"Первоисточником и основной причиной указанного ряда крупнейших ошибок в допущении войны, ее направлении и ведении, и в управлении страной является, конечно, несчастный Государь Император Николай II. Ни по своей натуре, ни по характеру, ни по наклонностям, ни даже по внешней манере он совершенно не подходил к той диктаторской роли, которую должен был играть Русский Монарх во время войны. Слабовольный и нерешительный, вместе с тем недоверчивый и подозрительный, не знавший, по существу, России и своего народа, он тем не менее считал своим долгом всячески оберегать неограниченность своей власти, не допуская даже сильных людей на министерские посты и часто совершенно не считаясь с мнениями Главы Правительства и всего Совета Министров. Но при этом был человек, которому он во всем, даже в крупнейших государственных делах, безусловно подчинялся: это была Императрица Александра Федоровна, женщина властная, честолюбивая, неумная, совершенно не знавшая Россию, да на беду еще впавшая в крайний мистицизм вследствие тяжелой болезни Наследника и беспредельной веры в сверхъестественную силу проходимца и шарлатана Распутина, который, по злой иронии судьбы, явился человеком с громадным влиянием на государственные дела России.
Особенно усилилось пагубное влияние Александры Федоровны с того момента, когда под ее влиянием Государь возымел мысль принять на себя Верховное Командование армией, а Великого Князя Николая Николаевича назначить Наместником Кавказа. Около этого момента частью ушли сами, частью были удалены с министерских постов Сазонов, Щегловитов, Рухлов, Кривошеин, и началась "министерская чехарда", в течение которой премьерами были такие лица, как ветхие Горемыкин и Штюрмер, а в конце кн. Голицын, а в числе министров — Хвостов, Добровольский, гр. Бобринский, Шувалов, Кульчицкий, Беляев, Протопопов и другие, в большинстве ни с какой стороны не подходившие к ответственной роли министров, да еще в такое исключительно трудное время...
Я несколько раз имел случай наблюдать Государя и беседовать с ним в течение 1914, 15-го и 16-го годов, а затем, после назначения управляющим Министерства П.С, в январе и начале февраля 1917 года был четыре раза со всеподданнейшим докладом. Осенью 1914 года, при поездке на Кавказский фронт, он имел еще весьма бодрый вид, проявлял интерес ко всему, что приходилось видеть и слышать, сам задавал немало вопросов, высказывался по ним довольно определенно, иногда очень разумно и вообще не вызывал еще никаких опасений. Одно, что производило неприятное впечатление, особенно на людей, помнивших Александра III, — это то, что он как-то совсем не умел и не старался поддерживать своего обаяния, иногда прямо не щадил своего царского самолюбия; он не только не искал популярности среди солдат армии и в массах народа, но при приеме разных депутаций, случайных разговорах с обыкновенными обывателями, обходя ряды солдат и пр., он наружно выражал гораздо меньше внимания, интереса к нуждам, потребностям, настроениям, чем даже это было у него в действительности.
Осенью 1916 года, при докладе моем Государю в Могилеве о дорогах фронта после их объезда и осмотра, он произвел на меня уже впечатление человека уставшего, подавленного тяжестью того двойного бремени. Верховного Командования и управления государством, которое он на себя взвалил, и относящегося уже менее чувствительно к разным неудачам и невзгодам, которые приходилось переживать.
В январе же 1917 года это уже был человек совсем подломленный, равнодушный ко всему, не верящий ни в какие удачи и предоставивший все воле Бога. Я был прямо поражен происшедшей в нем переменой, его пассивностью и полным упадком духа и каждый раз уходил от Государя с тяжелым чувством и безнадежными мыслями о том, в каких обессиленных руках находится судьба России. Невольно думалось, что если Государь, олицетворяющий в своем лице всю беспредельную власть над страной, всеми командующими и руководящими государственными делами лицами, неограниченными средствами и мерами к поддержанию России, находится в таком безнадежном состоянии и настроении, то откуда же может взяться бодрость и необходимая уверенность у Правительства, где вообще найти ту силу и те средства, которые могут дать спасение, какой может быть выход из создавшегося положения, — и, признаться, ответа на это я не находил. Ясно было только одно: так дело дальше идти не может, все уже начинает рушиться и если не произойдет какого-либо исключительного счастливого события, то неизбежна величайшая катастрофа.
Такое безнадежное впечатление выносилось и из каждого заседания Совета Министров. Председателем его последние два месяца был кн. Голицын, благородный человек, но полное ничтожество в государственных делах, министром внутренних дел — уже совершенно психически ненормальный Протопопов. Военным министром — генерал Беляев, недалекий и бессильный человек, совершенно не понимавший ни существовавшего положения, ни своих задач. Уже одни эти люди, игравшие главную роль во всех делах внутренней политики, могли приводить в отчаяние; была совершенно ясной вся беспомощность и бесполезность этого высшего органа государственного управления, почему прочие члены Правительства теряли всякое желание принимать участие в обсуждении общих вопросов и занимались только делами своего ведомства. При другом Государе, при другом составе Правительства такие министры, как Покровский, Риттих, Барк, были бы совсем на месте, но при создавшихся условиях они были совершенно бессильны проявлять какое-либо влияние на общий ход дел...
Психика сознательных обывателей была такова, что революция неизбежна, что если и подавит ее военная сила, то все же эта встряска изменит положение, может быть, после грозы наступит относительное успокоение и мы в состоянии будем закончить войну. Если же революция подавлена не будет, то, вероятно, дело ограничится политическим переворотом, вместо Николая II будет на престоле Алексей и ответственный регент, может быть, будет ответственное министерство, во всяком случае, хуже не будет. Мало кто тогда предвидел, во что революция может вылиться...
Как ни благоприятна была уже почва для революции, как ни сильно было недовольство Правительством в населении, но если бы с самого возникновения забастовок и беспорядка были бы приняты строгие полицейские меры, а худшие части гарнизона выселены из столицы и заменены хорошими частями с фронта, то подавить беспорядки было бы совсем не трудно. Если бы к этому времени Государь прибыл в Петроград и проявил бы свою власть, уволив всех министров и назначив другой состав Правительства во главе с таким лицом, как, например, генерал Алексеев, то весьма вероятно, что только вследствие проявления силы власти наступило бы общее успокоение. Словом, не только в подготовке всей почвы для революции, но и в непринятии самых естественных мер к ее предотвращению целиком виновато бывшее тогда Правительство и лично Государь Николай II...
Император Николаи II, не получивший серьезного образования и воспитания (одно из немногих обстоятельств, которое должно быть поставлено в вину Императору Александру III) и вступивший сравнительно молодым (26 лет) на престол, считал главнейшей своей задачей сохранить то наследие — неограниченную власть, — которое он получил от отца, а следовательно, и продолжать в главных чертах политику Александра III, советуясь преимущественно с теми из окружающих людей, которые пользовались доверием его отца. Не обладая, однако, ни прямотой и твердостью характера Александра III, ни знанием жизни, ни умением выбирать людей и ими руководить, Николай II не мог не понять в первые же годы своего царствования, что роль Самодержца ему не по плечу. Это стало ясно и для других; очень скоро в личности Государя многие разочаровались, и, в сущности, уже через 2—3 года его царствования у него не было искренно преданных людей, на которых он мог бы опираться. Вследствие этого у него начала развиваться замкнутость, конфузливость, недоверие к окружающим и министрам, шатание во взглядах и решениях, неуверенность в себе, неискренность к другим, нелюбовь и недоверие к общественным деятелям и вообще к интеллигенции и та пассивность и какое-то непонятное равнодушие к наиболее серьезным и больным вопросам внутренней жизни, которые производили особенно тяжелое впечатление и показывали, что Государь просто отстраняет от себя эти вопросы и тяготится своей миссией, которую выполняет лишь по необходимости и как-то по инерции. Наряду с этим Николай II был глубоко религиозен, он искренно верил, что выполняет назначение, предуказанное ему Высшим Промыслом, что он действительно помазанник Божий и что поэтому по своей собственной воле он не вправе ни отказаться от власти, ни разделить ее с кем бы то ни было. В таком взгляде на свое призвание и на Россию, которая ему самим Богом дана в управление. Государя все время поддерживали и обе Государыни, и многие Великие Князья, и высшие духовные лица, наконец, и почти все министры, особенно в первые годы царствования, когда еще так резко не проявлялись все последствия такого несоответствия духовного облика Государя с той трудной и тяжелой миссией, которая выпала на его долю.
Ко всем прочим несчастьям судьба послала ему такую тщеславную, властную и неумную жену, как Александра Федоровна, зараженную еще и крайним мистицизмом, и безнадежно больного Наследника Престола. Николай II до такой степени подпал под влияние Александры Федоровны, что выполнял многие ее желания или требования, затрагивающие подчас серьезные государственные интересы, невзирая на противоположные советы высших государственных деятелей".
P.S. Это к вопросу личности в истории. Насколько самонадеянный и недальновидный политик, к тому же, как утверждает автор мемуаров, подкаблучник, может загнать страну в пучину катастрофы.