Найти тему
inner emigrant

La clemenza di Tito | Sellars, Currentzis

Селларс всемогущий!

Вот представьте, существует себе опера. В ней главный герой – правитель Рима. Довольно жестокий и авторитарный, как и полагается правителю. И тут он вдруг начинает прислушиваться к народу, становится милосердным. Почему? Загадка! И Моцарт с либреттистом как-то не особенно стремились ее объяснить. Шутка ли, композитор писал свое «Милосердие Тита» в спешке, болезненном состоянии и управился за три недели. И с тех пор все постановщики этой оперы бьются с этим «почему?» с попеременным успехом. Вот в позавчерашней трансляции, например, матерый и многими горячо любимый режиссер Клаус Гут предложил, что Тит помиловал пытавшегося его убить Секста, потому что они дружили с самого раннего детства. Мол, нелегко убить того, с кем полжизни прошел рука об руку, хоть даже в порыве мести. И это конечно объяснение, но какое-то банальное, чересчур додуманное и вымученное. И тут приходит Peter Sellars, смешливый дядечка с угарной прической, искренними эмоциями и очень умными глазами и эту загадку раскладывает по полочкам. Все. Нет больше никаких «почему». Теорема доказана. Вручайте премию.

Итак,
В первом действии сразу под звуки увертюры нам открывается толпа отчаявшихся, спасающихся и бегущих от насилия людей. Их оттесняют за кордоны люди с автоматами. Пока не появляется правитель Тит. Пока его полный сочуствия взгляд не выхватывает в толпе брата и сестру (Секста и Сервилию), которых он вытаскивает, приближает к себе и дает убежище от жестокости мира. И с ходу мы понимаем, что моцартовские мотивации тут больше не действуют. На сцене всегда есть дополнительные люди, которые видят и слышат «интимные» диалоги, которые на них реагируют. Более того, практически сразу понимаешь, что из оперы вырезаны все излишне громоздкие речитативы. Акцент смещается с пространных разговоров на музыку и столь необходимую в наше время тему сочувствия. Дальше мы видим плеяду тончайших гениальных решений. Каждая фраза, каждая секунда оперы переосмыслена. И вот уже Секст заражен намерением взорвать Капитолий и убить благодетеля Тита. Его сомнения, моральные терзания раскрываются в арии с главным посылом: «Я никогда не думал, что это так трудно — брать на себя озлобление. Но осуществить это необходимо». У Селларса мы наблюдаем даже не совсем арию, а скорее дуэт с поднятым на сцену из оркестровой ямы кларнетом. Космически исполненный фантастически сильный номер, после которого зал разражается овацией с характерным топотом, на несколько секунд останавливая действие — что от сдержанной и видавшей виды зальцбургской публики как-то совсем неожиданно, но более чем оправданно. И вот номер отзвучал. Сомнения до конца не разрешены, еще есть надежда. Как вдруг после паузы ткань оперы прорезается несвойственной ей трагичной музыкой (адажио и фуга до-минор Моцарта, как становится понятно спустя несколько тактов). И пока ты пребываешь в полнейшем шоке от неожиданности такого вкрапления тебе демонстрируют как Секст с компанией собирают самодельные взрывные устройства. Решился. Капитолий будет в огне. Тит будет убит. Антракт.

И едва успеваешь перевести дух и прийти в себя, как второй акт, еще не дождавшись рассадки зрителей открывается все той же отчаявшейся от охватившего мир насилия толпой людей. Произошла атака. Люди с опущенными головами стоят вокруг самоорганизованного мемориала из свечей и цветов. И тут происходит немыслимое. Вместо партитуры оперы хор начинает петь «Kyrie eleison» из большой мессы до-минор Моцарта. Светская опера, написанная по заказу к очередной коронации очередного правителя, вдруг разрезается религиозной музыкой. И все происходящее перестает быть спектаклем. Оно становится духовной практикой. Смотреть на этот символ нашего века – сконструированный родственниками погибших от мирового террора памятный мемориал, и при этом не испытать подкативший к горлу ком — невозможно. Дальше вкрапления в оперу из мессы будут еще дважды, в не менее шокирующие и пробивающие кожу любой толщины моменты, но уж не будем совсем ударяться в спойлеры. Есть лишь один момент, о котором совершенно невозможно не упомянуть. Одна из причастных и «доведших» до террора героинь, ближе к концу раскаивается: «Несчастная! Какой ужас! Что они скажут обо мне? Тот, кто увидел бы моё горе, конечно же, пожалел бы меня». Во время исполнения этой арии она приходит к мемориалу погибшим, ложится на него как на жертвенный алтарь, мучимая содеянным. И в этот момент ее видят родственники погибших. Они собираются вокруг нее и… жалеют ее, сочувствуют ее раскаянию и стремятся простить. Я не могу пересказать, что происходит дальше. Даже эту сцену пересказать достойно я не могу. Все происходящее воспринимается в оцепенении, которое больше не отпустит очень долго после скорого и не менее неожиданно решенного финала оперы.

Такое обострение, такая культура диалога на серьезные и насущные темы терроризма, беженцев, сочувствия и прощения к убийцам восхищает. Представить более тонкую, точную, ни на секунду не скатывающуюся в фальшак и заигрывание с социалочкой-актуалочкой работу в чьем-либо другом прочтении немыслимо. Как и немыслимо вообразить такой уровень диалога в нашем ландшафте. Мы не просто когда-то там отстали технологически. Мы отстаем прямо сейчас. Культурно. А это гораздо страшнее и немедленно нужно исправить (хотя бы интенцией снизу, поскольку на верха надежды особой нет).

Надо ли говорить, что бодрая половина случившегося — заслуга второй выдающейся единицы, Teodor Currentzis с его оркестром MusicAeterna. Теодор как никто владеет силой паузы, чувством тишины в музыке. Он как никто умеет находить духовное в светском. Он как никто сейчас чувствует, умеет слышать и транслировать Моцарта. И выдает покоряющую интерпретацию, полную контрастов от взрывной экспрессии до сакрального молчания. И как всегда невероятный, один из самых тактичных на планете хор "MusicАeterna Choir" под управлением Виталия Полонского, получивший большой простор для демонстрации своего профессионализма благодаря вкраплениям мессы и немыслимо звучащий в своем фирменном пианиссимо.

Главные солисты и вовсе неземные. Практически весь каст виртуозно владеет барочной техникой. Тут невозможно выделить кого-то одного (даже взорвавшую чопорную австрийскую публику Marianne Crebassa – поскольку это не только ее заслуга, но и реакция на решения постановщика, дирижера и конечно виртуозное исполнение кларнетиста). Все драматически точны, вокально недосягаемы и всех нужно любить. Встречайте героев: Russell Thomas, Tenor, Golda Schultz, Christina Gansch - Soprano, Jeanine De Bique, Soprano и Willard White.

И последнее на что невозможно не обратить внимание – работа с декорациями George Tsypin. Дело в том, что Селларс для своей постановки выбрал зал «Фельзенрайтшуле». Это наполненное какой-то особой энергией и нереальной акустикой пространство вырублено прямо в скале еще в XVII веке. Здесь нет кулис. Оно напоминает нечто среднее между пещерой и древним храмом. Хотя изначально по замыслу его назначение было куда тривиальнее, сейчас – это безусловно место силы и само себе декорация. И большое спасибо Георгию, что он не стал его захламлять, что нашел изящные решения, как оттенить эту порабощенную человеком масштабную природную красоту, несущую то самое кантовское ощущение «возвышенного».

От силы прочтения оперы, его сегодняшнести и исторической правды, становится физически больно. Эмоционально пережить этот опыт невероятно трудно. Но даже зажмуриться, на секунду отвести взгляд невозможно. И если у кого-то еще остались вопросы зачем нужен театр, то вот за этим в самую первую очередь. Когда сама душа начинает болеть (а следовательно ощущаться). И достигается этот эффект далеко не банальной «сентименталочкой», а умным и тактичным разговором. При этом плавно подводящим тебя к одной простой мысли:

Жить – это прекрасно. Нужно только научиться жить вместе.
Всем вместе. Взявшись за руки.
Никого не унижая, никого не презирая, не ставя себя выше, и не пытаясь мстить. Умея прощать и не провоцировать еще больше насилия, жестокости и агрессии.
И тут ты с удивлением понимаешь, что писавший в безумной спешке, в тяжелом физическом состоянии, буквально на лекарствах, за полтора года до смерти эту оперу Моцарт закладывал в нее именно этот смысл. Именно поэтому милосердие правителя так ничем не объяснено. Тут нечего объяснять. Люди счастливы не когда у них что-то есть, а когда они есть друг у друга!
Ведь тот, кто сам слепо доверяет порождает доверие.
А тот, кто все время ожидает предательства, побуждает его.

__________

Источник материала: https://www.facebook.com/inner.emigrant/posts/323554354760141

Самые свежие обзоры и обсуждения всегда первыми в Facebook:
https://www.facebook.com/inner.emigrant

Telegram-канал:
https://t.me/inner_emigrant