Случалось ли вам почувствовать себя гордым и свободным индейцем, благородно освобождающим из заточения тесных тюрем бедных бледнолицых? О, это пьянящее чувство природной дикости, бегущей по твоим венам, и скорой свободы, которую ты даруешь этим несчастным.
Вон они, молящим взглядом из своих камер смотрят сквозь решетки. Похудевшими пальцами держатся за прутья и как бы кричат «Спасители, выпустите нас!». Хотя, может, это просто разгоряченным индейцам лишь показалось? Может, это их собственные бравые крики смешались в единый гам, из которого фрагментами прорывается то ли «Освободите нас!», то ли «Освободим их!». Но миссия освободителя гонит вперед, туда, где томятся люди. Разрушим оковы! Обрубим цепи! Пусть люди дышат полной грудью!
Индейцы отважно набрасываются на стены тюрем, но стены сдаются не сразу. Их изнутри поддерживают «бедные заключенные». Несчастные, совсем с ума сошли от заточения. Но пыл индейцев не остановить, свобода близка! Голос заключенных, слабо выкрикивающих «Не ломайте наш дом, что же вы делаете?!..», тонет в потоке боевого индейского клича, превосходящего по силе нерешительный писк узников. И там кто их разберет: то ли правда считают тюрьму своим домом, то ли просто, обессилев, так слабо выражают свой восторг от спасения. Индейцев это не волнует. Налетели, размолотили тюремные стены до основания, даровав бывшим заключенным полную свободу. И стоят бывшие узники посреди поля, усыпанного обломками вчерашних укрытий, ежатся от степного ветра и испуганно озираются. «Идите куда хотите, вы свободны!» — гордо объявляет вождь. «А куда?..» — растерянно шепчут освобожденные. «Не знаю. Вы теперь свободные люди: куда хотите, туда и идите. Весь мир теперь простирается перед вами!». Бывшие арестанты оглядываются вокруг, страх пробирает их до костей. При словах «весь мир» в их воображении рисуются пасти голодных волков, от которых они так долго строили свое укрытие, а при словах «куда хотите, туда и идите» в душе вновь рождается сомнение. Потому что в прошлый раз, когда после очередного набега упрямых индейцев они снова, камушек за камушком, выстроили себе надежное укрепление и действительно оказались там, где хотели (за надежными стенами и стальными прутьями), была надежда, что хоть в этот раз их оставят в покое. Но у индейцев свое представление о свободе, и свое представление о доме, в котором нужно жить. Для индейца дом – это вся степь. Ну, максимум – вигвам, служащий временным укрытием в ночи после жаркого боевого дня. И когда настоящий свободный индеец натыкается на крепкие стены с решетками на окнах, он автоматически называет этот дом «тюрьмой», после чего со всей присущей индейцам страстью разносит эту тюрьму до основания, гордо именуя себя освободителем.
А потом, когда индейцы, выполнив свою миссию, ускачут за горизонт, обессиленные и испуганные люди начнут спешно возводить свое укрепление заново, попутно думая о том, что надо бы к крепким стенам для пущей безопасности прибавить еще и пушки. Слабых голосов «не надо ломать» индейцы в пылу освободительного боя не слышат, так может залп орудий их остановит? А то уже задолбали.
Молодые индейцы не знают всех тонкостей освободительных набегов, а вот старые и мудрые индейцы, вдохнув дым из резной трубки и помолчав не меньше пяти минут, философски изрекают: «Не освобождай бледнолицых, если они тебя сами об этом не попросили. И даже если попросили – не торопись освобождать. Может, у них там дом. Может, они никогда и не жили на свободе. И тогда не спеши ломать их стены. Выведи погулять ненадолго, но не ломай их тюрьму. К свободному воздуху нужно привыкать постепенно».