Все обломалось в доме Котянских. Сегодня я смотрел сны от Оле-Лукойе до упора и не встал спозаранку кормить котов. Будильник надорвал себе звонилку, а коты орали в два горла и были в край выбешены таким отношением. Когда кот Беляшик выдавил дверь в опочивальню, кошка Чернуха принеслась ко мне жирным, черным эсэсовским шмелём и взгромоздившись сверху, схватив меня за грудки, трясла меня и злобно кричала в лицо:
- Драй мясише порцирен унд котлеттен! Шнелле! Шнелле, лысен бесхвостен швайне. Цвайтише разен я нихт повторяйтунг!
После этого освежающего перфоманса я немедленно проследовал на кухню. Коты бежали следом.
- Лопни мои бубенчики, сестрица, но мои чертоги разума не одупляют о чем ты тут
глаголешь, - удивился Беляшик.
- Я таки тебя умоляю, шоб ты знал. Мне, как уважаемому тотемному животному, собеседники не нужны. Я просто немножечко имела воззвать к глубинам преисподней. Для легкого освежения утреннего антуража, - ответствовала кошка.
- Раз ты такая умная, то вместо одесского акцента лучше бы всегда говорила на таком немецком суржике. Тогда бы мы ели не по дурацкому распорядку, а по первому твоему требованию - злому и страшному как речь Гитлера. Никто не захочет слушать такое дважды.
- Скажите мне знать, гражданин Белешман, ваша мама дома или таки отъехала? - кошка легонько постучала лапой по голове Беляшику. - С такого нежного обращения хозяин схуднёт с лица и даст дуба уже на третье утро! Кто тогда, я вам спрошу, будет кормить в нас едой, шоб нам было покушать в этой жизни?
Во-о-от! Поэтому, завтра мы будем привычно выть под дверью. Традиции и здоровье надо беречь.
