Я в весеннем лесу пил березовый сок,
С ненаглядной певуньей в стогу ночевал.
Евгений Агранович
Дейнека прочно связан с вольготным пионерским детством. При взгляде на его колыханные белоснежные полотна душа приподнимается, легкие становятся еще легче, а ноги хотят нестись вдоль березовой аллеи до самой границы лагеря. Если уложить воспоминания о пионерском лагере в рамки одной картины, это будет путевка городского совета профсоюзов: изумрудный речной берег с румяным пионером, горном и волнующим — дейнековским — разольем.
Первое осознанное знакомство с ним — школьное. «Будущих летчиков» показывали где-то между рыловским «В голубом просторе» и «Всюду жизнь» Ярошенко. «Летчики» запоминаются лучше — столь сильно подростковое возмущение: почему двое без трусов? (Схожая досада возникала при просмотре ню-сцены в крапиве из «Добро пожаловать»). Как и многие картины Дейнеки, «Летчики» заставляет щуриться: сквозь застывшие облачка бьет, отражаясь от мраморной набережной, июльское солнце. Таковы и «Юность», и «Вратарь», и «Никитка». Даже «Оборона Севастополя», несмотря на войну, слепит, как альпийский курорт. (Кстати, центральная фигура лихого блондина со связкой гранат, похоже, была отрепетирована художником еще в 1935-м, когда он рисовал бейсболиста).
«Раздолье» Дейнека рисовал уже будучи зрелым мастером — в сорок пять. Вглядитесь в эту картину, и вы увидите: сама мужская зрелость водит кистью по полотну, внимательно повторяя ложбины и холмики средней полосы. Легкие маечки, вздернутые груди, не знающие нижнего белья, солнечными зайчиками скачущие из стороны в сторону… Маэстро не слишком старается упрятать свои помыслы от зрителя. Потрепанная шершавая ель, склоняющая покорную березку. Облака в виде бородатого Джинна — только успевай исполнять желания. Наконец, стога сена, в разгар лета (за два месяца до покоса!) призванные отобразить единственно идейное занятие, которому на Руси принято предаваться с прыткой розовобедрой селянкой. Стогов, кстати, четыре. Случайно ли?
Обратим, если вы вдруг этого еще не сделали, взоры на бегуний. Девять женских фигур, только-только выскочивших из речной пены, живописуют эволюцию советской женщины. Центральная фигура — девушка в белом. На фоне восьмерых стриженных, она единственная бежит, обмахиваясь пшеничными косами. Бежит по-девичьи, вращая бедрами и отводя руки в стороны. Она делит своих подруг на две равные половины. Слева, на склоне — девочки. Они карабкаются вверх, смеясь и стегаясь полотенцами. Их лица безмятежны, а фигуры лишены анатомических подробностей — не доросли. Они даже не отбрасывают тени — их солнце еще в зените. (К слову о Зените. Вероятно, часть бегуний представляют спортивные общества: спартачки, торпедовки — среди них нет лишь представительниц Динамо: динамщиц в стране, давшей миру теорию стакана воды, быть не может).
Зато справа — зрелые женщины. Они уже совершили свое восхождение. Их груди все также высоки, но лица сознательнее, а поступь тверже. Они знают, куда и зачем бегут. К светлому будущему, отвечает за них автор. Именно для этой ретивой четверки заботливо приготовлены стога у края картины.
Сорок пять — тот самый возраст, когда все чаще останавливаешь взгляд на Девушке, но на сеновале пока ждешь Женщину. Да прибудет с тобой сила, Александр Александрович!
Больше статей в нашем telegram канале Non-stop fiction