Взгорье в Великом лесу было действительно отличное: крутые склоны укрывал густой ельник, за ним начинались болота и поросшие камышом озерца. И песчаный грунт понравился Коржу. Партизаны вырыли две просторные землянки, соединили их ходами сообщения, лагерь окружили глубоким окопом, убрали открытую землю и так тщательно все замаскировали, что и с десяти метров ничего не увидишь.
Ребята устраивались основательно, налаживали быт, даже подумывали о баньке. Ведь помыться удавалось нечасто, вот и прожаривали над кострами нательные рубахи.
Оба отряда вместе уходили на задания: добывали винтовки, патроны, приносили полицейские нарукавные повязки. Корж не велел их выбрасывать. Одни полагали, что командир собирает их для более точного учета разгромленных гарнизонов, иные считали это чудачеством Коржа.
Как-то ночью Василий Захарович собрал у себя Бондоровца, Меркуля, Стешица, Карасева, Нордмана, Чуклая и начал излагать дерзкий план разгрома гарнизонов в Забродье, Червоном Озере и Осове.
— План прост, но рискован. Потребуется предельная выдержка, спокойствие и находчивость в самых непредвиденных ситуациях.
— Ух и здорово, Василий Захарович! Как в кино,— засверкали озорные глаза Нордмана.
— Ив этом кино тебе придется играть главную роль.
— Куда мне? Пусть лучше Ваня. Он солиднее.
— Ваня не подходит. А ты полсотни немецких слов знаешь и как-никак без пяти минут доктор.
— Все шутите, Василий Захарович. От этой сумки с лошадиными таблетками у меня все бока в синяках,— застеснялся Нордман.
— Вот что, ребята, пока не выступим из лагеря, никому ни слова. Всех разбить на группы по четыре- пять человек, к утру привести в порядок обмундирование и повязки. Подогнать, чтобы все было тютелька в тютельку.
На рассвете 11 ноября отряд вышел из лагеря. На рукавах партизанских тулупов, ватников, свиток и шинелей белели полицейские повязки. В начищенных до блеска офицерских сапогах, в шинели и фуражке с высокой тульей, поблескивая серебряными погонами, впереди важно шествовал Эдик Нордман, выкрикивая непонятные фразы, нервно сдергивая и снова натягивая тугие перчатки, похлопывая стеком по голенищу.
Ребята еле сдерживали хохот.
— Входит в роль. Ну, артист! Здорово получается, а? — бубнил сзади Ваня Чуклай.— Нет, у меня бы не вышло. Смотри, чистый немец.
— Может, и есть немец. Фамилия-то не наша,— отозвался парень из Старобинского отряда.
— Чепуху мелешь. Детдомовец он. А фамилия? Фамилия его теперь Северов,— возразил Чуклай.
— Как твоя — Иванов? — не унимался дотошный парень.
— Иванов и есть. А ты, видимо, Болтунов.
К пяти часам подошли к Забродью. Местные ребята развели партизан и расставили возле домов, в которых блаженно спали полицейские.
Корж вместе с «комендантом» подошел к окну полицая и резко постучал в стекло. Увидев «высокое начальство», полицай выскочил в сени, загремели запоры.
— Прошу, прошу, Панове.
Раздраженный «комендант» выпустил целую очередь непонятных слов. Суть их разъяснил «переводчик»:
— Мы прибыли для борьбы с партизанами. А вы здесь бездельничаете, самогон глушите да дрыхните до полудня. Пан комендант приказывает немедленно собрать всех полицейских в полной боевой... На сборы 10 минут.
— Я, я, цен минутен,— постучал по стеклу часов «комендант». Полицай подобострастно кланялся, на ходу натягивал куртку и бормотал:
— Сей минут, Панове, сей минут. Что с ними поделаешь, спят, гады! Хотя бы вы им дали взбучку.
«Комендант» прокаркал: «Гут, гут».
— Будь спокоен. Затем и приехали,— объяснил суровый коренастый «переводчик».
Втроем шли по улице. Солтыс стучал в окна только с закрытыми ставнями и приказывал: «Пан комендант немедля требует на сбор при полной боевой. Поторапливайся». И угрюмо шел дальше. А полусонный полицай, затягивая на ходу ремень, прямо на пороге сеней попадал в объятия партизан и, подняв трясущиеся руки, умолял: «Браточки, не сиротите деток! Не сам я, не сам, силой загнали» или что-нибудь в этом роде.
Вдруг в последней полицейской избе раздался выстрел, погас свет и послышались крики. Корж передал обезоруженного полицая «коменданту» и вскочил в темную избу. По полу катались партизаны Семен Данилевич и Роман Быков в жестокой схватке с огромным и сильным полицаем. Он кричал жене: «Топором их, топором, иродов!»
Жену у дровяника перехватил Нордман. А Корж выволок могучего полицая во двор.
До рассвета полиция в Забродье была разоружена, взята под охрану, винтовки сложили на подводу, и отряд двинулся к деревне Червоное Озеро. Впереди шли «комендант» с «переводчиком». У самой дороги на колхозном гумне крестьяне молотили рожь. Заметив отряд «гитлеровцев», навстречу выбежал староста, вытянулся и не без бахвальства доложил:
— Готовим зерно для отправки великой Германии.
«Комендант» прокричал несколько немецких слов, что в «переводе» Коржа означало:
— Пан комендант возмущен вашей бездеятельностью. У себя под носом развели целую армию партизан. Где ваша полиция? Сколько этих бездельников? Немедленно собрать всех и выступить с нашим отрядом на борьбу с лесными бандитами!
— Виноват, пан комендант. Обленились. Приходится каждого за шиворот тащить на пост. Через 20 минут все будут в школе.
— Винтовки сдать взамен автоматов,— Корж кивнул на подводу с винтовками, взятыми в Забродье.
Староста помчался по селу собирать полицаев в школу. Вскоре все собрались в нетопленном классе. Сердитый «комендант» начал грозно кричать и ругаться.
— Пан комендант выражает вам недоверие. Как вы позволили так вольничать партизанам?! Немедленно всем следовать к колхозному гумну! Там получите новое оружие и вместе с нашим отрядом выступите на разгром бандитов.
Жалкая кучка полицаев безропотно двинулась за околицу. Там их ждали вооруженные люди с белыми повязками. «Переводчик» явно нервничал: издали он заметил Бондоровца, которому накануне операции строжайше приказал «не высовываться». Его как партийного работника в районе знал каждый. Но Никита Иванович не удержался от искушения участвовать в операции. Узнал его кто-то из червоноозерских полицаев и попытался бежать, за ним бросился второй. Беглецов скосили меткие партизанские пули.
Вдруг «комендант» громко и внятно скомандовал:
— Руки вверх, изменники! Сдать оружие!
Разоруженные полицаи были уложены на припорошенную снегом землю.
Выстрелы в Червоном Озере всполошили соседнюю, осовскую полицию, и она двинулась на помощь своим. Не доходя метров триста до гумна и увидев группы вооруженных людей, полицаи залегли в придорожных кюветах.
Корж на секунду задумался и еле слышно проронил:
— Пошли, Эдик.
«Комендант», небрежно играя стеком, через поле быстро шел к полицейским. За ним «переводчик». Приблизившись, он приказал выслать одного полицейского для объяснения. Поднялся рослый парень с винтовкой наперевес и двинулся к безоружному «начальству».
— Положи винтовку и следуй сюда,— спокойно сказал «переводчик». Полицай повиновался. «Комендант» великодушно протянул ему руку, похлопал по плечу и, улыбаясь, сказал: «Полицай гут, партизан капут!»
— Хлопцы, давайте сюда. Свои! Пан комендант требует.
Восемнадцать полицаев вышли из кювета. «Переводчик» приказал им сложить оружие, построиться для проверки.
От гумна подошли десять автоматчиков с полицейскими повязками, в немецких шинелях и встали между сложенными винтовками и полицаями. «Комендант» вынул книжечку и начал записывать фамилии осовских полицейских. По знаку Василия Захаровича партизаны вскинули автоматы.
— Ни с места, предатели! Руки вверх! Обыщите, свяжите и отведите к их друзьям,— приказал «переводчик».
Всех полицаев рассортировали по «заслугам». Тем, кто не запятнал себя преступлениями, разрешили искупить вину перед Родиной и народом активной борьбой против захватчиков. Многие начали проситься в отряд.
— Это право можно заслужить только честной борьбой с фашизмом. Заслужите — сами найдем и примем в свои ряды.
Понравилась статья? Подпишись на канал!