Русская культура необычайно привлекательна для продвинутых иностранцев. Как говорил американский генерал моему ныне покойному коллеге: «Всегда мечтал увидеть настоящий русский алфавит, настоящую славянскую акрилицу». Увидел. Акрилица произвела свое неизгладимое впечатление, она оказалась вполне очаровательной, в меру ядреной, даже без утерянных еров и ятей.
Кириллицей увлекались не только генералы. Многие нетривиально мыслящие американцы и европейцы запасались словарями и справочниками, сначала по слогам читали раннего Солженицына, потом и до совсем крутой литературы дело доходило. У кого как. Кто увлекался газетой «Правда» и шел работать в ЦРУ, кто пьянел от расширившихся горизонтов и брел через Бабеля и Сорокина до самого Пелевина, что бы это ни значило для него и для окружающих. Своеобразный кайф. Русская литература вызывает привыкание. Мне до сих пор кажется, что нынешнее ухудшение отношений России и Штатов – это заговор эстетствующих спецслужбистов с обеих сторон, которым просто в лом учить арабский и глотать пыль несимпатичных пустынь. Куда лучше читать Набокова, по-русски в Америке и по-английски в России, гулять по улицам приличных мегаполисов, сравнивать русский пост-модернизм с бурбонским виски. Это не рамадан в летнюю ночь перетерпеть, разница между трамваем и пресловутым «ешаком» на поверхности.
Часть тяги к русской культуре связана у американцев с Набоковым. Во-первых, писатель хороший. Во-вторых, вроде и русский, а с кириллицей сермяжно-акриловой вовремя завязал, перешел на общеупотребительный универсальный алфавит. «Лолита», опять же. Бренд, нуждающийся в осторожном и аккуратном менеджменте, но не нуждающийся в рекламе.
Несколько лет назад, когда российский режим в определенных кругах уже считался антинародным, но простым гражданам России за это еще не доставалось на орехи от западных сыроделов и отельеров, довелось мне слетать в Америку. Во время полета оказался я в кресле салона экономического класса, где нет лишнего места для лишних ног. Оказался рядом с в меру спортивным и в меру интеллигентным американцем по имени Джим. Или Аллан. Карл? Стив? Не помню точно, тем более, что мое имя он наверняка тоже не запомнил, так что все взаимно и без обид.
Он был чуть ли не выше меня, в самолет тоже, как и я, одним куском помещался с трудом. Спать невозможно, ноги мешают, руки мешают, старушка-стюардесса по проходу бесполезно шаркает, мешает. Стюардессы в Штатах какой-то иск в суде выиграли, теперь могут хоть в инвалидных креслах самолеты сопровождать в любом возрасте. Тем более, что кормить пассажиров теперь почти не надо, стандарты обслуживания где-то на уровне плинтуса, главное, вовремя проголосовать за Хилари, тогда можно будет летать даже с Альгеймером в анамнезе, никто пожилых женщин или там трансвеститок угрозой увольнения не обидит.
Так что сидели мы, наблюдали за ползающими бортпроводницами, пытались заснуть, но куда там. Двигатели гудят, младенцы плачут, и кто их за это осудит, турбулентность мягко, но настойчиво не дает забыть, где ты и кто ты в джунглях экономкласса. Остается читать. Мне в самолетах хорошо идет всякая русская халтура, детективы о благородных ворах в законе и не менее благородных операх, творящих беззаконие. Или американский вариант того же, прекрасные фантазии Лоренса Блока о продажных нью-йоркских ментах на пути к исправлению и их крутых ирландских друзьях, прекраснодушных урках.
Сосед же мой гордо достал очень неплохое американское издание Набокова. Он рассказал мне, что купил эту прекрасно изданную книгу в букинистическом магазине за пять долларов. Давно хотел приобрести «Лолиту», а тут оказия. Возил с собой, ждал, когда представится случай прочитать. Вот он и представился. Над океаном, в тряском самолете, в разноязыкой толпе. Набоков бы оценил. Конечно, если бы снизошел, что вряд ли.
Мы славно летели и летели, тряслись в зонах турбулентности, потом отпускало, через мои вытянутые, за неимением приличных для вытягивания мест, в проход ноги норовили растянуться слабосильные старушки-стюардески. Я читал псевдодетективное дерьмо, Джим-Карл-Стив читал «Лолиту». Вначале он читал умильно и внимательно, будто письмо от бабушки. Потом умиление куда-то ушло, внимательность осталась, а во взгляде появилась какая-то несвойственная свободолюбивым народам суровость. Как у престарелой завучихи в прокуренном мужском туалете начальной школы.
Стив-Аллан-Джим внимательно посмотрел на меня и строго спросил: «Он, что, педофил?». Мне показалось, что отпираться бессмысленно. Если уж нас с классиком прижучили, надо сотрудничать со следствием. К тому же, мне всегда казалось, что сюжет самого известного набоковского романа давно является достоянием общественности. Лолиту полюбил педофил, ничего особо хорошего из этого не вышло. Я признался, что Гумбольдт – педофил. Джим с металлом в голосе поинтересовался: «Ты знал?». Я, напоровшись на презрительный взгляд, малодушно пожал плечами, типа, дело прошлое, с кем не бывает. Знал.
К нам подошел мой коллега, Джим-Карл-Аллан показал ему обложку книги и сказал: «Педофил…» Потом указал на меня и строго добавил: «Он знал». Я начал понимать, что мне грозит условный срок за знание текста. Как сказала несколько другими словами и по другому поводу Ахмадулина: «За Мандельштама и Лолиту…».
Вечно за какого-то Владимира Владимировича платить приходится. То стихи стебные о Ленине в школе учишь, то за Набокова отдуваешься, за большого начальника само собой выходит. Хорошо хоть не за Познера…
Так уж вышло, что в тесном салоне самолета я раньше других почувствовал возможность введения санкций просто так, за знание географии и литературы, физики и математики, права и лева, за чистоту русского языка, за антропологию и за то, что вовремя не донес на литературного героя. Это чувство пришло ко мне на многокилометровой высоте. Я смотрел на гремящих костями политически корректных американских стюардесс, щедро разносящих воду в стаканчиках, на переплет «Лолиты», на честные американские лица вокруг, и понимал, что не будет мне ни рукколы, ни моцареллы. Даже малые знания приводят к печальному результату.
И что с того, что она кириллица. Сказано, что «акрилица», будет акрилицей. Или, что больше соответствует моменту, укрилицей. Укрилицей плохого не напишешь, но и условного срока за знание текста не получишь. Или поздно уже суетиться? Я ведь точно знаю, что дважды два четыре, что Шерлок Холмс не просто гей, а еще и наркоман, а еще кое-что из географии мне наверняка известно. Тут как с Лолитой условным сроком не отделаешься. Пожизненно пармезана лишат.
Мне было грустно, я чувствовал неизбежность наказания, хотя не понимал, почему меня за чужие литературные грехи лишат лакомства. А самолет все летел и летел в Атланту.
Или это был Вашингтон?
Если вам понравилась эта статья, пожалуйста, поставьте лайк и подпишитесь на мой блог. Спасибо!