9127 подписчиков

Неандертальцы - тоже люди. Слишком

30 ноября 201730 ноя 2017

541

12 мин

Неандертальцы были люди, слишком...

Новые исследования показывают, что они поделились с нами многим и обладали
поведением, которое мы долго считали уникальным, присущим только человеку. Почему наука так ошибалась?

Продолжение. Начало Неандертальцы тоже люди

На протяжении десятилетий, когда находки свидетельствовали и более продвинутом образе жизни неандертальцев, старые воззрения не давали людям их принять. Иногда принятию помогали новые заблуждения, как это произошло с книгой Ральфа Солецкого. То, что неандертальцы хоронили своих умерших, было известно и ранее. Однажды было открыто кладбище неандертальцев в пещере Шанидар (ныне Курдистан). Шанидар игнорировать было труднее, особенно после того, как пробы почвы показали наличие большого количества пыльцы. Это было изтолковано, как остатки погребальной композиции из цветов. Бывший в центре этой работы, археолог Солецки в 1971 году опубликовал книгу под названием "Шанидар: первые люди цветов". Эти цветы доказывали читателям, что неандертальцы "имели душу". Позже идея Солецкого была развенчана, ибо более тщательный анализ могильника показал, что неандертальцы наверняка не оставили там цветов. Пыльца, возможно, была занесена в почву похожими на песчанок мелкими грызунами или пчёлами. Но главное, отношение к неандертальцам начало меняться. Этому способствовали находки неандертальских инструментов, связанные с так называемой шатерперронной промышленностью.

Затем стали появляться результаты генетических изследований. Работа Паабо и его последователей послужило установлению наличия и родственных связей сапиенсов и неандертальцев, потомки от которых оставались жить в людских общинах. Возможно, что некоторые из скрещиваний были вынуждеными. Но так было не всегда. Можно предположить, что сосуществование неандертальцев и современных людей в разных местах проходило по-разному. Где-то нейтрально, наподобие двух незнакомцев, едущих в одном лифте, где-то конфликтно, а где-то более совместно и, даже общинно, ибо степень присутствия неандертальской генетики зачастую высока.

Теперь Паабо рекомендует не воображать отдельные виды человеческой эволюции в целом: не мы и они, а одна огромная «метапопуляция», состоящая из перемещающихся кластеров по существу человеческих обществ, которые периодически совпадали во времени и пространстве и, когда им приходилось сталкиваться друг друга, иногда занимались сексом.

Ученые часто обращаются к историческим первым контактам как к системам отсчета для выстраивания версий или понимания, например, к прибытию европейцев из коренных американцев или визит капитана Кука в Австралию - в основном это истории насилия и подчинения. Но, как указывает Зильхау, обычно одна из этих двух культур собиралась победить другую. «Эти люди сознавали, что они пришли откуда-то еще, - сказал он мне. «Они были продуктом цивилизации, в которой были книги, они изучали свое прошлое». Homo sapiens, встретившиеся с неандертальцами, были бы разными: они встречались невзаимосвязанные с политикой и историей; они не были идентифицированы как часть сети миллионов предположительно более продвинутых людей.

Это своего рода сосуществование, которое современное воображение уже не может быть достаточно прочувствовать и ощутить, чтобы представить себе. Большая часть нашей идентичности, как вид,а связана с нашей аномальностью, в нашем господстве над другими. Но самоназвание нарциссизма является чрезвычайно недавней привилегией. («За пределами мира толкиенской фантастической литературы мы склонны думать, что нормально, что на Земле есть только один человеческий вид», - объясняют писатели Димитри Папагянни и Майкл А. Морс. «Прошлое 20 или 30 лет тысячелетия, однако, были исключением ».) Теперь я считал, что совместное появление людей и неандертальцев в конце концов не было таким трогательным или глубоким. Возможно, это выглядело таким же обыденным, как две отдельные две группы людей, находящихся на пляже, только видящих и признающих существование друг друга.

Некоторые палеоантропологи начинают переоценивать исчезновение неандертальцев как столь же прозаичное: не кульминация какого-то эпического столкновения цивилизаций, а совокупный результат долгой, экологической путаницы. Строго говоря, исчезновение - это то, что происходит после того, как вид не поддерживает более высокую долю рождений и смертей - это игра чисел. И поэтому реальная конкуренция между неандертальцами и ранними современными людьми не была локализованными ссорами из-за пищи или территории, а тихим, тысячелетним демографическим марафоном: каждый вид заселял и продолжал себя возпроизведением удачно или нет, пока количество индивидумов не упало так низко, что один вид исчез. И у нас было большое начало. «Когда пришли современные люди, - замечает Крис Стрингер, палеоантрополог из Британского музея естественной истории, - вокруг было не так много неандертальцев».

По мнению некоторых ученых, на протяжении тысячелетий, прежде чем современные люди вышли из Африки, климат в Европе был исключительно неустойчивым. Пейзаж продолжал ломаться между умеренным лесом и холодной, безлесной степью. Фауна, которая поддерживала неандертальцев, продолжала мигрировать, быстрее, чем могли это делать неандертальцы. Хотя неандертальцы пережили эту неспокойность, они никогда не смогли увеличить свои ряды. (По всей Евразии, за все моменты истории, говорит Джон Хокс, антрополог из Университета Висконсин-Мэдисон, «их, вероятно, набралось бы недостаточно, чтобы заполнить стадион НФЛ».) С настолько перекошенной демографией, продолжает Стрингер, даже малейшее преимущество современного человека преимущество было бы многократно усилено: одно новшество, что-то вроде швейных игл, могло бы защитить достаточно детей от губительных факторов, чтобы снизить уровень младенческой смертности и позволить современным людям окончательно обогнать неандертальцев. И все же Стрингер старался не сочетать инновации и превосходство интеллекта пришедших. Инновации тоже могут быть функцией численности населения. «Мы живем в эпоху, когда информация, с хорошими идеями, распространяется как лесной пожар, и мы строим на них», сказал мне Стрингер. «Но это не так, как это было 50 000 лет назад». Чем больше членов вашего вида, тем больше вероятность того, что один из членов наткнется на новую полезную технологию - и что, когда-то наступит момент, что инновация будет распространяться; для этого вам нужно достаточное количество человеческих теней для того, чтобы поймать и раздуть эти искры культуры.

«В современном человеческом успехе не было ничего неизбежного, - говорит Стрингер. «Это была удача». Мы не победили неандертальцев; мы просто "затопили" их. Trinkaus сравнивает это с тем, как европейские дикие животные в настоящее время исчезают, поглощаются гораздо более многочисленными популяциями одичавших домашних кошек. Это была не лестная аналогия - мы - домашние кошки, но это был аргумент Тринкауса: «Я думаю, что многие причины в основном банальны», - говорит он.

Однажды утром Финлейсон объяснил, что Гибралтар с его сравнительно стабильным климатом был одним из последних убежищ неандертальцев, и сегодня он сравнивал их население с находящимися под угрозой исчезновения видами, такими как снежные барсы или подстрекаемые бабочки: живые реликвии, продолжающиеся в небольших, фрагментированных популяциях задолго до чего они прошли генетическую точку, откуда нет возврата. «Они стали призрачным видом", - сказал Финлейсон.

Нам довелось стоять перед двумя неандертальцами: изящно реалистичными скульптурами, представленными прошлой весной. Они были научными реконструкциями, экстраполированными художниками из гипсов реальных окаменелостей. (Эти двое были основаны на единственных неандертальских черепах, когда-либо найденных в Гибралтаре: череп первой женщины, посланный Джорджу Буску в 1864 году, а другой, ребенок, раскопанный в 1926 году.) Их назвали Нана и Флинт. Мальчик обнял талию Наны, приложив щеку к её бедру. Он скрывался за своей ногой, как это делают дети, но также смотрел прямо на нас, слегка встревоженный или беспомощный. "Я не устаю смотреть на них", - сказал Финлейсон.

Он заказал изготовление неандертальцев голландским художникам, известным как Kennis & Kennis, и он был изначально ошеломлен положением тела женщины в их зарисовках. Она странно стояла, скрестив руки на груди, опираясь ими на противоположные плечи, словно она была в середине Макарены. Но Кеннис и Кеннис набросились на него с этнографическими фотографиями: настоящие люди-охотники-собиратели, стоящие просто так, или еще более странно, руки за шеей или над головой. Как это бывает, художники проявляли интенсивный интерес к тому, как люди помещают свои руки, когда у них нет карманов.

Я никогда не думал об этом раньше - у меня всегда были карманы. Kennis & Kennis оказались крупными игроками в крошечной области палеолитической реконструкции. Ученые, которые работали с ними, побуждали меня разыскать их. «Они великие люди», - сказал мне один археолог. "Гиперактивные. Как резиновые шарики".

Братьям Кенни, Адри и Альфонсу, каждому 50 лет. Они близнецы. Они крепкие, привлекательные мужчины, с темными, дико закрученными волосами и живут в небольшом голландском городе Арнем, к юго-востоку от Амстердама.

Их первая большая работа была сделана в 2006 году для музея Неандертальца на месте долины Неандер. Неандерталец выглядел как веселый, полуулыбчатый старик с горькостью или, может быть, просто истощением, в его глазах. Этот толчок неандертальской индивидуальности с тех пор является товарным знаком их работы. Они поднимают неандертальцев из одной однородной абстракции и наделяет их личностью.

Когда археологи начали разкопки в суженой задней камере пещеры, они обнаружили, что на полу выгравирована гравюра: узорчатый рисунок из 13 канавок в скале. В Горхем устремился поток специалистов. Они определили, что гравировка была сделана по меньшей мере 39 000 лет назад и исключала ее непреднамеренное создание. В реконструкторских экспериментах потребовалось от 188 до 317 ударов с помощью кремневого инструмента для создания всей фигуры. «То, что мы всегда говорили, - пояснил Финлейсон, - это сделано намеренно, и это - не работа. Вы можете назвать это искусство, если хотите.

Вывод был опубликован в «Трудах Национальной академии наук» в 2014 году. Средства массовой информации называли гравюру «хэштег». Один ученый описал доказательство водораздела для способности неандертальцев к «сложной символической мысли» и «абстрактному выражению» . Но несколько археологов сказали мне, что они считают, что есть много ясных признаков способности неандертальцев к сложному познанию и символике, включая открытие в Южной Франции в прошлом году, которое, казалось, исказило значение хэштага. (Более 1000 футов в пещеру Бруникель, неандертальцы собрали два кольца из 400 сознательно сломанных сталагмитов, с другим материалом, сложенным и подпертым вокруг него - как лабиринтом или святилищем.) Но Финлейсон был неустрашимым. Он превратил хэштаг в логотип для неандертальского ребрендинга своего музея. На фургоне, который он подбирал меня каждое утро, была табличка с хэштагом.

Некоторое время мы стояли и разговаривали, когда, наконец, Финлейсон поднял брезент и показал гравюру мне. Сначала я просто принял это как линии в скале. Но Финлейсон продолжал, указывая на место возле входа в эту изолированную прихожую в нескольких футах от гравюры, где команда раскопала еще один очаг. Неандертальцы построили очаг точно в этом месте, и он был здесьв течение 8000 лет, сказал он, до тех пор, пока они не исчезли из Гибралтара. Здесь было найдено несколько костей животных; хотя это было не то место, где они готовили. И место очага также озадачивало: неандертальцы обычно размещали костры на фронтах пещер, чтобы выходил дым. И все же Финлейсон объяснил: «Если ты посмотришь, у этого очага есть естественная дымовая труба». Мы откинули назад головы: дымоход проходил через высокий, скалистый потолок над нами.

Финлейсон объяснил, что неандертальцы делали свою уборку и приготовление пищи на фронте Горхэма, а затем уходили сюда ночью. Огонь в этом очаге блокировало бы самую узкую точку в пещере, закрывая эту камеру от хищников. Вы могли бы пообщаться здесь, Ночью попеть или что-то еще, затем отправляться спать. «Видишь?» - сспросил он, указывая на меньшее отверстие справа от нас. Оно вело во вторую комнату, похожую на эту. «Это, - сказал Финлейсон, - это спальня».

Я снова взглянул на хэштег. Это было не на полу пещеры, точно так, как это обычно описывалось, но на широком уступе, на высоту одной-двух ступень от земли. Уступ был идеальной скамьёй, и было легко представить себе неандертальца, сидящего на ней, в идеальной близости от огня. Насколько я понял, хэштаг обозначил любимое место.

После того, как неандертальские артефакты исчезли из слоев осадка Горхама, есть пробел в археологических записях в течение многих тысяч лет - толстый слой пустого песка. Затем появляются другие артефакты: современные люди занимали пещеру и здесь тоже зажигали огонь, всего в нескольких шагах от очага неандертальцев. Они также использовали закуток для спальни. Они оставили там пещерную живопись на стене: великолепного красного оленя, бесспорно признаваемого для нас - их потомков - как искусство.

Прошло еще 18 000 лет. Пришли финикийцы. И они оставили жертвы здесь; под подиумом, которые мы только что пересекли, были осколки их керамики. Затем, спустя 2000 лет, в 1907 году прибыл некий капитан А. Горхам из британского второго батальона Королевского Мюнстера-фузилеров. Горхем не открыл Пещеру Горхама, сказал мне Финлейсон; её всегда было невозможно пропустить. «Это то, что он нашел», - сказал Финлейсон. «Это действительно Пещера Горхама». Он указал на спальню, и мы оба повернулись, светя фонариками. Рядом с входом было написано большими печатными буквами "ГРАМСКАЯ ПЛОЩАДЬ 1907 года" с короткой черной стрелкой, указывающей на дверной проем. Горхам написал свое имя прямо над тем местом, где около 39 000 лет назад неандерталец сделал свой собственный знак.

По мотивам статьи ДЖОНА МУЭЛЕМЯНА. 11, 2017