Притча о свете и тени творчества.
Теперь, после «Балетов Стравинского» (о которых напишу завтра, но вряд ли это кому-то понравится, и не стоит этого ждать), когда московская концертная программа фестиваля CONTEXT Diana Vishneva завершилась, могу ответственно сказать, что на мой взгляд главным триумфом фестиваля стал именно балет «Нижинский», хореографа Marco Goecke. Опасения развеялись, а ожидания более чем оправдались.
Перед началом на сцену выходит Eric Gauthier, преданный друг "Контекста" и основатель компании Gauthier Dance, под которую этот балет и ставился. Эрик лично презентует балет залу потому, что для него и его труппы показ балета о Нижинском именно в России — особое событие, как вы понимаете. Он знакомит зрителей с фигурой Goecke, его значимостью в мировом танцевальном ландшафте и рассказывает сюжет балета. Да, балет действительно предельно нарративен. Настолько, что даже краткий и поверхностный его пересказ занимает минут 15. И это при том, что на входе всем уже раздали либретто, с детально расписанными событиями каждой из 10-ти сцен.
Такая повествовательность и дотошное ее разъяснение (и текстом, и вербально) не оставляет зрителю никакого пространства для трактовок. И возникает интересный эффект. Восприятие сосредотачивается не на попытке объяснить что происходит на сцене, а именно на том какими средствами эта нарративность обеспечивается — то есть непосредственно на хореографии.
Главной отличительной чертой стиля Goecke является минимализм. Причем именно в хорошем смысле: достижение максимального воздействия минимальными средствами. И это становится очевидным уже с декораций – лаконичная квадратная белая платформа, на которой разворачивается действие, погруженная со всех сторон во тьму, которая лишь пару раз нарушается вспышками и «дождем» из лепестков роз.
В первые же минуты бросается в глаза насколько мастерски хореограф владеет взаимодействием полноты и пустоты движений, их скорости и замедления. Жестко определенная и легко считываемая сюжетность его балета почти не визуализируется привычными в таких случаях жестами пантомимы. Здесь их использование очень бережное и от этого только более красноречивое: одно касание рукой щеки героя рассказывает о материнской любви, легкое движение пальцев Дягилева по груди Нижинского сообщает об их отношениях лучше тысячи слов. Но главное, что Goecke конкретно этим балетом демонстрирует невиданный прежде лексикон передачи танцем всех оттенков невротизма: от нервного трепета до исступления. Остальное время геометрически абстрагированные жесты, сочетаясь друг с другом в мириаде вариаций, конденсируются в легко считываемые значения, чувства и настроения героев. При этом хореограф отлично умеет работать с ожиданиями публики. Каждую сцену он смещает за несколько секунд до того, как успеваешь ей насытиться. И в результате ты жадно смотришь полуторачасовой балет на одном дыхании, даже не вспоминая о течении времени.
Однако знатоков биографии Нижинского сюжетность балета наверное должна была разочаровать. Благодаря недавним скандально известным событиям, мы всей страной в один миг стали экспертами биографического балета. Каждый высказался как надо ставить балет о жизни хореографов, а как не следует. Вы не поверите, мне даже подвернулся какой-то многостраничный текст высокого профессионала, изливающегося на тему того, что подробности личной жизни на сцене воплощать – моветон (какие уж тут обнаженные фотографии!). И не хотелось бы, чтобы этот профессионал когда-то познакомился с творчеством хотя бы Верди (регулярно опирающегося на домыслы о личной жизни исторических личностей), не говоря уже о мировой литературе, чтобы осознание собственной глупости больно не ударило его по голове.
Биография Нижинского здесь не является фокусом хореографа. Первая часть действия вообще посвящена зарождению «русского балета» и дягилевских сезонов. И, как уже можно догадаться, Дягилев тут – тоже персонаж весьма значительный и на сцене появляется даже раньше самого Нижинского. Биография же последнего нужна в первую очередь как возможность затронуть вопросы безумия, сексуальности, их влияния на творческий процесс и неотделимость от гениальности.
Гениальность транслируется балетом в значении, исключающем любые споры о вкусах и терминах. Нижинский представлен фигурой буквально стоящей вне всего ее в то время окружающей (что в английском так точно передается одним словом “outstanding”). Эта избранность и непохожесть стала причиной многих приятных и неприятных перипетий в судьбе Нижинского, включая позорное для всей русской истории увольнение из Мариинского театра и общеизвестный факт, что Нижинский – первый, кто не надел поверх трико полагающиеся шаровары, чем навсегда изменил образ танцовщика в мировом балете. Однако Goecke на таких деталях внимания не заостряет и рисует образ гениальности именно через качественное отличие, непохожесть и протест яркой индивидуальности против банальности, будничности, обыденности и рутины, подчеркивая величину жертвы, которую приходится платить гению, отчего-то неизбежно всегда оказывающемуся в одиночестве.
И тут сам собой встает вопрос безумия и того, насколько важную роль оно играет в обеспечении гениальности. Где та грань между гением и сумасшедшим? Как известно, к 29-ти годам у Нижинского открылось тяжелое шизофреническое расстройство, прогрессирующее от вспыльчивости и агрессии до сильных психических отклонений. Goecke строит сюжет своего балета ретроспективно, поэтому даже демонстрируя юные годы героя, когда о «заболевании» еще речи не шло, и Нижинский воспринимался окружающими совершенно здоровым, хореограф уже рисует образ полный невротизма, непонимания и ярости. Но дело в том, что психика даже на сегодняшний день – самая неизученная область медицины. Многие отклонения, считавшиеся долгие годы заболеваниями, признаются нормой. Большинство нарушений психического здоровья (включая шизофрению) не изучены даже на половину. И такой разговор со сцены об уместном использовании безумия как данности, как дара для достижения высоких идеалов и творческого совершенства восхищает. Особенно в нашем контексте, где какое-то подсознательное стремление одеть всех в единую форму, уничтожить все непохожее и дружно маршировать в сторону не пойми кем установленной "нормальности" и единых на всех «ценностей» и «скреп» – само по себе тянет на серьезные симптомы поврежденной психики.
Но если необходимость психической неустойчивости творческому акту подчеркивается хореографией на протяжении всего балета, то в своей кульминационной точке «Нижинский» выходит на не менее важную тему – сексуальность. Нам свойственно мало задумываться на эту тему, мы не умеем общаться на нее, не сваливаясь в стеснение или вульгарность. Хотя даже в нашем языке (как и во многих других) слово «возбуждение» используется в первую очередь в значении импульса и только во вторую как вожделение. А без импульса никакое творчество невозможно по определению. И чем масштабнее и значительнее результат, тем больше возбуждения в него вложено и в нем содержится. Поэтому треть балета посвящена осознанию и принятию Нижинским своей сексуальности и природы. А, как известно, его биография полна сильных сомнений и зажимов, повлекших серьезные и травматичные последствия. Хореография, снова практически не прибегая к пантомиме, позволяет уловить всю отстраненность Нижинского от своей жены, ровно как и всю страстность в сценах с «другом» (именно это слово используется в буклете). Сексуальная энергия – одна из базовых в человеке. Именно она дарует жизнь, и, если от нее не убегать, а обуздать и принять, она становится источником зарождения жизни многих творческих проявлений.
Этот вопрос для нашей страны наверное сегодня наиболее болезненный. Сексуальная революция у нас давно застопорилась на этапе «пусть в своих постелях делают, что хотят», а сейчас активно пытается откатиться к заводским советским настройкам. И чем больше нашим обществом сексуальной энергии сублимируется и подавляется, тем больше становится массовых проявлений комплексов, неудовлетворенности, неприкрытой агрессии и стремления к доминированию. И пусть чем больше такие странные персонажи как Мизулина, Милонов, Мединский, Яровая, Поклонская и прочие высокопарно рассуждают о «нравственности» и «моральных ценностях», тем больше они побуждают желание незамедлительно впасть в крайние формы любых «извращений», лишь бы не стоять с ними в одном ряду — ситуация по степени закомплексованности, необразованности близится к тому самому концентрированному «ханжеству», которое помноженное на стремление изжить любую непохожесть, способно погубить в корне любой акт творения. Этот процесс, мы, к сожалению, уже перестаем ощущать и начинаем наблюдать.
Фундаментальные вопросы, к которым обращается балет и глубина их проработки показывают насколько он сделан в культуре другого порядка. И это безусловно так. Ни в Дягилеве, ни тем более в Нижинском тот самый "русский дух" немецкий хореограф не выразил. Радует лишь, что и не пытался! Однако балет строится на музыке Шопена, Дебюсси и русских колыбельных напевах. А Шопен и Дебюсси весьма сентиментальны в своем творчестве и прекрасно ложатся на нашу слабость перед любой сентиментальностью, потребность в ней и к ней тяготение. Эмоциональное воздействие музыки и рационализм преимущественно абстрактной хореографии добились в зале в Москве баланса, который и выступает проводником сложных и серьезных вопросов к зрителю любых убеждений и взглядов, что в конце проявляется взрывной 5-минутной овацией.
Я бы возможно даже на эмоциях назвал этот балет лучшим из виденных в этом году, но к сожалению, есть один пример, который слишком попал в личное, зашел и покорил (хотя наверное многие и балетом его откажутся называть). Но тем не менее, "Нижинский" — это очень ценная работа, умная и чувственная. И спасибо "Контексту" за знакомство с гарантированно интересным хореографом.
Очень рад за всех, кому повезло увидеть. И буду вместе с остальными ждать возможности увидеть еще (возможно когда-нибудь появится доступное для всех видео).
___________
Источник материала и видео: https://www.facebook.com/inner.emigrant/posts/358576177924625
Самые свежие обзоры и обсуждения всегда первыми в Facebook: https://www.facebook.com/inner.emigrant
Telegram-канал: https://t.me/inner_emigrant
