Александр Латкин о том куда деваются молодые композиторы.
Каждый год в России несколько десятков человек получают диплом композитора. Они пишут музыку, которая редко исполняется, презирают Союз композиторов и пытаются делать музыкальную карьеру за границей. Для их деятельности даже нет адекватного названия. Может быть, стоит прекратить производство «серьезных» композиторов?
Сообщение о том, что в Российской академии музыки, знаменитой Гнесинке, образовался недобор на кафедре композиции, в социальных сетях быстро набрало тысячи «лайков» и «перепостов». Завсегдатаи Facebook и «ВКонтакте» ужасались тому, что на 4 бюджетных места оказалось только 2 претендента и завкафедрой боится в будущем году эти бюджетные места потерять. Позже выяснилось, что информация не соответствует действительности и конкурс составляет более 2 человек на место. Судя по всему, виртуальные вопли были вызваны желанием поругать Родину, власть и заявить о себе, поскольку среди пользователей соцсетей не наблюдается большой любви к современной академической музыке. Даже ссылок на стандартную, заезженную классику не так уж много – портреты котиков разбавляет рок и поп-музыка. Но это был хороший повод задуматься – а куда деваются выпускаемые каждый год несколько десятков композиторов?
Организованное безумие и бесконечное дление
Малый зал петербургской Филармонии забит публикой. На сцене три скрипачки, флейтист, пианистка за роялем и сидящий спиной к публике на стуле верхом молодой человек в джинсах, кроссовках и куртке с капюшоном. Из того, что капюшон надет на голову можно сделать вывод – он рэпер. Звучит весьма радикальная для неподготовленного слушателя музыка – впрочем, местами вполне мелодичная.
Раздается звук падающего стакана, репер вскакивает и кричит в зал слова, напоминающие стихи Маяковского. Правда он, в отличие от революционного поэта, читает по бумажке. Девушки играют тоже по нотам, красотка-блондинка за роялем, сверяясь с нотами, одной рукой нажимает на клавиши, другой щиплет струны внутри инструмента. Вступает стоящий спиной к залу мальчик-флейтист. Рэпер немузыкально кричит в микрофон о том, что они все совершили некое преступленье. «Перед нами все прекрасное, которое для всех одно», - резюмирует рэпер и поворачивается к залу спиной. По его судорожным качаниям видно что он страдает. Страдания ожидаемы – происходящее называется монодрама «магбет» для Алексея Никонова и камерного ансамбля. Особо подчеркивается, что имя знаменитого кровавого шекспировского персонажа пишется именно так. В зале кроме знакомых исполнителей собрались поклонники Алексея Никонова – лидера панк-группы «Последние танки в Париже». Исполнители заработали оглушительные апплодисметны и крики «браво».
Исполнявшая фортепьянную партию, автор музыки аспирантка Петербурскской консерватории, недавний член союза Композиторов Настасья Хрущева рассказывает, что филармония для привлечения молодого зрителя организовала проект OPEN DOOR и фактически заказала постановку. Ее речь логична и уверенна. Она хорошо разбирается не только в музыке, но и в философии, любит употреблять неожиданные для музыканта термины. Интервью для нее – не редкость. На вопрос о стилях современной музыки она говорит о стилистическом плюрализме: «Одновременно развиваются спектрализм, неоромантизм, постсериализм, нойз, репетитивная техника, new complexity, концептуализм, новые формы необарокко и неоклассицизма, инструментальный театр».
Более того, любовь профессионального композитора к словам так неожиданна, что ее ответ на вопрос за что она ценит композиторов-классиков стоит привести полностью: «Джезуальдо – за неевклидову гармонию, Монтеверди – за книгу драматургических рецептов, Баха – за неистовое ремесленничество. Доменико Скарлатти – за изощренность решений, Моцарта – за уроки неквадратности, позднего Бетховена – за алогизм, Антонина Райху – за двадцатый век в девятнадцатом. Шумана – за организованное безумие, Вагнера – за бесконечное дление, Мусоргского – за невозможное. Айвза – за последовательную парадоксальность, Стравинского – за ремонт старых кораблей и часов Аполлона, Веберна – за инфляцию пауз, Крама – за герметичность и витражность, Миттерера – за барочное исступление, Хольта – за дедалову изобретательность».
Ее собственная музыка вполне востребована. Например, недавно в рамках юбилейного концерта Сергея Слонимского в Михайловском театре был представлен «Цахес» – концерт для басовой флейты с оркестром, в котором Настасья Хрущева попыталась «создать гофмановский мир подмен и многоуровневых обманок». В ее мире, кроме перечисленных ею композиторов, есть место и русскому року: «Я слушаю вечного БГ и Леонида Федорова, которого среди прочего уважаю за целый литературный универсум – от Блока до Джойса, и за то, что ему одному удалось создать адекватное музыкальное воплощение многих текстов Александра Введенского».
Правда о деньгах Настасья Хрущева предпочитает не говорить. На жизнь она зарабатывает преподаванием в трех вузах, ведет передачу о классической музыке на радио. Она выступает как пианистка и получает композиторские заказы. Но сколько можно заработать композиторским трудом она не говорит, отмечая, что композитор любого уровня ряд произведений сочиняет вообще бесплатно.
Нет слов
Молодой композитор Марк Булошников написал в одной из социальных сетей: «Бесит слово «академический» в сочетании с «современный композитор». Что за современные академические композиторы? Идите в жопу, господа». Развернувшаяся дискуссия показала, что для музыкального сообщества этот вопрос существует, но ответа на него нет. Одни писали, что нигде в мире этого идиотского словосочетания «современная академическая музыка» нет. Другие, признавая противоречивость термина, отмечали что он не хуже и не лучше других. Судя по всему, возникла забавная ситуация – явление есть, люди этой деятельностью занимаются, а адекватного названия нет.
Студент Московской консерватории Кирилл Широков, соавтор Марка Булошникова по опере "Марево", поставленной в Приволжском филиале Государственного центра современного искусства вместе с арт-группой «Провмыза», говорит примерно о том же: «Для меня не только расплывается само понятие «современная академическая музыка», но появляется ощущение его невозможности».
В этих условиях молодой композитор чувствует себя неожиданно свободным как от прошлого так и от настоящего: «Для меня не существует границ между культурами. Поэтому композиторская музыка не является для меня приоритетной – равно, впрочем, как и любая другая. Мне важно быть целиком и полностью подключенным к действительности и черпать из неё всё, что не кажется мне отвратительным. А таковым я мало что считаю».
Весьма свободно студент консерватории обращается и с национальными авторитетами. Например, признавая огромное влияние Стравинского на музыку 20 века, Кирилл считает, что Прокофьев и Шостакович менее значимы для мировой музыки, называя их «локальными святынями».
Не надеется он и на государство, которое, как он считает, в современной музыке не заинтересовано, «но создать такое ощущение порой пытается»: «О госзаказах в советском виде я ничего не знаю, но государственные деньги в современном искусстве – и в том числе в музыке – наличествуют». Нет у него и особой благодарности созданной советской властью системе музыкального образования, которая и из него самого сделала композитора: «В музыкальном образовании сильно децентрализовались опоры. Личность учащегося композитора довольно рано оказывается важнейшим движущим элементом образования. К тому же систематизм в обучении имеет сейчас не такое большое значение, как веком раньше. В мире более всего ценится обмен опытом как часть образования. Поэтому не думаю, что можно серьёзно говорить о значении национальных школ, русской в том числе». Не видит он и ничего национального в новой российской музыке – разве что она заряжена «особенным драйвом».
Известно, что при советской власти кинематограф стал важным способом самореализации и заработка – например, Альфред Шнитке много писал для кино, достаточно вспомнить фильм Ларисы Шепитько «Восхождение». Кирилл Широков рассказывает, что кино продолжает нуждаться в композиторах, и есть немало примеров сотрудничества «с разной степенью вынужденного отчуждения от авторского стиля композитора». Но ему более интересны модные сейчас синтетические проекты, объединяющие музыку с театром, поэзией, визуальным искусством. Именно к такому сотрудничеству стоит отнести и его оперу "Марево": «Ни один из авторов не оказывается вынужденным терять свою идентичность».
Про идентичность Кирилл вспоминает постоянно. Видимо это представляется большой проблемой для молодых композиторов, формально предоставленных себе, но вынужденных жить под давлением музыкального рынка. Но боязнь потерять идентичность делает их неожиданно свободнее. По крайней мере, к поп-музыке Кирилл и его молодые коллеги относятся с интересом: «Композиторское сообщество – по крайней мере, круг моего общения – очень заинтересовано в поп-музыке, потому занятие оной не может нанести никакого урона для репутации. Скорей – положительно обогатить имидж». Он с явным одобрением приводит несколько примеров композиторов, занимающихся и contemporary classical, и поп-музыкой: «Лёша Наджаров превосходно играет джаз, Антон Светличный занимается рок-музыкой. Лёня Именных заинтересован в самореализации в самых разных стилистических направлениях. Мы с ним делаем музыку именно вне пределов академической идиоматики».
Что касается его «академических» пьес, то они «исполняются довольно редко, но регулярно». Причем, судя по всему, эти исполнения происходят вне системы концертных организаций: «Если я осуществляю какой-то проект в качестве куратора, то единственным организатором и являюсь». Не ждет он поддержки и оставшейся от советской власти музыкальной инфраструктуры: «Союз композиторов видится мне печальным объединением с очень мощно законсервированными взглядами и невероятно неотточенным вкусом практически у всех активных членов. Всё интересное в жизни новой музыки происходит за пределами СК».
Действительно, трудно представить себе в рамках СК человека с таким плейлистом: современная композиторская музыка (Джон Кейдж, Антуан Бойгер, Пьерлуиджи Биллоне, Дмитрий Курляндский), группы широкой известности (Muse, «Гражданская оборона», The Cure), малоизвестные группы (Hinkley, Soccer Committee), импровизационная и неакадемическая экспериментальная электронная музыка (Machinefabriek, Кеннет Киршнер, Раду Малфатти). Русский рок он считает оригинальным в культурном смысле, отмечая неоригинальность его музыкальной составляющей.
Никто не заказывает музыку и не платит
Все молодые композиторы признают, что им очень хотелось бы зарабатывать сочинением музыки. Однако практически никто не хочет говорить о деньгах. С одной стороны, они явно берут пример со старших коллег, желая показать себя бескорыстными творцами. С другой стороны, рынок академической музыки настолько мал, что конкуренция на нем весьма высока. Поэтому делиться коммерческой информацией никто не хочет.
Один из достаточно молодых, но уже вполне успешных композиторов на условиях анонимности рассказал, что оплата написания музыки для фильма или сериала может достигать 30-60 тыс. евро – правда, попасть в обойму сериальных композиторов трудно. Поэтому молодые сочинители склонны демпинговать. К тому же эти деньги часто платятся в черную, поэтому говорить о конкретных примерах композитор отказался. Музыку, не связанную с кино, тоже заказывают – например, сейчас он работает над произведением, в котором 10 минут будут стоить 60 тыс. рублей. Однако для композитора его уровня чаще всего расценки бывают ниже этой цифры.
«Ясно, что Леонид Десятников получает от Большого театра другие деньги. – с завистью говорит композитор. – А мои однокурсники вообще пока не получают никаких заказов».
Все идет по плану
Композитор Олег Пайбердин менее резок в своих оценках нынешнего состояния современной музыки, но в чем-то еще более пессимистичен – возможно, потому, что он старше своих молодых коллег и уже научился существовать в нынешних непростых условиях. По крайне мере, понятие «современная академическая музыка» не вызывает у него отторжения, поскольку «определяет область профессиональной деятельности, продолжающей европейские традиции классической композиторской музыки». Судя по всему, он считает, что музыка развивалась вполне логично и без революций: «Додекафония, атональность, минимализм и многое другое не были отрицанием ради отрицания. Если бы, например, кто-нибудь сказал нововенскому классику Антону Веберну, что он разрушает основы предыдущей музыки, то он бы абсолютно не согласился с этим. Фундамент его идей — это богатейшая европейская традиция. А ведь именно его музыка становится «точкой невозврата» и толчком к новому витку в развитии. Точно так же, если спросить, уже в наши дни, немецкого композитора Гельмута Лахенмана об истоках его музыки, то он определенно ответит, что они коренятся в музыке Бетховена».
Более охотно, чем его молодые коллеги, он говорит о повлиявших именно на него композиторах: Дьердь Лигети, Галина Уствольская, Авет Тертерян, Арво Пярт, Валентин Сильвестров, Сальваторе Шаррино, Пьерлуиджи Биллоне, Жерар Гризе, Беат Фуррер, Фаусто Ромителли, Эрик Сати, Генри Перселл, Иоган Себастьян Бах, Жан-Батист Люлли, Марк Антуан Шарпантье, Доменико Скарлатти. Олег Пайбердин согласен с тем, то Игорь Стравинский вместе с Арнольдом Шенбергом очень сильно повлиял на облик музыки XX века в мировом масштабе, однако сегодняшний статус российских композиторов достаточно скромный. Он считает, что молодые композиторы осваивают европейские техники, хотят выйти на общеевропейский уровень, но «пока переживают подражательный период». И, похоже, успеха такая тактика не приносит: «Западной публике не интересно слушать такую российскую музыку. Порой наша молодежь, отказываясь от старых методов композиции, не приобретает профессиональных навыков музыкального формообразования, горизонтального линеарного развития музыкальной ткани, то есть, умения работать с интонацией в широком понимание этого слова». Олег Пайбердин считает, что музыка молодых не выражает пока каких-то самобытных черт, свойственных именно нашей традиции. Однако не все так плохо – он отметил, что «новизну молодежь видит во внешних брутальных шумовых приемах. Но благодаря интересу к шумам у молодых композиторов появилось важное качество — пристальное и утонченное внимание к тембру».
В оценке роли государства он солидарен со своими молодыми коллегами: «Здесь правят те же коррумпированные принципы, как и во многих других областях деятельности. Композиторы действуют вопреки всему тому, что "создало" государство своим тотальным бездействием». При этом, он видит даже в таком положении плюсы: «Никто не помогает в исполнении новых произведений, но можно осуществить это за счет личных ресурсов. С конкретной же идеологией могут вообще запретить исполнять, могут даже и по суд отдать, если усмотрят что-то идущее вразрез с принятой идеологией. Лучше, чтобы государство не заходило на территорию искусства, даже если что-то в искусстве будет спорным».
Не надеется он и на базу, созданную в советское время: «Советское музыкальное образование воспитывало солистов. Политическая идеология формировалась на идеях коллективизма, а в музыке поощрялась тотальная сольная направленность. Искусство превратилось в спорт». Не стимулируют творчество и слушатели, поскольку «ждут от музыки развлечения». Он считает, что классическую музыку готовы воспринимать менее 1% всех жителей Земли, а современную музыку еще меньше. Видимо поэтому современных композиторов не очень жалуют в российском кино: «Если Альфред Шнитке считал это в какой-то мере обременительным, то сегодня получение заказа на написание музыки к фильму можно расценивать как огромную удачу и даже роскошь. Лично у меня до сих пор не было такой возможности. Думаю, что в нынешней коррумпированной ситуации без знакомства почти невозможно получить заказ на написание музыки к фильму».
Принципиальное отличие от более молодых композиторов Олег Пайбердин демонстрирует в отношении поп-музыки: «Работа в популярной музыке, если она зависит от заказчика, очень отрицательно влияет на творчество. Другое дело, когда музыкальные средства, возникшие в поп-музыке, используются свободно в серьезной музыке, — тогда это может привести к плодотворным результатам». Целенаправленно поп-музыку он не слушает, «но есть интернет, где иногда нахожу интересное, но очень редко – тупая музыка меня просто гневит и ранит». Он считает, что в рок - и поп-музыке страдают теми же болезнями, что и в академической среде: «Зависимость от Запада и неверие в собственную оригинальность. Или, наоборот, тотальное отрицание западноевропейских ценностей и скатывание в местечковую примитивность и пан-патриотизм».
Возможно, такое отношение к «неакадемическим» музыкальным областям объясняется тем, что Олег Пайбердин более востребован в качестве именно «серьезного» композитора: «В среднем один-два раза в месяц исполняется то или иное мое сочинение – это неплохо для некоммерческой музыки. Но концертные организации вообще не заинтересованы в подобной музыке – все делается вопреки их запросам». Более мягкое у него отношение и к Союзу композиторов, благодаря которому «можно как-то интегрироваться в профессиональную среду». Однако он считает, что до сих пор не выстроена хоть какая-то действенная система для продвижения композиторского творчества и СК выглядит «архаическим пережитком былого величия».
При этом композитор признает, что жить на заработки от сочинения музыки трудно: «Единицы в России, да и в мире, могут полностью жить на средства, полученные от исполнения своих произведений. В основном же, это преподавательская, журналистская, менеджерская деятельность».
Поэтому у молодых композиторов перспектив немного – к тому же, консерватория не занимается их трудоустройством. Сам Олег Пайбердин преподавал, но его хватило на 2 года: «Мне, как молодому специалисту, платили 1500 рублей. Это ставка. Никаких доплат не было. Государство поставило цель – постепенно закрыть часть консерваторий».
«В России не существует профессии композитора. – добавляет Олег Пайбердин. – Государство не признает официально такой деятельности. Союзы композиторов относятся к общественным организациям, типа рыболовов и т.п. Никто не может из чиновников ответить почему не принимается закон о творческих союзах».
Симфония на заказ
У заведующего кафедрой композиции Петербургской консерватории Антона Танонова на его персональном сайте есть раздел «Заказать музыку», в котором написано, что любой желающий может заказать симфонию, концерт для солирующего инструмента в сопровождении оркестра, киномузыку, музыку для рекламы и компьютерной игры. Работа включает в себя создание партитуры, партий и демо-записи произведения. При необходимости композитор сделает сведение и мастеринг композиции. Далее на сайте написано: «Цена договорная».
Антон Танонов руководит кафедрой, где преподавали Римский-Корсаков, Глазунов, Лядов, Шостакович. На его сайте указано, что как композитор и звукорежиссер он сотрудничает с Кеном Хенсли (Uriah Heep), Ларисой Луста, Альбертом Асадуллиным, Сергеем Безруковым, Дмитрием Харатьяном. Своих студентов он учит такому же разнообразию: «Я в последние годы ввожу новые дисциплины: курс музыкальных технологий – от верстки партитур до саунддизайна, курс киномузыки, музыкального менеджмента, истории современного музыкального театра, новейшие композиторские школы Европы и России, прикладная музыка».
Кроме всех этих умений консерватория студентам дать ничего не может. «Вопросами трудоустройства консерватория занимается лишь отчасти. – рассказывает Антон Танонов. – Наиболее успешные студенты остаются в структуре Вуза, сначала в качестве ассистентов-стажеров, далее по ситуации».
При этом он отмечает, что настоящие композиторы сейчас вполне востребованы, но молодые никому не нужны – нужно учиться с 6 до 26 лет, а потом лет десять доказывать, что ты занимаешься нужным делом. Но количество желающих учиться растет в среднем на 5-10 чел в год, прием многие из них хотят писать эстрадную и прикладную музыку, работать в кино, понимая, что это для них единственная возможность остаться в профессии.
При этом оказывается, что получить качественное музыкальное образование почти негде. «Эстрадные отделения есть в институтах культуры, но уровня Беркли у нас учебных заведений в России нет. – считает композитор. – Так что не за горами открытие в консерваториях эстрадных факультетов. Я за то, чтобы Стинг преподавал бас-гитару, Бруно Монтавани – оркестровку, а Слонимский композицию».
Однако среди студентов есть и пуристы, выбирающие путь кабинетного композитора. «Для них лучше писать в стол, чем работать в области массовой культуры. Это их выбор и право, такое решение сродни монашескому обету. Я их уважаю. – добавляет Антон Танонов. – Самоограничение – очень хорошо, но нередко за ним стоит весьма ограниченный профессиональный арсенал средств».
Союз эстонских композиторов
Все современные композиторы в рассказах о своей творческой судьбе неизбежно делят ее на две части – российскую и западную. Тем, кому не удалось найти постоянное место в Европе, пытаются хотя бы добиться исполнения там своих произведений. Поэтому живущая в Эстонии композитор Галина Григорьева может стать примером для начинающих. Действительно, она работает одновременно в Евросоюзе и в постсоветском государстве, чья культурная среда более понятна российскому человеку. К тому же Прибалтика всегда славилась сильными музыкальными традициями.
Правда Галина Григорьева отмечает, что традиций в современной музыке немного: «Разрушать уже больше нечего. Все, что можно было разрушить, уже разрушено. Наступает время собирания камней». Однако она в своем творчестве опирается на полученное в Ленинграде академическое образование: «Среди композиторов 20 века, кроме Стравинского, Шостаковича и Прокофьева, я бы для себя выделила Польскую школу. Кшиштоф Пендерецкий и Витольд Лютославский – мощные фигуры, которые оказали колоссальное влияние».
Об отношениях современных композиторов и российского государства Галина Григорьева ничего не знает, но, по ее словам, в Эстонии «государство проявляет большой интерес к серьезной современной музыке, так как это – маленькая страна, заинтересованная в международном признании». Она пояснила, что такие имена, как Арво Пярт и Эрки-Свен Тююр уже приобрели всемирную известность и поэтому «внимание Запада приковано к Эстонии в ожидании новых имен». При этом в стране фактически существует госзаказ и различные творческие стипендии: «Музыкальным коллективам дана возможность заказывать произведения у композиторов. Кроме того, почти весь акциз на сигареты и топливо идет на развитие культуры». «Серьезная музыка не может принадлежать рынку», - добавляет композитор, довольный работой эстонского Союза композиторов, проводящего ежегодный фестиваль "Дни эстонской музыки", где каждый композитор может продемонстрировать свои произведения. В результате сочинения Галины Григорьевой исполняются часто как внутри страны, так и за рубежом. Популярную музыку она почти не слушает, при этом она неожиданно отозвалась хорошо о русском роке, который отличается от западного: «Это тот случай, когда копия чуть ли не превосходит оригинал».
Побег из совка
Современные российские композиторы единодушно не могут сказать о нынешней музыкальной системе ничего хорошего. Все отмечают, что исполнять в России современную музыку почти невозможно, что приходится опираться на энтузиазм одиночек или надеяться на иностранные связи. Однако и за границей российских музыкантов не так уж сильно ждут. На самом деле, у западных молодых композиторов схожие творческие проблемы, правда, смягченные тем, что музыкальный рынок и инфраструктура развита гораздо лучше.
Поэтому особо интересным представляется взгляд на проблему знаменитого пианиста Андрея Гаврилова – похоже, единственного музыканта, которого великий Святослав Рихтер считал равным и даже превосходящим его самого. Известно, что отношение Гаврилова к российской политической и музыкальной жизни крайне критично – российская музыкальная общественность платит ему тем же.
«Я играю музыку очень современных композиторов, то есть совсем молодых. – рассказывает Андрей Гаврилов. – Композиторы постарше находятся под разными влияниями и подвержены эклектике. На них давит груз авангардистов, венской школы, Кэйджовских инноваций. А вот совсем молодые – они с чистого листа начинают. Почти все они пишут тональную музыку, что очень приветствую. Смешивают тональную и атональную музыку в разумных пропорциях, не позволяя музыке быть утомительной для слуха. Сейчас у меня на рояле две партитуры фортепьянных концертов испанского и итальянского очень молодых композиторов».
Однако о российской молодой музыке пианисту ничего не известно. Он считает, что одна из причин непопулярности российской новой музыки в том, что отечественная музыкальная общественность не изжила в себе советскость: «Она, как и все общество, консервативна, косна и претенциозна. Ей претит свежий взгляд, она творит идолов и ставит им "незыблемые" памятники в мозгах. Есть еще и враждебность к свободному характеру, живущему не по канонам – подсознательная злоба к освободившимся от рамок национальных принадлежностей и свободно "плавающих" в культуре, которую сами и создают».
Сокращенный вариант текста был опубликован в журнале «Профиль»