут русалки, водяные и прочая нечисть, в нём свои правила и смысловые сдвиги, своя внутренняя рифма и сила, таящаяся за неожиданным окончанием предложения после запятой. Этот текст совершенно свободный, в той приятной свободе, когда автор «пишет как хочет», но хочет он во главу угла поставить самовитое самоценное слово. Мир посредством слова преображается и даже создаётся: начинается всё, если уж говорить по порядку, не с «Несчастливой Москвы», а с повести «Начало», где сюжет не столь важен, а важна звукопись и рифма: вот перед читателем Галя-гора, некрасивая и большая, пропавшая неведомо куда – вот и весь, в общем-то, сказ. В дальнейших «Потаповых» заглавное слово – кажется, единственное, что роднит некий коллектив людей, который по ошибке называется «семья» (хотя это не так), ритм буквы «П» постоянно топочет по тексту, словно сваи вкалачивает. Потаповы, потом, потоп – примерный пересказ сюжета. Мир создаётся из слова, подчёркнуто - в сборнике это отлично иллюстрируют «повести-близнецы»: одна посредством алфавитного порядка в выдуманном Хвалынском справочнике, рассказывает историю, где всё начинается с великой реки Волги (она даже главнее буквы «А»), а закончится ядовитой змеёй, которая символизирует и чью-то смерть, и чью-то жизнь, даже не кусая себя за хвост, вторая же – наверное, самый яркий образец орнаментальной прозы из всего сборника, сказ о несчастной любви (или несчастном человеке). Инверсионный синтаксис, звукопись - это натуральный ранний Евгений Замятин, пробующий стили на прочность.
Литературный обозреватель Владимир Панкратов сказал по поводу прозы Некрасовой коротко: «Читать её как сидеть в мокрой майке. Она, если не бросит писать, должна взять премию покрупнее». Хочется верить, что не бросит.
Андрей Грачёв «Немного о семье» (текст на портале ridero)
И, наконец, с бронзой очень неожиданный Андрей Грачёв со сборником рассказов «Немного о семье».
По сути, сборник действительно не о семье, а о чём-то похожем: так у Евгении Некрасовой в её тяжеловесных «Потаповых» семья оказывалась набором каких-то очень похожих и ненавидящих друг друга людей, так и у Грачёва «немного о семье» сказать не получается – он говорит об отдельных людях, которых когда-то что-то свело вместе, а сейчас, прямо при читателе, разводит. Это определённый вид вуайеризма через текст – ощущение, что подглядываешь в замочную скважину, и неловко, и обидно, и местами даже хочется вмешаться в происходящее, но дверь-то, понятное дело, закрыта. Местами тонко, местами слишком метко, Грачёв рассказывает холодящие сердце истории так, как будто то ли сидит с тобой за одним столом поздним вечером, и грустно говорит «а у коллеги моего с завода вон что», и хочется пожалеть этого самого коллегу, потом – жену этого коллеги, потому что, на самом деле, это ещё вопрос, кого тут на самом деле надо жалеть. Образы живут – пожалуй, это самая яркая черта прозы Грачёва. Он столь же наблюдателен, как и его собрат по внезапной славе Алексей Сальников (они даже, впрочем, даже внешне чем-то похожи) – Грачёв очеловечивает текст синей курицей из «Пятёрочки», гудящими после смены ногами, ковром, в который утыкаются герои, отвернувшись к стенке, липким чувством осознания того, что тебе изменили (или собираются изменять), его герои прямо-таки дышат со страниц, до того они настоящие; некоторых хочется как-следует встряхнуть и сказать «беги!», некоторых просто пожалеть, некоторым надавать по первое число, потому что – ну в самом деле, бесят, сволочи. От рассказа к рассказу этих «семейных» историй появляется очень ясное чувство накатывающей безысходности – кажется, автор не оставляет ни единого шанса на «простое человеческое счастье», которое, как известно, прячется где-то во фразе про вторую половинку и стакан воды в старости. От осознания того, что все мужики, скорее всего, изменяют, женщины предпочитают этого не замечать и насилуют своей этой любовью и «кому я нужна в такие годы», дети неуверенно, но совершенно точно идут по стопам родительских ошибок, хочется выть и срочно посмотреть какую-нибудь ванильную голливудскую мелодраму, где все друг друга любят, курица не умирала своей смертью, а вместо «Пятёрочек» обед готовит услужливая филиппинка.
Конечно, при таком наборе можно обвинить Грачёва в навешивании гендерных и всяких других ярлыков – но проблема в том, что от этого не поменяется совсем ничего: реальность останется очень реальной, женщины не перестанут таскаться за мужьями-изменниками и варить им куриные бульоны, взвалив на себя абсолютно всё, что только можно (и нельзя) поднять, платить чужие кредиты и переживать за молодых сотрудниц, на которых обязательно засмотрится супруг (потому что имеет право, ведь он – мужчина, это в его природе). Проза Грачёва, вероятно, не расскажет ничего нового, в отличие от его дам-соседок по призовым местам, не вскроет социальные нарывы и не поразит орнаментом магических слов, от которых мог бы теоретически расплакаться Маркес. Нет, он про другое, но никто не отменял то приятное чувство от настоящего, честного текста, когда хочется закурить, хотя никогда в жизни этого не делал, и долго думать о том, почему оно вообще всё так, в чём счастье и как мы все вообще живём – немного ли о семье или не много?
Кристину Гептинг‚ Евгению Некрасову, Андрея Грачева, а также победителей в соседней поэтической номинации Владимира Косогова, Дану Курскую и Григория Медведева после вручения премии издали под твёрдой обложкой - не удивительно, что смелость проявила именно редакция Елены Шубиной, которая выступает за русскую словесность и вполне поддерживает «Лицей» в поисках новых имён. Хороши авторы или нет, каждый может решить сам, но, однако, нельзя не порадоваться за то, что у нас это всё-таки возможно - быть молодым писателем, победить в конкурсе, быть обсуждаемым и даже издаваться в бумаге.
Если публикация вам понравилась, ставьте "пальцы вверх" и подписывайтесь на канал, он будет изредка появляться в вашей ленте "Дзена".
"Подзеним" вместе! Другие книжности на телеграм-канале "Книгиня"