Дмитрий Петров в «Сказаниях о казаках» описывает интересный сюжет о том, как к дочери станичного атамана посватался молодой иногородний приказчик, атаман же и слушать не хотел — не понравился ему жених из иногородних. Но дочь настояла на своем, предъявив отцу ультиматум: если не выйдет замуж за приказчика, уйдет в монастырь. Атаману ничего не оставалось делать, как дать свое согласие. Однако атаман все время думал о зачислении зятя в казаки и, прося об этом проверяющего станицу министра Куропаткина, говорил ему: «В казаки больно хочет он... тяготится мужичьим состоянием» [9, с. 29]. Следует отметить, что прием в казаки в пореформенный период был строго индивидуальным, ограниченным, поскольку рост казачьего населения негативно отражался на размерах паев.
Положение иногородних было незавидным. Один из священников так описывает положение крестьян, проживающих на территории Кубанского казачьего войска: «.оплачивая каждый шаг своей жизни, каждый вершок занимаемой земли, каждую голову хозяйственной животины, неся большую и труднейшую часть общественных повинностей, отбывая целиком повинности государству, сами ровно ничего ниоткуда и ни от кого не получают, живут без всяких прав, чужими между своими же русскими людьми казаками, которые все на каждом шагу дают им чувствовать как свое хозяйское преимущество, так равно и их полную, хуже крепостной, зависимость» [6, с. 91].
Казаки по-разному относились к иногородним. Однажды на джигитовке в одной из станиц Донского казачьего войска свое мастерство показал иногородний человек, проживающий в казачьей станице. По толпе пронесся возбужденный говор. Кто восторгался, а кто и возмущался: «мужик проклятый!», «опозорил казаков!» и т. д. [9, с. 26-27].
Сами иногородние говорили, что казаки смотрели на них «как турки на крестьян» [6, с. 91]. В пьесе «Маруся-казачка» Митрофана Седина так показано отношение к иногородним: «Разве можно жить тут, когда тебя каждый пьяница в черкеске называет бродягой — бездомной собакой. Здесь куском хлеба подавишься. Презирают, будто бы мы пришли из какой-нибудь турецкой или другой поганой земли, а не из православной святой Руси» [17]. Иногороднему необходимо было заслужить уважение казаков. Эта тенденция прослеживалась с детства. В своих воспоминаниях В. Прихода пишет о том, как учился в министерско-приходской одноклассной школе на хуторе Сосыжском, где среди казачат-учеников и казака-учителя он был один «из городовицких детей». От его способностей в учении зависело и отношение к нему. «Если бы я плохо учился и учитель был мною не доволен, казачата заклевали бы меня», — пишет он [10, с. 134]. Мальчик оказался хорошим учеником и помогал своим товарищам, когда они чего-то не понимали. В конце учебного года он был награжден похвальным листом, чем очень порадовал своих родителей [10, с. 135].
Необходимость пополнения станичных обществ, особенно ремесленными умельцами, способствовало восприятию казаками представителей невойскового сословия «своими». Например, беспаспортный человек Андрей Симоненко вольготно чувствовал себя в станице Староминской и даже почитался за казака [2. Л. 1, 3]. Астраханский казак В.И. Лисунов в своих записках характеризует иногородних как людей, необходимых станичникам. Сапожник («чеботарь») делал казакам необходимую обувь (сапоги и бахилы), плотники строили казакам дома в любое время года, шерстобиты приходили валять валенки, точильщик точил ножи и ножницы (топоры казаки точили сами), стекольщик появлялся вставлять стекла (его услуги стоили очень дорого), лудильщик чинил самовары, маляр ежегодно нанимался красить комнаты в домах станичников. Частым гостем в станице Дурновской был агент швейного предприятия «Зингер и К°», приходивший собирать денежные взносы за купленные казачками в рассрочку швейные машинки [14, с. 224].
Появление иногородних на казачьих землях способствовало и развитию земледелия. Так, благодаря иногороднему населению в Кубанской области одновременно с расширением площади запашек начинают входить в употребление и чрезвычайно быстро распространяться улучшенные земледельческие орудия. Примитивный плуг быстро выходит из употребления. Его заменяют улучшенным иностранного (потом и русского) производства. Повсеместно в употребление входят веялки-сортировки, косилки, сеялки, молотилки. Согласно данным Мельникова за 12 лет в пределах станиц у коренного и иногороднего населения количество улучшенных орудий возросло с 39 919 в 1886 году до 194 840 в 1898 году [8, с. 87].
Далеко не редкостью были уже в конце XIX — начале XX века браки между казаками и иногородними, а также отстаивание общих интересов станицы. В 1882 г. в ответ на статью в «Кубанских областных ведомостях» священника станицы Курчанской, который обиделся на своих станичников и нелестно отозвался о жителях неказачьего происхождения, казаки писали: «Неуместны выражения, относящиеся [...] к армейскому офицеру, и мужику в пестрых штанах, и к бывшему бродяге Ивану, так как все эти лица теперь наши братья» [7, с. 229].
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...
ГРУППА "ИСТОРИЯ КАЗАЧЕСТВА" В ВКОНТАКТЕ