Ранняя весна подсушила дороги и лесные опушки. Зеленой дымкой окутала рощи и стройные березки, на молодых сосенках пробились розовые, в слезинках смолы, побеги. Боры и дубравы зазвенели, зачирикали, защебетали всеми птичьими голосами.
Сквозь зеленое марево клейкой листвы брызнули малиновые лучи солнца. Как бы поздно ни лег, каким бы усталым ни был, Василий Захарович всегда просыпался на рассвете. Он поднялся с лапника, укрытого прошлогодним сеном, размялся, прислушался к мирному птичьему щебету, и на минуту померещилось, что нет ни войны, ни страданий, что везде тишина и покой, что не рвутся снаряды, не умирают люди, не набухает кровью изрытая взрывами бомб земля.
Он прошелся по лагерю, поправил сбившуюся шинель на спящем Чуклае, посмотрел в безмятежные, почти детские лица Нордмана и Лифантьева. Он без особого энтузиазма принимал их в отряд. «Жидковаты»,— подумалось тогда. А какими самоотверженными бойцами, какими верными товарищами оказались эти «комсомолята»!
Обошел посты. Трофим Руденя доложил, что метрах в двухстах от лагеря появилось стадо коров и две девушки-пастушки.
— Еще и трава не пробилась, а они тут как тут,— проворчал командир.— Ох уж эти пастухи! Много они мне крови попортили за мою партизанскую жизнь. Особенно врезалось в память козье стадо на горе Орначес. В Испании дело было. Да я уже рассказывал. Вот что: сходи к ним, вежливо поговори и направь в другую сторону, соври, что там трава проклюнулась.
Руденя ушел. Корж наблюдал издали, как Трофим, размахивая руками, беседует с девушками в каких-то странных кокошниках. Повесил на грудь автомат и пошел к ним. К голове каждой девушки был привязан пучок кудели, и они ловко тянули на веретено суровую нить. На приветствие девушки ответили, не отрываясь от работы.
— Это вас господа фашисты к прабабушкину ремеслу приучают? — спросил Василий Захарович.
Одна оглянулась по сторонам и, не поднимая глаз, ответила:
— А кто же еще? Голыми и босыми, ироды, оставили. Зимой даже бабье барахло на себя напяливали. До войны мы и прясть-то не умели.
Из леса подошли Стешиц и Ширин, и в этот момент метрах в сорока по дороге на Ананчицы загрохотал немецкий обоз. Партизаны залегли за сваленной сосной. Корж укоризненно посмотрел на товарищей без оружия и взял на прицел ехавших на первой подводе. Короткая очередь срезала четырех фрицев.
— Приготовить гранаты! Вперед, за мной! Окружить и уничтожить врага! — кричал командир и побежал наперерез заметавшимся в панике фашистам.
Выстрелы и крики услышали в лесу партизаны и двинулись к дороге с противоположной стороны. Немцы решили, что действительно окружены, и бросились в бегство. Те, кому удалось уйти, долго блуждали по окрестным лесам, пытались выбраться через болотные топи, но снова попадали на партизанские засады.
После этого короткого боя Стешиц, Руденя и Ширин мучительно переживали свою оплошность.
— Впредь будете умнее,— наставлял их Корж,— даже к девушке на свидание нужно идти с автоматом.
Партизаны удивлялись решимости своего командира: «Надо же, на целый обоз пошел с одним автоматом! Переждал бы, пока проедут. Все равно всех не перебьешь».
— А они как раз ехали твою жену вешать и детишек жечь. Ты бы пропустил? Я, например, каждого нашего человека кровным родственником считаю и обязан защищать, презирая опасность...— разъяснял Василий Захарович слишком осторожному бойцу.— Бить врага нужно внезапно. Если бы они нас заметили первыми и открыли огонь, нам бы несдобровать. А мы захватили инициативу, посеяли панику и выиграли. Они даже представить не могли, что у нас единственный автомат, потому и разбежались. И нам наука: как говорят, и за сарай не ходи без дрюка.
Понравилась статья? Подпишись на канал!