Александр Латкин о том, что нынешние времена проигрывают 1960-м годам.
Модное московское кафе. Его повышенная модность создана с помощью неожиданного для пафосного центрального района дизайнерского приема — кафе оформлено как петербургский питейный подвал для своих. В Петербурге на подобную обстановку не обращаешь внимания — словно находишься в своей квартире. Но здесь такой дизайн выглядит свежо, смело и модно.
Свежо, смело и модно выглядит и пьеса, читаемая профессиональными актерами — формат таких «читок» стал в последние годы удачной альтернативой заскорузлому репертуарному театру. Этот формат уже породил несколько ярких театральных карьер.
Пьеса рассказывает о течении женского времени — актрисы поочередно читают бумажный дневник школьницы, электронные письма, посты в ЖЖ и Фэйсбуке. Пьеса выглядит слегка антифеминистской — юную максималистку эпохи бумаги время превратило в производительницу фэйсбучных текстов о еде. Видимо автор пьесы знает, что театр должен быть радикальным и авангардным — если феминизм стал модным, то театр должен быть впереди моды и стать антифеминистичным. Правда, других радикальностей в пьесе не наблюдается — все мило, трогательно и позитивно.
Автор — усталая с претензией на дорогое изящество женщина за 40. В процессе обсуждения пьесы выясняется, что усталая она потому, что пишет бесконечные диалоги для бесконечных телевизионных сериалов. Этим же объясняется дорогое изящество ее одежд — за ее сериальную поденщину ей неплохо платят.
Здесь же она показывает свою пьесу бесплатно, но с надеждой. Адресаты ее надежды — два модных драматурга-режиссера. Они словно наэлектризованы, они смеются с явным осознанием того что именно они тут звезды, единственные звезды. И все понимают, что они здесь главные зрители — поэтому зрители больше реагируют на их реакцию, чем на собственно пьесу. Да и зрителями зрителей назвать сложно — почти все они начинающие либо актеры, либо режиссеры, либо драматурги, и они здесь тоже продвигают свои надежды на полезные знакомства, на новые роли и проекты.
Обсуждение пьесы происходит благостно — здесь все свои и никто не будет говорить о недостатках. Становится скучно. И неожиданно, по всем законам драматургии, поднимается 76-летний — он сразу гордо произносит число — моложавый дед. Он начинает издалека, из самодеятельной театральной молодости, из легендарных 1960-х, упоминает незнакомые фамилии и начинает выглядеть смешно и немного жалко. Его речь хочется и невозможно остановить. Но затем почти случайно звучит пара звездных имен и оказывается, что он геолог, доктор наук, до сих пор преподаёт в МГУ, был знаком со всей шестидесятнической Москвой и — он говорит неожиданно и опять по законам драматургии — сегодняшняя пьеса ему понравилось.
И тут становится понятно, что в 1960-х годах он был моднее, чем сейчас все здесь присутствующие. Даже интересно как он выглядел, как был одет и пострижен тогда. Но даже без этой картинки становится понятно, что он производил на тогдашних женщин убийственное впечатление — нынешние модные и подкрученные не могли бы с ним конкурировать.
Более того, все нынешние модные и креативные играют в их театральные игры благодаря ему и его поколению. Они живут в мире созданном тогда, в 1960-х. А создадут ли свой важный мир нынешние — не очевидно.
И в такие моменты начинаешь испытывать зависть к людям, кому повезло оказаться во времени, когда решалось — как будет жить страна, нация дальше. И пусть страна, нация сделали тогда ошибку, пошли к деградации, к развалу, к почти исчезновению. Но тогда у них был шанс. И в такие моменты становится очевидно, что они упустили его не по своей вине.
Эта зависть — вряд ли банальное желание первого русского поэта, знающего что такое EBITDA, жить в то время, когда поэты собирали стадионы, когда они могли жить на поэтические гонорары, когда их влияние было сопоставимо с влиянием политиков и рок-звезд. Нет, тогдашнее положение поэтов — как правило производивших плохие стихи — было вызвано именно тем, что тогда в СССР не было настоящих политиков и еще не появились свои рок-звезды.
Зависть эта вызвана тем, что сейчас нам кажется, что от нас, от нашей нации, от нашей страны ничего не зависит. Что все будет всегда так как сейчас. Да, для обывателя, для гражданина страны, для русского человека это уже не плохо — после жуткого кровавого прожитого зря XX века первые 18 лет века XXI выглядят раем, Золотым Веком.
Но для романтического поэта — а поэт всегда романтичен! — такая предопределенность, такая стабильная вечность ужасны. Он не хочет жить в Золотом Веке, ему хочется своего трагичного короткого быстрого Серебряного Века.
Но кто сейчас будет спрашивать романтического поэта? Поэт давно привык к такой несущественной, несуществующей роли в обществе. Как сказал восточный поэт,
Убыток сей окажется ничтожным – Поэт давно влюблен и одинок.
Но кто через 50 лет будет у них там в будущем Героем Нашего Времени? Кто расскажет им о нас?
Остается надеяться на долгожительство театрального геолога.
Сокращенный вариант текста был опубликован на сайте "Газета.Ру"
Первый русский поэт, знающий что такое EBITDA, напоминает: если вам понравилось или вы принципиально со мной не согласны — не забудьте подписаться на мой канал.
Читайте другие тексты Александра Латкина
Гоголь в исполнении Ксении Собчак как зеркало выборов