Ольга Николаевна медленно досчитала до десяти, несколькими неловкими движениями столкнула с себя плед и с усилием завозилась — полагалось встать. В этом деле главное, что́ решит правая нога. Левая-то ладно, её номер второй. А вот правая может взять и не дать пойти — засвербит в колене по-особенному и всё. Лежите тогда себе, Ольга Николаевна. И вовсе никуда не ходите.
На этот раз нога выражалась невнятно: ни тебе да, ни нет. Вроде бы пойти-то и можно, но и положиться нельзя. Ольга Николаевна погладила пухлое колено-бочоночек и привычно обратилась к ноге с увещеванием. Потянулась к тумбочке, где стоял застоявшийся чай и лежал наполовину выжатый тюбик мази.
В дверях показалась кошка.
— Ты бы со мной-то полежала, — сказала ей Ольга Николаевна. Кошку никак не звали, потому что её имени Ольга Николаевна не знала, а переименовывать других считала дурным тоном. — Ты бы со мной-то полежала, погрела.
Кошка поёжилась-пожмурилась, вздрогнула — то ли чихнула, то ли кашлянула — и похромала на кухню. Участковый терапевт Алевтина Гельевна говорила, что кошка в принципе ещё ничего.
Дрянь за окном была всё та же, что всю жизнь случалась осенями. Ольге Николаевне она напоминала ученическое исполнение музыки о зиме. В ноябрях и декабрях она задавала ученицам и ученикам разучить что-нибудь зимнее — с пушистым хрустким снегом, блёсточками и румянцем. Но когда девочка являлась на занятие и садилась за рояль, из-под её рук не рождалась зима. Ольга Николаевна слушала, глядела в окно на тепловатую хмарную смесь всех сортов воды с грязью и думала, что в этом городе учиться музыке ужасно трудно. У мальчиков тоже не получалось, конечно.
Она отложила тюбик, дотянулась до трости и, снова сосчитавши до десяти, поднялась. Переждав головокружение, Ольга Николаевна направилась в прихожую. Кошка как раз возвращалась с кухни и остановилась на полпути, вперившись в Ольгу Николаевну своими странными глазами.
— Что ты смотришь? — спросила Ольга Николаевна. — Вон у тебя еда. Я сейчас приду — до магазина и обратно. Иди полежи вон у меня, погрей местечко.
Кошка чуть-чуть попятилась.
Хотя теперешние сапоги Ольги Николаевны не промокали, она всё равно старалась обходить лужи, в которых плавали лохматые снежные ошмётки. Смесь на дорожках случилась какая-то особенно подлая: и вода везде, и вместе с тем скользко; вроде и не лёд, а скользко. Навстречу Ольге Николаевне вдруг выехал огромный чёрный автомобиль — про себя она называла такие «тараканами». Таракан выкатился из бокового двора, вальяжно шурша колёсами, и остановился перед ней, светя фарами — с дороги!
Слева был забор, так что отойти оставалось только вправо — в огромную лужу неизведанной глубины, тянущуюся до самого её подъезда. Ольга Николаевна, пооглядывавшись, подошла к луже вплотную, но таракану требовалась вся ширь проезда. Она ткнула в лужу палкой, чтобы понять глубину, и уже хотела ступить в воду, но внедорожник вдруг как-то вздохнул и медленно покатился назад, открывая проход.
На входе в магазин Ольгу Николаевну обогнала решительная дама — обогнала в том смысле, что немножко толкнула. Дама широко распахнула дверь, а скверный доводчик размашисто захлопнул дверь, так что само собой получилось, что перед носом Ольги Николаевны хлопнули дверью.
— Хлеб, — подумала про себя Ольга Николаевна, — яйцо, ряженка. И всё-таки виноград. Куплю винограду, потому что хочется.
Много лет назад она иногда покупала виноград по дороге в школу. Комендант, выдавая ей ключи от фортепианного класса, всякий раз ворчала: опять балуешь. В кабинете был столик, на который можно было поставить блюдо. После урока, даже если он сложился не очень удачно, — да что уж, особенно в этом случае! — Ольга Николаевна угощала учеников виноградом. Пусть лучше девочка или мальчик запомнит виноград, а не беренсовские непроходимые грозди. А руки всегда чистые. Она единственная из всех преподавателей отправляла детей мыть руки перед уроком и протирала клавиши — протирают же святыни, прежде чем прикладываться.
Она хотела, чтобы ей самой тоже запомнился виноград, так что старалась хоть иногда находить для него место в корзинке. Она хотела взять его первым делом, но в ящике рылась решительная дама, так что Ольга Николаевна направилась к хлебной полке.
— Ну что вы роетесь, а? Что вы роетесь? Вот роется-то, — кассирша даже встала со стула и перегнулась через свой резиновый конвейер.
Решительная дама не обратила на неё ровным счётом никакого внимания — она вкапывалась всё глубже в ящик, перебирая гроздь за гроздью. Надо сказать, в самом деле не слишком аккуратно — отдельные зелёные ягодки даже раскатывались по полу.
— Дама! Дама! Вы слышите меня? Я вам говорю. Что вы разбираете там? Всё одинаковый виноград на ящик! — кассирша не слишком ловко говорила по-русски.
— Так, — дама выпрямилась. — Я гниль вашу купить должна? Торгуют гнильём и учат.
У дамы оказался свинцовый голос — с ней хотелось прекратить спорить просто для того, чтобы перестать его слышать. С ним словно было что-то не так, словно к обычному женскому тембру приплавили марсианские или какие-нибудь потусторонние интонации.
— Вон гроздь, — гудела дама в ящик, но вместе с тем на весь магазин. — Гроздь за гроздью смотрю, все гнильё.
Она стала копаться бесцеремоннее, отчего виноград страдал сильнее. К кассирше подошёл покупатель, так что она вынуждена была усесться и приняться за свои обязанности. И очень переживала за товар, будучи, видимо, ответственной.
— Вот же, что ж такое. Сейчас она намешает и всё — ящик выкидывать. Кто потом возьмёт? Ну там качество может быть чуть неровное, но по этой цене идёт такой. Что уж досталось каждому. Она сейчас все лучшие грозди отберёт, кто возьмёт потом… Вы слышите меня? Эй! Куда вы отбираете? Эй! Кто потом покупать станет, что вы откидываете?
Решительная дама подняла голову. Она стояла враскоряку над ящиком, так что немного походила на толстого японского борца с картинки. Кассирша и молодой человек в очках глядели на неё в четыре красивых глаза.
— Любой будет делать как я, если он нормальный человек, — очень раздельно отгудела дама и вдруг зачем-то резко и сильно потрясла ящик.
— Ваня! — стала звать кассирша кого-то, — Ваня!
Но Ваня куда-то делся.
Тётка наконец отобрала себе виноград — ей нужна была всего гроздочка — и пошла вдоль полок, бормоча что-то про гнильё и разумных людей. Кассирша стала пробивать молодому человеку покупки, не переставая плакливо жаловаться, что виноград привозят какой привозят, и если каждый станет выискивать получше, то другие вовсе не купят.
Вдруг она ахнула.
— Господи! Я вам две бутылки вина пробила. Ох ты что ж за день. Ваня! Вань! Да где ж он, карточка у него.
Она стала тыкать кнопку, отчего где-то в недрах магазина заразорялся резкий басовитый звонок. Молодой человек в очках немножко подумал, словно удивился чему-то внутри себя, а потом вдруг сказал:
— Постойте, не надо. Я сейчас возьму вторую. Пусть будут две, а не одна.
Он торопливо пошёл к полке с бутылками мимо хлеба и молока. Где-то там посторонился, чтобы дать дорогу маленькой бабушке с корзинкой. Они отчего-то посмотрели друг на друга внимательно — тоже две пары красивых глаз — но ничего не вспомнили. Молодой человек ухватил вторую бутылку с гроздью на этикетке и понёс. «Иногда можно и две, раз так подвернулось, — настойчиво думал он. — Иногда можно и две».
Ольга Николаевна подошла к разорённому ящику с виноградом и взяла то, что лежало сверху.
***
Ко всему ещё поднялся ветер, осыпавший город снегом с дождём. Ольга Николаевна перехватила пакет. Правая нога вела себя некрасиво — всё-таки в этот день на неё нельзя было положиться. Вроде и совсем близко дом, а вроде и далеко. Шаг, шаг. Левая-то нога ладно, она дойдёт. Правая бы вот не подводила. Иногда она хорошо себя ведёт, а иногда… до чего же больно сегодня.
В кармане пальто вдруг обнаружился грязный бумажный платок, а может высохшая салфетка. Нехорошо, надо выкинуть. Мусор нехорошо нести домой. Ольга Николаевна осторожно оттянула зелёные ворота помойки — в городе все мусорные контейнеры отгорожены высокими зелёными заборами с воротами — прошла внутрь и собралась было открыть бак.
Не будь под ногами скользко, нога бы не подвела, наверное. Ольга Николаевна довольно мягко села промеж контейнеров, уронив только шапку. Из-под контейнера выглянула крыса, понюхала воздух и убралась обратно.
— Раз, — машинально стала считать Ольга Николаевна, прежде чем вставать, — два, три…
Что там дальше? Раз, два, три… четыре. Четыре, вот. Начнём заново.
— Слышь, погодь, — донёсся простой мужской голос снаружи. — Мешок выкину.
— Я мёрзну, пошли, — ответил простой женский голос. — кинь так.
— Я сексуально метну, — кокетливо предложил простой мужской голос.
— Только быстрее и пойдём. Я заманалась уже здесь! — женский голос был прямо совсем простой.
Ольга Николаевна уже досчитала до девяти, когда пакет попал в неё. В нём бутылка была, к сожалению, стеклянная.
Молодой человек в очках на полпути домой вспомнил наконец и даже вернулся на всякий случай — поздороваться. Но Ольги Николаевны уже не было ни в магазине, ни около него.