После небольшой паузы заиграла четвертая часть. Старый плеер привычно споткнулся, загружая следующую дорожку, а потом зазвучал контрабас. Гротескные похороны, звери хоронят охотника. Василий Васильевич стал натягивать резиновые сапоги.
Дождливая погода установилась еще с начала недели; старый зоолог почти все время сидел дома и читал. Иногда он читал статьи, с трудом разбирая нехорошо выученный английский язык. Иногда – большие и медленные книги, на которые раньше не было времени. В школе Василий Васильевич прилежно учил немецкий и всю жизнь прилагал старания, чтобы не потерять языка, а потому многие из таких книг были доступны ему в оригинале. Внучке Дашке очень нравилось слушать, как дед вслух читает по-немецки, хотя она и не могла понять ни слова. Он читал ей и по-русски. На биостанции за время ее существования скопилась обширная и совершенно хаотическая библиотека. Не библиотека даже, а деревянный сарай с книгами. Василий Васильевич обыкновенно надевал сапоги и плащ, шел туда и начинал перебирать сложенные стопками тома. Иногда он брал томик сказочника, иногда дореволюционный альбом со старыми хромолитографиями, изображающими животных. Потом возвращался домой, садился в кресло и начинал рассказывать. Правда, держаться избранной линии зоологу почти никогда не удавалось – от сказки переходил он к рассказу о том, как летает птица. Начиная говорить о языках обезьян, заканчивал повествованием о знаменитом китайском царе. Он беспокоился иногда, различит ли потом внучка, что и чем правильно измерять, не запутается ли в языках, на которых разговаривает с ней мир. Но потом глядел Дашке в глаза и понимал: не запутается. Детство долгое. Помогут отец-физик и мама-художница, подскажут книжки и спектакли, музыка разъяснит, о чем и как говорил шестилетней внучке дед.
Василий Васильевич сидел бы так до самого конца августа. Последняя неделя лета по прогнозу должна была целиком состоять из одного лишь дождя. Плана сбора научных данных у старого зоолога не было уже давно – получится если, то хорошо, а не получится – то и ладно. То, что за целую жизнь собрано еще три таких жизни можно обрабатывать. А уж обдумывать да осмысливать можно безо всякого срока. Однако получилось по-другому.
Позвонил Василию Васильевичу аспирант Митька. Вернее, конечно, не аспирант Митька, а научный сотрудник Дмитрий Маркович Швед. Но Дмитрием Марковичем он стал уже после, а для Василия Васильевича оставался Митькой. Митька занимался уже не зоологией как таковой, а больше физиологией. Изучал, например, мозг. Василий Васильевич такой перемены занятий не одобрял, но и возражать не считал возможным. Если у человека сердце лежит к перемене темы исследований, то так тому и быть.
Так вот, позвонил Митька. Василий, говорит, Васильевич, на вас вся надежда. Потребовался ему срочно мозг одной дикой мышки, лесной бурохвостой. И мышка та редкая, почти нигде ее нету. Но вот в окрестностях биостанции, известно, встречается. И мозг-то нужен всего один, чтобы в точности понять, имеется ли в нем какая-та эдакая структура, или нету ее вовсе. Не для публикации даже, а просто чтобы знать и чтобы правильно некий проект подать. И просил Митька Василия Васильевича мышку поймать, мозг извлечь, заморозить, а потом Митька приедет и возьмет.
Василий Васильевич сбором такого материала не занимался давно. Немножко стыдясь своих коллег, он старался в последние годы работать так, чтобы убивать зверье не приходилось. Он понимал, конечно, со всей полнотой понимания, что наука и права все имеет, и обойтись не может. Но настроения себе портить на старости лет не хотел. Внучка опять же почти все время здесь, на станции, с дедом. Не было у него уверенности, что хорошо сложится с ее общей картиной мира такая особенность зоологической работы. Вот и старался он вести исследования наблюдательные, учетные. Ловить зверей, обмерять да и отпускать обратно в лес.
Но не отказывать же. Просьба-то самая обыкновенная, нормальная просьба. Обращаются к коллегам с такими просьбами сплошь и рядом. Пришлось достать из ящика хирургический инструмент, вытащить на стол решетку с закаменевшими черными следами крови на прутьях. Поутру Василий Васильевич сел в машину и поехал за десять километров к химикам. Там он взял специальный хитро устроенный бидон со сжиженным азотом. В лабораториях было пусто, но азотной станицей умел пользоваться вахтенный Пахом. Раскрутив краны, он засунул в бидон длинный штырь и повернул ручку. Белый морозный туман вырвался из узкого горла, но сразу же опустился к земле и стал холодить старческие пальцы в босоножках. «Я думал, у вас на это лето уже все, закончились опыты», - говорил Пахом, следя за сосудом. Василий Васильевич сказал что-то в том смысле, что понадобилась малость дополнительного материала.
А вечером следующего он под звуки симфонии натягивал сапоги, чтобы в очередной раз проверить линию открытых ловушек.
Эта проверка была уже шестой по счету. Все-таки вид этот был очень редким, и бурохвостые ловиться не желали. В ловушки лезли полевки, лезли обыкновенные серые домушки, попадались лесные мыши. Не говоря уже о землеройках, лягушках и жуках. Василий Васильевич всех их записывал в свои тетради и отпускал. Он, собственно, начал думать, что все разрешится просто: не попался редкий вид, а там уж и время вышло. Это немудрено, что за неделю редкое животное не попалось. Поймет Митька, что старику сложно четырьмя сотнями ловушек весь лес обложить.
Но тут Василий Васильевич вышел в очередной раз к концу линии ловушек и увидел животное. Правда, не в ловушке. Летом какие-то юннаты выкопали в лесу ловчие канавки. Очень простой и эффективный способ лова – выкапывается посреди деревьев такая извивающаяся траншейка, а в ней делаются глубокие ямы. Ямы эти сперва прикрывают гладкими крышками, чтобы звери привыкли пользоваться удобной и ровной дорожкой. А потом крышки убирают, и зверье в ямы валится. И речи быть не может, чтобы в обычную такую канавку поймать мышь – она легко выпрыгнет из ямы, даже если попадется. Но в этом случае вышло по-другому. Первую ямку выкапывали, видимо, не узнав в подробностях, как оно правильно. И выкопали, положив много труда, глубокий котлован. В этот котлован и свалилась мышь – как раз нужного вида, бурохвостая, крупная.
Василий Васильевич вздохнул и опустился на колени. Непросто ухватить такое шустрое животное в таком большом пространстве. Зоолог натянул на руки грубую перчатку, потому что к грызуньим зубам относился с большим уважением. «Я старик, - подумал он, - вполне вероятно, что стремительная мышь ускользнет, когда я протяну к ней руку. А Митька поймет». И он медленно, неловко, по-стариковски потянулся к зверю. А зверь смотрел на него.
Василий Васильевич не сразу понял, в чем дело. Его что-то определенно беспокоило в этой мыши, но он не мог распознать, что именно. А потом, когда зверек не пошевелился и не отскочил от руки, а продолжал сидеть на задних лапках, подняв морду, распознал. Хищник может глядеть на человека. А грызун… гразун тоже может. Но человеком это так не воспринимается. Нет в повороте головы грызуна той явной целенаправленности, что есть в повороте головы собаки, кошки или лайки. Но мышь в яме смотрела на человека. Василию Васильевичу показалось, что с достоинством. Смотрела и не пыталась отпрыгнуть. «Да она больная, - подумал зоолог, - она какая-то больная. Ну, раз больная, то, наверное… не знаю. Ну, больная – тогда ладно. Правда, черт ее знает, что у нее с мозгами и чего там Митька увидит». Он ухватил мышь привычным движением, собрав шкуру между пальцами и зафиксировав тем самым голову с острыми зубами.
В мешочке мышь тоже сидела спокойно, не пытаясь прогрызть материю и выдраться. Василий Васильевич решил окончательно, что животное нездоровое. Правда, он вполне понимал, что это не от старости, но мало ли в лесу у диких зверей болезней. Дома он высадил зверька в клетку и отошел к столу делать нужные приготовления.
Дашка зверем, конечно, заинтересовалась. «Кто это, дедушка?» - спросила она. С таким редким видом она еще не сталкивалась. Знакомые виды внучка называла без запинки, но в этом случае имела полное право не знать, кто перед ней. «Это бурохвостая мышь, - объяснил Василий Васильевич, - видишь, какая. Она очень похожа на другую мышь, европейскую. Но она другая – посмотри какой темный хвост. И большая, видишь. Сантиметров 10». Даша стала поворачивать клетку, чтобы разглядеть темный хвост.
«Какая красивая. А чего она ест?» Зоолог разъяснил, чего она ест, как часто приносит потомство, чем пробавляется зимой и в какое время суток предпочитает спать. Внучка во все глаза глядела на неизвестного доселе обитателя леса. «Под каким бы предлогом ее услать?» – думал Василий Васильевич, приготовляя ножницы.
«Дашенька, сходи за водой, – в конце концов просто попросил он, – сходи за водой, только возьми маленькую бутылку, чтобы не тяжело нести».
«Конечно, дедушка. Но потом мне можно будет еще пообщаться с мышкой? Ты его не выпускай пока, ладно? Ты мне раньше не показывал разумных животных, только читал мне про них. Помнишь – их даже есть было нельзя ни в коем случае. Мышка, я сейчас приду!»
Дашка вышла из комнаты. «Все-таки верно я боюсь, смешивается все в детской голове. Путаю я внучку своей болтовней. Сам запутался и ее путаю. Раньше нужно было воспитанием заниматься, когда все было понятно. А теперь…» Все было готово. Василий Васильевич взял клетку с мышью и перенес на центральный стол.
***
Маленький король смотрел глазками через грязные прутья решетки. Он вполне видел, что выхода нет, и печаль сковывала маленькое сердце. Проклятой ночью в лесу он зазевался, задумался о чем-то и провалился в яму, из которой выбраться никак не мог. Попался, а теперь не знал, как избежать последствий.
Собственная судьба короля волновала не слишком – он немало пожил на свете, да и не к лицу ему печься о собственной шкурке. Но рыцарь знал, знал прекрасно, что произойдет, когда погибнет от руки человека мышиный король. Проклятие, закрепленное древним договором, уже заворочалось в ожидании. Король видел, как выстраиваются в цепочку одно за одним случайные события, которые через минуту окончатся взрывом в московской физической лаборатории. Он видел, что уже заводит двигатель пьяная скотина, и электронный навигатор уже нарисовал ей маршрут в обход пробок по маленькой улице, где перед пешеходным переходом уже сломался перегородивший всякий обзор мусоровоз. И видел он наконец Черную Тварь, следующую по пятам за шлепающим к колонке ребенком. Не для себя рыцарь искал выход, оглядывая комнату через мутный пластик стенок клетки.
Человек снял решетку и ухватил его. Профессиональные пальцы собрали шкуру на спине, так что вырваться было невозможно. Да и бесполезно – опытный зоолог тщательно заделывал все мышиные ходы, так что сбежать из комнаты не удалось бы. Рука прижала зверя к решетке в черных пятнах, но тот видел перед собой не занесенную над горлом рукоять ланцета, а все быстрее мечущиеся атомы, несущуюся не разбирая дороги машину и разинувшую пасть в предвкушении Тварь.
Сонная муха взяло описала в воздухе дугу и грянулась на пол. Король проследил за ней взглядом, и понял, как следует ему поступить. Он был на самом деле сильнее, чем мог ожидать человек. Выкрутившись и куснув стариковский палец, он на секунду оказался на свободе. И той секунды свободы хватило рыцарю, чтобы прыгнуть.
Мышь рассчитывает прыжок точно. Кипящий холод вспенился десятикратно, когда теплое тело влетело в него. Тяжелый белый туман клубами переваливался через пенопластовые стенки азотной ванны.
Неожиданный звонок отвлек физика в Москве он работы и заставил отойти в сторону от установки. Неудачный поворот руля заставил машину пьяно вильнуть и впечататься в зад сломанного мусоровоза. И взвыло в ярости темное создание под дождем, ибо король мышей погиб по собственной воле.
***
Дашка, конечно, спросила, где мышь. Василий Васильевич уже успел всё убрать и проветрить помещение. «Я решил, что нехорошо заставлять разумное животное ждать в клетке, – сказал он внучке, – ведь у него могут быть дела». Внучка все равно обиделась и на дедушку, и на мышь. «Он мог бы выпить с нами чаю, послушать твои рассказы. В конце концов, он со мной не попрощался», – возмущалась она. А дедушка все думал, что никогда раньше не видел такого странного зверя. И сидел он как-то странно, и рванулся в конце концов так, как ни одна мышь никогда не вырывалась. Василий Васильевич недоумевал и соображал про себя, какое расстройство нервной деятельности может объяснить и странное поведение, и внезапное невероятное мышиное усилие. «Жалко, как же это он так прыгнул неудачно? Прямо в азот шлепнулся. И Митьке теперь ничего, получается. Так не замораживают – чтобы целиком в азот».
Нужно было ловить новую мышь. А мышами и полевками в лесу овладела безотчетная паника. Зверьки просыпались, выбегали из норок, бесцельно тыкались и возились. Смешались все их инстинкты и мотивации. Совы, ласки и лисы, пользуясь случаем, пообедали, поужинали и позавтракали разом. Если бы зоологи стали свидетелями происходящему в лесу, они поразились бы случаю массового грызуньего помешательства.
Только в одном гнезде подобного не происходило. Самка, хоть и беспокоилась, лежала смирно и продолжала кормить помет. Что-то неописуемое и необъяснимое, мечущееся по лесу, устремилось внезапно в одну из нор и помчалось по подземным ходам. Один из слепых мышат чуть дернулся и будто судорога прошла по его тельцу. Но никогда Василий Васильевич не смог бы объяснить, каким расстройством высшей нервной деятельности она объяснялась.
2013