Безусловно: можно попасть не только в пространственно-временнУю черную дыру, которые традиционно "летают" где-то в дальнем космосе, но и в вакуумную пустоту между мирами, что в пределах вполне человеческих расстояний.
Бывает так: живет в человеке боль цветаевского толка - когда расстояние сливается с расставанием. Версты, мили, нас... ну и известное далее. Поэтическое преломление света внутри и изнутри: призматично - до рождения радуги из светового луча. А то и надломление света, излом его и даже перелом, отчего свет начинает ныть самой фантомной из всех болей. Оно, конечно, "лозунг мой и солнца". Но как только случается (с большей или меньшей степенью натужности) привычно-вымученная подмена своего бессильным цитированием чужого - пиши пропало. Вот он и провал в междумирье.
Тот и этот. Или наоборот. Мир и мирок. Мир и мир. Или - Мир и Мир. А то и вовсе - мiр. Какая разница... Разницы - никакой, разве что безответность (как безответственность) вопроса "чего я хочу" (где "чего" часто приравнивается к "где" или даже "с кем") достигает апогея. Ответ, как правило, неведом. Да и невесом тоже. Искусственность или же искусность невесомости практически всегда означает: не НЕ знаешь, а боишься себе в том признаться. Равновелико боишься того, что весы должны качнуться в одну из сторон. А тут уж все сводится к традиционной проблеме выбора.
Тем не менее или лучше сказать однако: человек - не весы. Даже если родился в подмороженном первым снегом октябре. Если уж представлять раскачивающуюся конструкцию, то пусть это будет мобиль, главная эстетическая задача которого - не взвесить, не перевесить, а уравновесить, что в данном конкретном случае означает еще и умиротворить.
Умиротворение же - действие не только интеллектуального порядка, но и обычного труда рук. Может быть, бог и творил мир силой мысли, но люди могут работать лишь засучив рукава. А степень образности каждый выбирает для себя самостоятельно. Как и мир - каждый творит сам.
"Если у тебя есть сад и библиотека, то у тебя есть все, что тебе нужно". Цицерон.
Пекановая роща в окрестностях кибуца Цора в Израиле.
Все - и шуршащая палая листва, и прелый ее запах, и почерневшие орехи, которые можно обнаружить, разворошив кучи листьев - похоже на осенние постлистопадные дни в Сибири, когда к середине октября земля ждет первого снега. Но это - типичный мягкий и теплый средиземноморский февраль: когда бродишь в сандалиях по осенним листьям, вспоминаешь Левитанского и никак не можешь (не хочешь? боишься?) определить свое местоположение в пространстве - и мира, и леса, и творчества... Потому, нагибаясь за очередным гладким и продолговатым орехом, внутри которого - совершенно человеческий, только крохотный, мозг - даешь себе волю остаться пока между мирами.