Недавно я прочитала о том, чего хотят молодые специалисты, в журнале «Harvard Business Review». И мне запомнилась слова: не просто говорите о влиянии, а оказывайте влияние. Я немного старше вас, может быть, даже намного старше, но, когда я училась в колледже, я хотела этого — оказывать влияние. Я хотела внести свой вклад в жизнь тех, кто столкнулся с несправедливостью. Именно по этой причине я стала документальным журналистом, и по этой же причине я стала заключенной в тюрьме Северной Кореи на 140 дней.
17 марта 2009 года. Для всех вас это день Святого Патрика, но для меня это день, перевернувший мою жизнь вверх ногами. Мы с моей командой снимали документальный фильм о беженцах из Северной Кореи, живущих в Китае в нечеловеческих условиях. Мы были на границе. Шёл последний съёмочный день. Там не было ни проволочного ограждения, ни забора, ни знака о пересечении границы, но перебежчики из Северной Кореи использовали это место для побега из страны. Зима ещё не отступила, и речка была покрыта льдом. Когда мы были на середине реки, мы снимали отрывок о холодной погоде и о тех условиях, в которых оказываются жители Северной Кореи, когда стремятся к свободе. Внезапно один из членов съёмочной группы закричал: «Солдаты!» Я обернулась и увидела вдалеке двух солдат в камуфляже и с винтовками, которые бежали к нам. Мы побежали от них как можно скорее. Я молилась: «Господи, пусть они не попадут мне в голову». Я думала, как только я окажусь на территории Китая, я буду в безопасности. И я добежала до берега Китая. И тут я увидела, что моя коллега, Лора Линг, упала на колени. На секунду я потерялась и не знала, что делать, но поняла, что не могу бросить её, когда она произнесла: «Юна, я не чувствую ног».
В одно мгновение нас окружили корейские солдаты. Они были ненамного сильнее нас, но они были намерены доставить нас на военную базу. Я кричала, умоляла о помощи, надеялась, что кто-то появится с берегов Китая. И вот я стою, сопротивляясь настоящему солдату с ружьём. Я смотрю ему в глаза — он совсем ещё мальчик. И вот он поднимает винтовку на меня, но я вижу, что он медлит с выстрелом. В его глазах дрожь, но я всё ещё у него на прицеле. Я закричала ему: «Хорошо, хорошо, я пойду с вами!» И поднялась.
Когда нас доставили на военную базу, в голове прокручивались наихудшие сценарии и состояние моей коллеги не обещало ничего хорошего. Она сказала: «Мы — враги». Она была права: мы были врагами. И я должна была быть напугана, как и она, но я чувствовала себя как-то странно. Офицер отдал мне свою шинель, чтобы я не замёрзла, потому что моё пальто осталось на реке во время сопротивления солдатам.
Я объясню вам, что я имею в виду, когда говорю, что это было странно. Я выросла в Южной Корее. Северная Корея всегда была для нас врагом, даже до того, как я родилась. Север и Юг были разделены на 63 года, со времён окончания Корейской войны. Мы росли на юге в 80-е и 90-е годы под влиянием пропаганды о Северной Корее. Мы знали сотни красочных историй — к примеру, о зверски убитом северокорейскими шпионами маленьком мальчике за то, что он сказал: «Я не люблю коммунистов». Или был ещё такой мультфильм про южнокорейского мальчика, который боролся с толстой красной свиньёй, представлявшей собой карикатуру на северокорейского лидера. Эффект, который производили все эти жуткие истории, складывался в детской голове в одно слово: «враг». И я думаю, что в какой-то степени я не считала их за людей, и народ Северной Кореи приравнивался в моём представлении к правительству Северной Кореи.
Но вернёмся к моему задержанию. Шёл второй день моего задержания. Я не спала с тех пор, как пересекла границу. Ко мне в камеру вошёл молодой охранник и предложил мне варёное яйцо. Он сказал: «Это поможет тебе сохранить свои силы». Вы знаете, каково это — принять проявление доброты из рук заклятого врага? Они проявляли доброту, но я боялась, что за ней последует что-то действительно ужасное. Один офицер заметил мою нервозность. Он спросил: «Вы действительно считаете нас красными свиньями?», имея в виду тот самый мультфильм, который я вам только что показала. Каждый день был психологической борьбой. Следователь заставлял меня сидеть за столом шесть дней в неделю и записывать показания про мою работу, снова и снова, пока я не написала то признание, которое они хотели от меня услышать.
После почти трёх месяцев задержания Суд Северной Кореи приговорил меня к 12 годам в трудовом лагере. Я сидела в камере и ждала перевода. В то время мне больше нечего было делать, так что я наблюдала за двумя охранницами и слушала, о чём они разговаривают. Одна из охранниц была старше, она учила английский. Казалось, что она была из обеспеченной семьи. Она часто появлялась в яркой одежде, и ей нравилось этим хвастаться. Другая охранница была моложе меня и отлично пела. Ей нравилось петь песню Селин Дион «My Heart Will Go On», иногда даже слишком. Она даже не представляла, как сильно мучала меня.
Эта девушка каждое утро тратила уйму времени на макияж, как и многие другие молодые девушки. А ещё им нравилось смотреть китайские драмы, потому что у них выше качество. Помню, вторая охранница сказала: «Я больше не могу смотреть наш телек после того, как посмотрела этот сериал». И её отчитали за то, что этими словами она унижает отечественных производителей. Вторая охранница чувствовала себя свободнее первой, и за её самовыражение первая охранница её часто ругала.
Однажды они пригласили своих коллег-женщин — не знаю, откуда те пришли — в место моего заключения. Они позвали меня в комнату охраны и спросили, правда ли, что в США распространён секс на одну ночь.
Это страна, где молодым парам запрещено публично держаться за руки. Я не представляю, откуда они узнали про случайные связи, но они смущённо хихикали, ожидая моего ответа. Казалось, что все забыли, что я была заключённой, и мы как будто вернулись в школу. И тогда я узнала, что все эти девушки выросли на таком же мультике, но у них пропаганда велась против Южной Кореи и США. Я начала понимать, откуда во всех этих людях злость. Если все эти девочки росли, полагая, что мы — враги, то совершенно естественно, что они ненавидели нас так же, как боялась их я. Но в тот момент мы все были просто девчонками с одинаковыми интересами, лежащими вне идеологий, разделявших нас.
Я рассказала эти истории своему начальнику на ТВ, когда вернулась домой. Он выслушал меня и говорит: «Юна, ты слышала, что такое Стокгольмский синдром?» Да, и я чётко помнила чувство страха и угрозы и напряжение между мной и следователем, когда мы говорили о политике. Между нами действительно была непреодолимая стена. И тем не менее, мы видели друг в друге людей, когда говорили о семье, жизненных буднях, важности будущего наших детей.
Где-то за месяц до возвращения домой я сильно заболела. Вторая охранница зашла ко мне в камеру, чтобы попрощаться, потому что она увольнялась из центра задержания. Она убедилась в том, что нас никто не видит и не слышит, и тихо сказала: «Надеюсь, тебе станет лучше, и ты вернёшься к своей семье». Именно этих людей — офицера, отдавшего мне свою шинель, охранника, предложившего вареное яйцо, охранниц, расспрашивавших о свиданиях в США, — я буду вспоминать, когда буду рассказывать о Северной Корее. Они люди, такие же, как и мы. Мы не были послами Южной и Северной Кореи, но мы были представителями человеческой расы.
Сейчас, вернувшись к обычной жизни, я чувствую, что воспоминания об этих людях со временем блекнут. И вот сейчас, когда я читаю и слышу, что Северная Корея провоцирует США, я понимаю, как просто вновь увидеть в них врагов. И я должна напоминать себе, что пока я была в тюрьме, в глазах врага я видела человечность, победившую ненависть.
Перевод: Ольга Землякова
Источник: ted.com