Найти тему
Константин Смолий

Spice Trip. Husserliana

Каждый опыт уникален, многообразие опыта неисчерпаемо.

Огонёк в полутьме, принявший неестественные для него формы сообщающихся сосудов дым, раз, два, три… Пожар на чердаке моего дома, в хранилище старых книг и пожелтевших газет. Все эти истории тысяч людей с их жизненным опытом, их мысли и идеи, залежи фактов и интерпретаций, – сгорели вместе с потолочными балками и тонким настилом. И теперь мой дом открыт для пустого неба, несущего грозы и зной, снег и гнус. Бесчисленные слои бумаги больше не защищают меня, и я вынужден принять всё обрушивающееся на меня во всей его непосредственности. Благодаря бумаге холод мог обернуться теплом, влага – сухостью, но теперь медиум, трансформирующий внешние сигналы, сожжён.

Данная взамен непосредственность переживания развивает необычайную зоркость взгляда. Как будто бумага служила мне странными очками, фильтровавшими непосредственные впечатления и обращавшими незнакомые формы в формы чего-то знакомого. А теперь я вижу то, что есть, без фильтра из систем интерпретаций, большей частью заимствованных. Есть только обнажённые феномены. Окно – чёрный прямоугольник на белом фоне, дверь – коричневый на бежевом. На бутылке – не надпись «Кока-Кола», а вязь закорючек с завитками, музыка – гармоничная последовательность искусственных звуков, часы – круг с символами, движущейся палочкой и ещё двумя замершими. Никакого времени нет, есть только внутреннее переживание длящести без соотнесения с условным раскраиванием его на поименованные и сосчитанные отрезки. А пространство схлопывается, словно всё многообразие предметов нарисовано на одной, не выходящей за пределы зримого плоскости. Нет масштаба, нет перспективы, нет системы измерения, и понятие расстояния теряет смысл. Вслед за временем и пространством исчезают названия дней, месяцев, времён года, самих годов больше нет, что они теперь такое, если их нельзя воспринять непосредственно, как и прошлое с будущим. Только здесь-и-сейчас-бытие, когда все отдельные феномены, на которых я задерживал взгляд изначально, стягиваются в узел, воспринимаясь как единый феномен – круг несокрытого.

Вот явленное мне здесь и сейчас, когда я смотрю вперёд себя. В этой области несокрытого есть статичные элементы, а есть динамичные. Последние хочется устранить, чтобы прийти к торжеству статики, обещающему мировое успокоение и окончательное схватывание реальности как-она-есть, но это не всегда возможно – динамика бывает навязчивой. Динамичные элементы меняют положение относительно статичных и друг друга, и та или иная диспозиция элементов, зафиксировавшаяся в качестве видимого мною, и есть для меня единственная реальность. Даже за моей спиной ничего не существует, достоверно известно только то, что находится в поле несокрытого. Диспозиция, которая была непосредственно перед видимой мною здесь и сейчас, уже не существует, та, которая появится спустя мгновение, ещё не существует, и в этом вечном здесь-и-сейчас-бытии больше нет имён и названий, нет какой-либо глубины, есть лишь феноменально данная картина диспозиции неведомых элементов. И эту картину в момент её восприятия я не могу описать содержательно, да и вообще не могу описать, так как связь слов, предметов и их визуальных форм распалась. Поэтому я молчу, благоговея перед ничто, способным при желании называться всем.

Зачем мне всё это нужно, что мне делать с этой феноменально данной картиной единственно-достоверно-существующей-реальности и переживанием соприкосновения с великой немотой? Да ничего особенного, просто извлечь ничего не значащий вывод о том, как мало знакомы с истинной непосредственностью восприятия мира те, чьё хранилище со схемами интерпретации, записанными в тысячах книг, никогда не сгорало.