Вытянувшись на узком лежаке после смены и ужина, Фрэнк, как обычно, реконструировал обстоятельства разных событий его жизни, даже незначительных. Ревизия обманчивой памяти – единственное, что ещё занимало его и отвлекало от тягостных мыслей. Вечный полумрак Тартара соблазняет держать глаза закрытыми, да и смотреть здесь не на что: по обе стороны тянутся длинные ряды одиночных камер, их обитатели, не считая членов сопротивления, – убийцы, маньяки, каннибалы, шпионы, террористы… Они копошатся в этой огромной братской могиле, в этом тусклом аду, словно скользкие белые черви. Фрэнк ни с кем не говорил, он вспоминал оттенки зелени листьев, богатство облачных форм, запахи ветра, лица женщин, чувства скорости и высоты. Но настоящее навязчиво лезло в сознание, разрушая его желанную автономность.
Он сжимал и разжимал кулаки. Может, не думать о том, что потерял, о деле, которое не довёл до конца, и будет легче, всё равно мысли о красоте забываемого мира приводят лишь к вспышкам ненависти.
Утром новая смена. Долгий час вагон везёт их к руднику, не предлагая развлечений, кроме черноты за узким окном и заскорузлых лиц напротив. Зато можно доспать. А потом труд, нудный и тяжкий. Заключённые орудуют кирками, словно электромеханические бурилки ещё не изобрели. Рукотворная пещера всё ширится, она необъятна, хотя в темноте никто не может оценить, насколько. Но каждый день новые тонны породы уезжают неизвестно куда. Фрэнк не верил, что эта порода ценна, скорей, тут будут что-нибудь строить, может, город для богачей на случай большой войны или новую тюрьму. Три раза за смену получасовой перерыв. Скрипучий робот-надсмотрщик строго следит за расписанием, у него лишнюю минуту не выпросишь.
По возвращении на тюремную платформу Фрэнка неожиданно отделили от остальных и повели по доселе неведомым ему коридорам. В одном из кабинетов за тяжёлой железной дверью его ждал толстяк в красивом костюме, выдавшем в нём законника.
– Ну, как вам здесь, мистер Эверс? – спросил он Фрэнка, но тот не посчитал нужным ответить. – Вот видите, мы умеем делать так, чтобы недовольные почувствовали, как хорошо им было на воле. На контрасте, так сказать…
– Недовольных меньше не станет, не надейтесь, – пробурчал Фрэнк.
– Не станет, но, может, они хотя бы будут выбирать законные методы выражения недовольства. Впрочем, на вас в этом смысле рассчитывать не приходится, поэтому вы здесь. Но мы гуманны, а потому даём шанс на покаяние и на лучшую участь.
– Я ни в чём каяться не собираюсь, и если бы я мог прожить жизнь заново, я снова вступил бы в «Резистанцу», только ещё раньше. Мы никогда вам не простим кражу свободы, наглую, вероломную, когда вы превратили право из инструмента освобождения человека в инструмент подавления.
– Вы можете перевестись в надземную тюрьму с более мягким режимом содержания, – сказал толстяк, помолчав. – Камера со стенами вместо решёток, работа по восемь часов вместо двенадцати, еженедельные прогулки на свежем воздухе. – Законник стал наблюдать за произведённым его словами эффектом. – Вы просто должны нам немного помочь.
Фрэнк молчал, и толстяк продолжил:
– В Тартар помещён один из ваших, Ричи Берман. Нам известно, что он имел отношение к главной разработке научной лаборатории «Резистанцы» – лазерному орудию, способному за час вывести из строя наши спутники связи. Мы точно не знаем, как оно работает, и тем более не знаем, где его установили. Известно только, что орудие будет использовано для поддержки генерального восстания, которое сейчас готовится. Мы должны его найти.
– Валяйте. – Фрэнк пытался говорить равнодушно, но в душе клокотала буря: Ричи попался, генеральное восстание, лазер, значит, «Резистанца» по-прежнему активна, и ребята даже умудряются что-то изобретать, несмотря на научную госмонополию.
– Мы понимаем, что вы ничего про это не знаете. Но вы можете выведать местоположение орудия у Ричи и отправиться наверх. Вы ведь мечтаете об этом постоянно, не так ли, Фрэнк? Не думаю, что в своих снах вы видите Тартар.
– До моих снов вам, слава богу, не добраться. Верните меня в камеру, я хочу спать.
– Передумаете – дайте знать.
На следующий день Фрэнк увидел Ричи в вагоне. Лицо бывшего соратника было совершенно разбито, выглядел он скверно. Поговорить решили в перерыве. Фрэнк сжал руку друга и начал горячно расспрашивать о положении дел и о личной судьбе каждого члена их ячейки.
– Ты здорово всех подвёл, Фрэнк, – сказал Ричи с укоризной. – Тебе доверили хранить деньги, а ты их спрятал и тут же угодил в тюрягу. Ты должен был сообщить нам всем, где деньги, а ты сказал только Бобу и Клариссе. Так вышло, что их почти сразу убили, дрон выпустил ракету по дому, в котором они прятались, и мы остались ни с чем. Пришлось собирать заново для наших умников. Они, кстати, лазерную пушку смастерили, не слышал про неё, наверное.
– Нет.
– Вроде, спутники связи сбивает, а без систем слежения, контроля и координации вся их «Диктатура закона» – пустой звук. Я в этом мало смыслю, сам знаешь, я её только монтировать помогал, но смысл примерно такой. Мы её поставили в Коронадо, но нам с тобой из неё, похоже, уже не пострелять. Теперь ребята пытаются найти твой клад, без него им будет сложно, оружие нынче дорого, после отмены поправок оно есть только на чёрном рынке, а там нужно давать тройную цену.
– Чёрт подери, я и подумать не мог… – Фрэнк сконфуженно притих. – Странно, что деньги не нашли, я их увёз в Айову, на старое ранчо моего деда, и бросил в колодец. Там были ребята из «Резистанцы», я их лечиться туда возил после оклендского разгрома 74-го, кто-то из них должен был вспомнить…
– Ладно, Фрэнки, не кори себя. Раньше или позже, деньги найдут, и тогда мы им покажем. Законники обязательно окажутся на нашем месте!
В этот день работать было легче, чем обычно: что-то затеплилось внутри, и холод безнадёги разжал свой мертвящий кулак. Ночью Фрэнка снова повели по утомительно одинаковым коридорам. Толстяк расплылся в улыбке:
– Хочу поблагодарить вас за ценные сведения! Лично меня радует, когда не приходится прибегать к… силовому убеждению, скажем так.
– Что? Вы о чём?
– О вашем разговоре с Ричи. Мы недавно узнали о потерянной кассе «Резистанцы», и благодаря вам смогли определить её местоположение раньше ваших дружков.
Фрэнк замер, белые волосы противно прилипли ко лбу.
– Вы нас подслушивали?
– Мы не шкодливые мальчишки. Ваш друг проявил благоразумие и согласился сотрудничать с нами. Он рассказал и о деньгах в колодце ранчо, и о месте установки лазера. Очень скоро там всё окажется не выше уровня океана.
Фрэнк почувствовал себя так, будто его ударили в солнечное сплетение.
– Сукины дети… «Коронадо-Бей» – государственный дом, в нём живут сотни законопослушных семей, не бомбите их, они ни в чём не виноваты…
Толстяк подошёл к Фрэнку и положил руку ему на плечо.
– Что ж, я вам обещаю, что наша ликвидационная группа будет действовать со всей возможной деликатностью, и ни один непричастный не пострадает. А теперь идите спать, завтра вам на работу.
Утром Ричи снова был на платформе, хотя выглядел ужасно и даже не мог нормально стоять. Фрэнк запрыгнул в вагон вслед за ним, взгромоздился напротив, но сразу после отправления поезда вскочил и, не обращая внимания на любопытствующих, схватил Ричи за шиворот робы:
– Предатель, слабак! Зачем ты рассказал им про пушку? Ты убил наш шанс на свободу!
– Что? Фрэнки, дружище, клянусь, я ничего им не говорил!
– Чёртов законник сказал, что ты с ними сотрудничаешь! Он знает про деньги и пушку!
Ричи выглядел совершено раздавленным.
– Прости, Фрэнк, с деньгами я им и правда согласился помочь, не такой уж это вопрос, чтобы… Они за это обещали перевести меня на поверхность. Но про пушку я молчал, а вчера про неё даже не спрашивали, видно, дошло до них, что тут я могила…
Фрэнк отпустил его и медленно сел на своё место. Только сейчас он понял, что натворил… Его обвели вокруг пальца, словно ребёнка, а он был так зол на Ричи, что даже не заметил эту примитивную ловушку. Теперь он предатель, он, именно он главный предатель…
День казался бесконечным, чернота пещеры – ещё более чёрной и беспросветной, ведь надежда когда-нибудь увидеть небо растаяла, он похоронил её сам, свою надежду, надежду его друзей и всей свободной Америки.
Вечером он попросил надзирателя о встрече с законником.
– Вы хотите сообщить нам ещё что-то интересное? – улыбнулся толстяк, когда Фрэнка ввели в кабинет.
– Я вам и так сообщил больше, чем следовало. Просто вы говорили о гуманности, о раскаянии… Так вот, я раскаиваюсь в своих преступлениях, признаю «Диктатуру закона» в лице его охранителей, и хочу трудом искупить свою вину перед обществом.
– Что ж, ваш порыв заслуживает всяческих похвал. Особенно если он искренен, – толстяк сощурился и стал похож на поросёнка.
– Единственное, о чём я прошу – переведите меня в надземную тюрьму. Вам же это ничего не стоит.
– Увы, согласитесь, вы сообщили нам местоположение лазера не по доброй воле, а потому в вашем случае мы вряд ли можем пойти на нарушение закона о помещении повстанцев под землю.
– Ну, хотя бы применить норму о кратком подъёме на поверхность в качестве поощрения вы можете?
– Это можно, – сказал законник после долгой паузы, – но учтите: попытка побега карается смертью на месте.
– Я знаю.
Заветного дня пришлось ждать почти неделю, в течение которой Фрэнк старался не говорить с Ричи и даже не смотреть в его сторону. Наконец, однажды утром за ним пришёл конвоир, сковал руки за спиной и повёл к лифту. Долгий подъём, ряд массивных дверей контрольно-пропускного пункта, и вот Тартар за спиной. Вперёд устремляется дорога, вокруг весенняя степь неведомого штата, над ним – обидно пасмурное, клочковато-серое небо. Отведённые ему пять минут Фрэнк провёл в молчаливом любовании простой красотой окружающего пейзажа.
– Ну что, идём? – сказал он по истечении срока, но конвоир несколько растерянно посмотрел на него и замешкался. – А ты надеялся, я побегу?
Наконец, дверь открылась, и Фрэнк шагнул в полумрак коридора, первого из многих. «Здравствуй, тьма. Я возвращаюсь, чтобы ждать».