Степанчик вышел из кабинета научного руководителя, чуть-чуть посмотрел по сторонам и, убедившись, что в коридорах пусто, потрусил в туалет. Там он забрался в кабинку, запер её на задвижечку и стал ждать. Кто-то, грохнув дверью, уверенно протопал по плиточному полу, пошуршал молнией и зажурчал.
Степанчик осмотрел дверь кабинки — большую, деревянную и исцарапанную всякими разновозрастными глупостями на нескольких языках. Дверь надёжно отгораживала Степанчика от журчащего человека и давала ему сладостное чувство безопасности. Журчащий человек время от времени мощно шмыгал носом и через это шмыганье как-то давал понять, что он молодой амбициозный профессионал.
Вскорости он закончился, ярко кашлянул, снова пошуршал молнией и размашисто покинул туалет, не вымывши рук. Степанчик остался в тишине наслаждаться своими уютными минутками. Он любовно погладил задвижечку — чрезвычайно полезное устройство. Благодаря задвижечке тот, кто сидит в кабинке, может открыть или не открыть дверь — на то есть специальный рычажок. До чего же восхитителен этот крохотный рычажок! А снаружи никакого рычажка и нету.
Однажды студенческий совет — в том числе и Степанчик — явился к заместителю декана с просьбой насчёт туалетов. Студенты просили — первое — сидений, ещё — второе — туалетной бумаги в кабинках и — третье — навинтить на все двери задвижки, чтобы всякая кабинка запиралась, а не только каждая третья.
Заместитель декана поднялся из-за суконного стола, поглядел тяжело, а потом спросил:
— А вы что, в университет по*рать пришли?
После той встречи с заместителем декана Степанчик тоже сразу пошёл отсидеться в кабинке.
Стыд уходил примерно за пять или семь минут — то есть после ухода амбициозного профессионала оставалось ещё четыре. Степанчик учился в университете уже семь лет, поэтому хорошо знал стыдьи повадки. Чтобы явиться, стыду требовалась помощь со стороны — например, со стороны заместителя декана или научного руководителя. Заслышав звуки чужого голоса, стыд появлялся где-то в области поясницы, карабкался наверх — к сердцу и голове, — а уже оттуда разливался кожной краснотой, спазмами и прочими ощущениями. Особенно раздольно он разливался, когда беседовали не с глазу на глаз. Так и теперь — очередную степанчикову главу научный руководитель комментировал за мытьём посуды, в котором кроме них участвовал ассистент и ещё какой-то стажёр.
Но Степанчик стыда особенно не боялся — единственное дело тут не встретить кого в коридоре, а сразу порскнуть в самую кабинку. Там посидел — и порядок. Вышел, отряхнулся и можно, скажем, прибраться на лабораторном столе. Разбирая химическую посуду, Степанчик задавался вопросом: как быть, если ничего не получается.
В тот день его голова была совершенно занята делом, предстоящим вечером. Он и руководителя-то слушал вполуха и дела делал, не беря в голову. Степанчик разом и трепетал перед вечерним делом, и ощущал восторг. Когда наконец он добрался домой, ещё целый час откладывал, томился и ходил туда-сюда.
Наконец разбудил компьютер и открыл страницу. О., как всегда, улыбалась с фотографии. У неё чуть-чуть по-разному открывались глаза, поэтому улыбка выходила сразу с несколькими значениями, как у Джоконды. Степанчику в разном настроении виделись то одни значения, то другие, и получалось что-то вроде эмпатии. Он с удовольствием прочитал надпись «у вас в друзьях», облизнул губы — не как-то там, а потому что чуть пересохли — и открыл окошко для сообщения.
Идею позвать О. в театр он вынашивал чуть больше месяца. Вначале думал даже подойти прямо после лекции, но всё-таки решил написать. Решение своё списал на то, что университетские стены действуют не так, как тут надо бы — звучит правдоподобно, собственно. Потом ещё соображал, куда лучше всего пойти, — долго соображал, но придумал в результате хорошо, правильно.
«Привет)» — написал он. Потом стёр скобочку и поставил восклицательный знак, вот так: «Привет!». Потом убрал восклицательный знак и сделал точку, потом добавил к точке полный смайл, потом убрал смайлу нос, потом убрал точку, потом заменил прописную строчной, вернул назад и наконец всё стёр. На странице появилась пометка, что О. прямо теперь онлайн, и Степанчик решил не вертеться возле, а сперва подготовиться. Он убрал страницу с экрана, открыл чистый лист и пощёлкал пальцами, словно разминаясь. Поёрзал на стуле в такт мигающему курсору, сглотнул и вдруг быстро-быстро написал текст.
Сам даже удивился, как это так вышло — написал! Из текста следовало, что он, Степанчик, приглашает О. в театр на интересный спектакль, интересность какового он, Степанчик, может гарантировать, так как сам смотрел. На выбор предлагается пять дат, а цена билетов очень даже приемлемая, чтобы не сказать привлекательная. Продолжительность действия приятно скромная, тематика актуальна до остроты, а режиссёр лауреат и умница. Словом — вроде и хорошо вышло. Курсор, оказавшись не над пустым листом, а под многими строчками, теперь как будто переменил манеру и подмигивал Степанчику: отправляй, мол.
Степанчик поднялся и подошёл к окну. Темнота превратила стекло в зеркало, так что от улицы он видел только огоньки, а вообще глядел в собственную комнату. Он вдруг как-то в один момент устал — а ведь оставалось ещё сделать главное усилие. Ему показалось вдруг, что за дверью комнаты кто-то есть, — как это бывает, когда посмотришь фильм ужасов.
Он вернулся за компьютер и стал перечитывать текст.
— Ох, Степан-Степан. Беда с вами, — отчётливо сказал ему кто-то.
Степанчик дёрнулся. Руководитель — не научный, конечно, а просто руководитель, переходил от строчки к строчке и с каждой делался кислее.
— Ну просто я не знаю, что делать. Искренне хочу вам помочь с этой вашей девушкой, но просто не знаю, как подступиться. Вы пишете… я не знаю как. Надо не просто переписывать, а писать просто с нуля.
— Почему? — спросил, конечно, Степанчик. Он знал, почему.
— Я даже не знаю, как вам объяснить, — сказал руководитель. — Вы хоть чуть-чуть подумали бы о получателе… получательнице. Ей же должно быть понятно, что вы хотите сказать.
— Я пишу… — Степанчик хотел возразить, но только вякнул. В пояснице кто-то завозился, и он уже знал, кто.
— Что вы пишете? Ну приветствуете вы, понятно, неправильно, девушек не так приветствуют, но это ладно, приветствие трудно написать. Ну вот первая фраза — о чём она? Почему она здесь? Первая фраза — это самое важное, а у вас, простите, блямс какой-то. Я бы на месте вашей красавицы дальше этой фразы и читать не стал.
Стыд, выпущенный новым неожиданным союзником, будто лихорадочно торопился добраться до всех уголков степанчикова тела.
— Дальше смотрим… «Довольно интересный». Вот объясните мне, ну что это значит?
— Это…
— Не перебивайте. Вы послушайте, что вам говорят. Довольно интересный — что это говорит читателю? Кому он интересный, вам? Но вы, уж простите, пока не эксперт. Почему читатель… читательница, то есть, должна вам поверить?
— Я перепи…
— Подождите. Это ещё не всё. Дальше вот… Про выбор даты. Вам-то самому какая дата удобная? Вывалили всю афишу непонятно зачем. Показываете читателю… читательнице, что у вас никаких дел нет, когда она скажет, тогда и побежите. К себе же уважение должно быть, иначе вас никто…
Степанчик вдруг дёрнулся и быстро нажал кнопки. Текст исчез, и руководитель сразу замолчал. Степанчик посидел немножко, вдыхая и выдыхая высушенным ртом. Он закрыл все окошки, чтобы ничего не было, и вдруг пошёл в туалет, хотя был дома совершенно один.
Заперся и прислонился к плиточной стене.
— Чего ждём-то? — спросил его руководитель.
Стыд приятно хрюкнул и принялся боксировать со степанчиковым сердцем — как с грушей.