В этом году исполняется 110 лет женскому маршу в Нью-Йорке, в честь которого был объявлен национальный женский день. С тех пор праздник эмансипации претерпел одно из самых удивительных и комичных превращений, какие только знала история памятных дат. ЧТД собрал цитаты из русской литературы, чтобы проследить цепочку этих трансформаций и вспомнить, как 8 Марта праздновался в нашей стране в разные годы.
30-е годы: террор и эмансипация
В романе Анатолия Рыбакова «Дети Арбата» о 1930-х годах молодежь обсуждает собрание по случаю 8 Марта, роковым образом повлиявшее на дальнейшую судьбу героев. Замечание будущего чекиста об исключении за неподобающие слова, сказанные по поводу 8 Марта, иллюстрирует, как женскую эмансипацию используют для идеологического давления:
«— У нас в институте, — сказал Юра, — один парень подал на собрании реплику: «Что такое жена? Гвоздь в стуле...»
— Вычитал у Менделя Маранца, — заметил Вадим Марасевич.
— ...А собрание было по поводу Восьмого марта. Его исключили из института, из комсомола, из профсоюза...
— Реплика была не к месту, — сказала Нина Иванова.
— Всех исключать, кто же останется? — нахмурился Максим».
Перед войной: торжество официоза
Внук Александры Коллонтай, яркой революционерки и талантливого советского дипломата, в своих воспоминаниях пишет о том, как праздновали 8 Марта в посольствах, где она работала. Здесь уже было очевидно торжество официоза и одновременно — плавная трансформация дня феминисток в «день феминности».
Поздравляли жен дипломатов, и, конечно, их было значительно больше, чем собственно сотрудниц посольств:
«Я помню, как в Швеции, даже в условиях войны, в этот день собирали всех сотрудников посольства и других советских учреждений на торжественные собрания. Поздравляли женщин, зачитывали приветственные телеграммы. Бабушка всегда сама делала доклад о международном значении этого праздника, о положении женщин в СССР и других странах. Силами коллектива обычно организовывали концерт самодеятельности, иногда ставили небольшие пьесы. К участию в торжествах привлекались все члены русской колонии вплоть до нас, школьников. Приходили и иностранные гости. День оканчивался дружным чаепитием с вкусными пирогами. Посол была не только организатором, но и участницей многих мероприятий. Часто в связи с праздником 8 Марта в советском посольстве проходили встречи с женщинами других посольств — сотрудницами и женами дипломатов... В Москве, после возвращения из Швеции, в день 8 Марта приходила куча телеграмм и поздравительных открыток. Среди них — от официальных лиц из представительства или министерства... В этот день приходили и с личными поздравлениями родные, друзья, знакомые и даже делегаты от разных организаций, военных и гражданских. Особенно трогательны были дети, пионеры в белых рубашках и красных галстуках, со своими воспитателями и учителями».
Коллонтай умерла 9 марта 1952 года. На ее могиле на Новодевичьем кладбище 8 Марта стали принимать в пионеры.
Великая Отечественная: прачки и герои
Книга Светланы Алексиевич «У войны не женское лицо» описывает, как женщины отмечали 8 Марта на фронте. Ситуация в тогдашних реалиях настолько же тривиальная, насколько и трагичная. Но особенно интересна здесь вторая сторона истории: советская «двойная нагрузка» на женщин.
Сталинский консервативный поворот не отказал бывшей соратнице по революции в праве на труд, зато вернул обязанность обслуживать мужа и детей. Аналогичную ситуацию мы видим и на войне: женщина выполняет и «женскую» работу — стирает, и «мужскую» — берет в плен.
При этом за награды приходится бороться наравне с мужчинами:
«Восьмое марта сорок пятого года. Мы устроили праздник. Выходят мои девчата из помещения и вдруг видят: идут из леса два немца. Волокут за собой автоматы... Раненые. Мои девчата окружили их. Ну и я как замполит, конечно, написала в донесении, что сегодня, восьмого марта, прачки взяли в плен двух немцев.
Когда шла война, нас не награждали, а когда кончилась, мне сказали: „Наградите двух человек“. Я возмутилась. Взяла слово, выступила, что я замполит прачечного отряда, и какой это тяжелый труд прачек, что у многих из них грыжи, экземы рук и так далее, что девчонки молодые, работали больше машин, как тягачи. У меня спрашивают:
— Можете к завтрашнему дню представить наградной материал? Мы еще наградим...
И мы с командиром отряда ночь сидели над списками. Многие девчата получили медали „За отвагу“, „За боевые заслуги“, а одну прачку наградили орденом Красной Звезды. Самая лучшая прачка, она не отходила от корыта: бывало, все уже не имеют сил, падают, а она стирает. Это была пожилая женщина».
60-е: обратная сторона открытки
Татьяна Толстая создала пронзительный текст о 8 Марта и детской травме. Повествование в книге «Женский день» можно отнести примерно к 1960-м годам, когда писательница училась в школе:
«У государственной открытки — две простые стороны: на одной красная лента восьмерки, запрещенная, женская, преступная лента, змея, кусающая саму себя за хвост; под ней веточка мимозы, — цыганского, несуществующего в природе растения, — оно появляется раз в году, весенними вечерами, оно светит желтыми шариками в питерском сыром мраке, его приносят домой, и оно сейчас же умирает, не выдержав насилия.
На другой стороне картонки — белая, разлинованная поверхность, и на ней, под диктовку краснолицых, толстых надсмотрщиков, пристукивающих костяшками пальцев по столу, мы покорно пишем: „Дорогая мама! Желаю тебе счастья в личной жизни... успехов в труде... мирного неба над головой“.
Крупным, как тыквенные семечки, семилетним почерком я вывожу на меловой бумаге государственные, пустые слова. Чужие слова, потому что своих у меня еще нет...
Я подписываюсь: „Твоя дочь Таня“. Я думаю без слов, я представляю, как я понесу эту страшную, государственную карточку, эту заразную бородавку в дом, маме, ни о чем не подозревающей маме, как я принесу ей эти неправильные, лживые слова, — без запаха, без поцелуя, без чувства, без невысказанной нежности, без тех снов с сердцебиением, когда она выпускает мою руку и растворяется в толпе, — а я беззвучно кричу ей вслед, — я принесу и поднесу ей эту страшную, бородавчатую, мертвую карточку, и она испуганно уставится на красную восьмерку со стальными государственными зубами... я заражу дом, и мертвая мимоза бородавками расползется по маминым рукам».
2000-е: ускользнуть от истории
В книге «Памяти памяти» Мария Степанова рассказывает, что 8 марта умерла ее тетя. Дело было уже в 2000-е. Главное, что из-за праздничных дней тетю не смогли отвезти в больницу. Так, по иронии судьбы, благодаря казенным ритуалам, сопровождающим «женский день», тетя смогла избежать казенной медицины и умереть, как и хотела, — дома. Интересно, что семья Степановой — интеллигенты, пытавшиеся, по ее словам, ускользнуть от большой истории — встречали праздник с размахом Нового года:
«Тетя Галя умерла под вечер 8 Марта, в советский праздник мимоз и открыточных утят, — один из табельных дней, когда в нашей семье было принято собираться вместе, раскладывался широкий гостиный стол, газировка лилась в темные, рубинового стекла, бокалы, присутствовали четыре непременных салата, морковный с орехами, свекольный с чесноком, сырный — и великий уравнитель оливье. Этого всего не случалось с нами уже лет 30».
Будущее: счастье без Указу
И снова Татьяна Толстая, но теперь в пародийно-фантасмагорическом ключе из антиутопии «Кысь». Роман создавался с 1986 по 2000-йгоды, то есть как раз в течение длинного переходного периода от СССР к современной России. В книге — настоящая квинтэссенция пережитого страной опыта 8 Марта.
На работе главный герой по очереди поздравляет коллег, а окружающие следят, чтобы поздравление производилось согласно изданному правительством указу, обстановка, как на комсомольских собраниях в «Детях Арбата». Но именно 8 Марта главный герой делает предложение будущей жене, и это уже в стиле наших дней, когда дата воспринимается как день женственности и любви к женщине:
«На работе бабы сидят предовольные: никто им слова худого не скажет, не пнет, ни тебе заушин, ни затрещин, всякий проздравляет. Варвара Лукинишна на шейку-то бусы надела. Оленька вся в лентах... Надо Оленьку проздравить. С другими-то разговор легко шел, а с Оленькой как-то боязно стало: оробел, коленки ослабели. Подсел к Оленьке, пробормотал:
— Желаю вам Жена и Мать и Бабушка и Племянница или другая какая Пигалица малая счастья в жизне успехов в работе мирного неба над головой.
А Оленька тихо так засмеялась:
— Какая же я вам жена?..
— Так в Указе...
— А без Указу?..
Бенедикт опять вспотел: вот он, Женский День, Бабский Праздник, вот к чему все это клонится-то... Ай да Федор Кузьмич, слава ему... Вот она его сейчас на блины позовет...
— ...без Указу, значит, нет счастья в жизни?
— Оленька... Оленька, хочу счастья в жизни без Указу...
— Ну дак?..
— Предлагаю вам руку, сердце и пуденциал, — прошептал Бенедикт. Сам от себя таких слов прекрасных, страшных не ждал: вырвалось.
— Беру, — прошептала и Оленька.
— Берете?!..
— Беру... Я все беру...
Помолчали... Что еще надо говорить... Сердце-то так и прыгало... Ой, решился!.. Решился! Ну и день сегодня!
Федору Кузьмичу — слава!»