С каждым последующим шагом фрак топорщился все сильнее, ботинки жали нестерпимей, а сам Барков в панике повторял про себя заготовленный текст и с ужасом понимал, насколько он неуместен.
Аплодисменты нарастали, Барков споткнулся, поднимаясь на сцену и чуть не упал на позолоченный бюст Гоголя из папье-маше. Качнувшись к нему, Барков отметил, что у Гоголя челка Гитлера, удержался от падения и сделал шаг к микрофону.
Микрофон хрипло свистнул - аплодисменты стихли. Негромко зашептала галерка.
- Убить Посейдона... – Барков неловко поднял над головой книгу, - убить Посейдона – Барков замолчал на секунду. Замолчал и зал.
- ...это всего лишь безнадежная детская мечта. О которой я не рассказывал никому...
Теперь замолчала и галерка.
-...кроме читателей этой книги.
Зал одобрительно хохотнул.
- Я мечтал убить Посейдона начиная с пяти лет. Я хорошо помню, как эта мечта зародилась...
В дальнем конце зала вскипел водоворот спорящих голосов, кто-то посмотрел назад – толстяк из лимузина по частям проникал в зал через далекую дверь, тесня стоящих в проходе. Охранники негромко вздорили с распорядителем.
- Посейдень. Так называла Посейдона моя прабабка, старушка из северной деревни. Архангельский край... Такая особенность выговора – «Посейдень»... «Морской сарь Посейдень»... У бабушки в запасе были сотни остросюжетных историй, в которых этот самый морской сарь неизменно пытался поработить рыбацкие поселки...
Толстяк утвердился в проходе, уперевшись взглядом в сцену. По лицу его струился пот, который он осторожно промакивал мелким платком.
- Когда мне было восемь, из окна больничной палаты я впервые увидел его спину. Спина Посейдона была серого бетонного цвета с желтыми подтеками ржавчины в местах проступающей арматуры. Скульптура, стоявшая во дворе больничного сада, была развернута фасадом к главным воротам. Лица я не видел. В руке Посейдень держал трезубец, который распадался на ржавую проволоку и куски бетона. В короне половина зубцов осыпалась, из нее торчала коричневая проволочная сетка. Каждую ночь мне снилось, что Посейдень оборачивается. Я просыпался от крика...
Неожиданно прерывистый зуммер прервал его речь. Громкий и резкий, звук нарастал. Барков растерянно обвел взглядом зал, ища источник. Публика возмущенно загудела. Люди вставали в поисках нарушителя тишины, но тщетно – звук шел одновременно из всех углов.
Только мокрый толстяк-опоздавший не искал источник зуммера. Он молча, не мигая, смотрел на сцену.