В конце XVIII столетия появилась во Франции фигура на первый взгляд очень странная, но показательная. Это был маркиз де Сад. В свое время он прославился преимущественно различными бесчинствами, с которыми прочно связалось его имя — «садистскими». Описание измывательства над бедной девушкой содержится в его первом романе «Жюстина, или Злосчастия добродетели» (1791 г.). Затем последовали «Жюльетта» (1796 г.), «Новая Жюстина» (1797 г.), «Антижюстина, или Сладости любви» (1798 г.), «Философия в будуаре» (1795 г.) и другие произведения.
За памфлет на Жозефину Богарне, супругу Наполеона, он был заключен в сумасшедший дом, где и умер после длительного пребывания. В этом доме он ставил свои пьесы (де Садом было написано более полутора десятка пьес).
Де Сад, конечно, «садист», и многие его произведения вне истории литературы. Но писателем он был, и его влечение к пороку имела не только патологический характер. «Богатые люди, эти судьи, эти чиновники, проповедуют добродетель. Но трудно уберечься от воровства, когда не на что жить», — говорит одна из его героинь. Автор хочет сказать, что трудно уберечься от порока, когда порочен век, порочно общество, а законодатели морали, сильные мира сего, подают пример алчности, распущенности, крайнего цинизма. Мысль де Сада близка мысли Нодье. В «садизме» есть доля оппозиции, реванша, который пытается взять герой де Сада, человек, лишенный гарантий благополучия: знатного происхождения, богатства, выгодной должности.
«Садизм» — извращенная форма освобождения человека, форма равенства, которого добивается человек, лишенный возможности утвердить себя иными способами в обществе, основанном на неравенстве. Утрачена вера в бога как в оплот морали — «садизм» является уродливой формой богохульства, вызова религии и ее заповедям, отражением неправедности божьего творения. Порок у де Сада естественен, соответствует природе — созданию божьему. Неудивительно, что наиболее порочны, изощренно циничны в его произведениях именно божьи слуги — попы и монахи.
«Садизм» легко отрывается от своих идеологических обоснований и источников, без труда превращается в патологически изощренный культ извращений. Творчество де Сада — особенно показательный пример широкого диапазона предромантического и романтического, бунтарства, настолько широкого, что некоторые его ветви прямо соединили, казалось бы, безнадежно устаревшую «готическую», «черную» традицию с декадансом XX столетия. Бунт де Сада — выявление и, конечно, извращение тех тенденций, которые были заключены в предромантизме и романтизме, тенденций индивидуализма и анархизма.
