Антон Учитель, семейный риэлтор, руководитель уникального АН "Мистер Дом"
«Люди, как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было... Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или золота. Ну, легкомысленны... ну, что ж... обыкновенные люди... в общем, напоминают прежних... квартирный вопрос только испортил их...»
(Михаил Булгаков, «Мастер и Маргарита»)
Ты знаешь, у меня есть одна не только увлекательная, но и весьма поучительная игра. Я прошу учеников за четверть часа придумать «акцию» для ипотечного заемщика. К сожалению, лишь немногие догадываются о том, что главное, чего каждому заемщику недостает, это деньги.
Увы, деньги, это действительно то, чего не только ипотечным заемщикам, но и любому из нас катастрофически не хватает.
Особенно не хватает их семнадцатилетнему пацану, который вдруг обнаружил, что на свете существуют девушки. С этой проблемой я впервые всерьез столкнулся в девятом классе старой московской десятилетки. А надо заметить, что учился я в те годы не где-нибудь, а в знаменитой и единственной на то время в столице гимназии имени Медведниковых, что располагалась в тени Староконюшенного переулка возле Сивцева Вражка, прямо напротив Канадского посольства.
Гимназия сия была политехнической, из чего следовало, что все, кто приходил туда из прочих московских школ, мгновенно скатывались на тройки. А те, кто, напротив, покидал ее, сразу становились отличниками.
Посему девочки, учившиеся вместе со мной, были, во-первых, из хороших и богатых семей, во-вторых, все, как ни на есть, умницы и красавицы. И просто так, кафе-мороженым на выходной или «Златом скифов» на 8 марта, было никак не отделаться.
Итак, поступлению в лучшую столичную школу, и знакомству с «черными» маклерами Москвы, я обязан своему дворянскому происхождению.
Моя замечательная прабабушка, Анна Васильевна Жемчужная, правнучка барона Александра Энгельгардта, знаменитого смоленского деятеля и известного царедворца, золотая медалистка и словесник «от Бога», покинула в начале ХХ века родную губернию и обосновалась в Москве. Здесь она обучала непоседливых отпрысков сильных мира сего в Доме Правительства на Софийской набережной. Среди сильных, насколько помню, были такие выдающиеся личности, как Ежов, Ягода и прочие известные в то время "творцы коммунизма".
Следует заметить, что Анна Васильевна, ввиду своей фантастической образованности и происхождения, никаких иллюзий на счет советской власти не питала. Она была титаном духа, с абсолютно стальным характером и такими невообразимыми связями, которые и ей, и всей нашей семье позволили сохраниться невредимыми в эти смутные времена. Бабушка (я так ее называл) родилась в 1888 году, а отошла в мир иной в 1988-м, похоронив всех своих детей, всех своих подруг и всех учеников, причем, и умерла-то она не от старости.
Анна Васильевна была, пожалуй, самым близким мне человеком. Она вырастила и воспитала мою маму и ее брата, поскольку их родители, мои бабушка и дедушка, умерли очень рано. Она воспитывала и меня. Все свое детство, до самой школы, я провел исключительно в ее обществе. Я рано, также, кстати, как и бабушка, научился читать, в два с половиной года. На меня упала книжка с афоризмами Козьмы Пруткова, я ее поднял, и как рассказывают, «пошел чесать».
Итак, это самое детство состояло у меня из постоянных пеших прогулок по старой Москве, из необычайно увлекательных бабушкиных рассказов и историй о царском времени, о жизни в родовом гнезде, о революциях, войнах, советских руководителях, новосибирской эвакуации, нашей семейной скрипке Амати, но, главное, о сотнях интереснейших человеческих судеб. Кроме того, за пять с лишним лет бабушка перечитала мне по нескольку раз всю русскую, английскую и французскую классику, где самыми рядовыми произведениями были «Петр I» Алексея Толстого, «Дэвид Копперфилд» Диккенса и «Бремя страстей» Сомерсета Моэма. Анна Васильевна говорила на трех языках, помимо русского, на французском, немецком, и немного на английском. Таких людей я, к сожалению, с тех пор не встречал.
Позже, уже в школе, выбравшись из дебрей бабушкиной классики к легкому и шутливому Дюма-отцу, я долго смеялся над схожестью своей судьбы с судьбою Эдмона Дантеса, которого в заточении замка Иф долгие годы всячески воспитывал великий Фариа. За время общения с Анной Васильевной мне удалось перенять многое, что, я надеюсь, до сих пор мною не растеряно.
Бабушка всегда оставалась моим самым искренним и надежным другом, как я тебе уже говорил, и не было ни темы, ни проблемы, которую бы я не мог или стеснялся с ней обсудить.
Так вот, в замечательную Медведниковскую гимназию, и именно в класс «А», мне удалось поступить исключительно благодаря обширным бабушкиным связям.
Проблема же прекрасного пола, сурово вставшая передо мной в далеком 1983-м году, в середине девятого класса, требовала незамедлительного решения. Обращаться к родителям не позволяла совесть. Отец занимался ядерной физикой, мама была известным ученым-биохимиком, им было большей частью не до меня. Оставалось только одно. И вот однажды я глубоко вздохнул и поверг свою материальную проблему к ногам Анны Васильевны. А бабушка, надо отдать ей должное, уже давно встречала меня фразами типа: «ну, что, какую ля фам нашершелили?» К моему удивлению, бабушка настолько близко приняла к сердцу мой вопрос, что одно время я обходился теми облигациями (если ты знаешь, что это такое), которые она мне изредка выдавала. Я шел в Сберкассу и обменивал эти облигации на денежные знаки. Суммы, между нами, говоря, по тем временам были немалые. От 10 до 25 рублей.
Разумеется, долго продолжаться так не могло, и вот однажды, вызвав меня пред свои стальные очи, бабушка сказала: «Ну-с, молодой человек…» Далее мне было объяснено, что семнадцатилетний юноша должен уже начинать жить взрослой жизнью и своим умом, для чего, как оказалось, мне предстояло встретиться с некоей Розой Андреевной. Спустя день или два, Анна Васильевна обо всем договорилась по телефону, и я отправился на первое в своей жизни серьезное рандеву в Воротниковский переулок.
Розалия Андреевна Блюм, «мама Роза», или просто «мама», как называли ее те, кто на нее работал, была одним из ведущих «черных» маклеров Москвы конца семидесятых-середины восьмидесятых годов. Она была внешне очень похожа на актрису Богданову-Чеснокову, если кто ее помнит, только гораздо миниатюрнее, и со спокойным голосом, который будил во мне ассоциации с послереволюционным солнцем, патефоном и канарейками на подоконниках.