Я в последний раз оглядел холл своего дома. Дома детства, юности и зрелости. Сорок лет эти стены укрывали меня от природной стихии, сорок лет я видел мир из этих окон, сорок лет эта крыша служила мне защитой от капризов неба. Здесь я появился на свет, здесь укрыл от света своих родителей. Сюда привёл выбор моей души в надежде на счастье, и здесь же погрузился в бездну душевных терзаний и одиночества.
Но теперь довольно! Этот дом с его садиком и маленьким семейным склепом не станет и моим последним пристанищем, я разрушу нависшую надо мной предопределённость будущего и не буду хоронить себя заживо среди этого герметичного мира вещей. Я ещё относительно молод, полон сил и у меня есть возвышенная цель – прибыть на родину нашего Бога, вознести ему молитвы и попросить прощения за мои грехи. Что потом – не знаю, сначала я совершу восхождение в Иерусалим, а там, может быть, мне будет даровано понимание, чему посвятить дальнейшую жизнь.
Весь мир открывался передо мною, и от этой безбрежной свободы захватывало дух! Я вспомнил время молодости, когда схожие чувства бередили мне душу и лишали покоя. Что-то манило вдаль, каждая дорога стремилась открыть упрятанные от равнодушных глаз красоты, а сердце билось в вечном нетерпении... Но Марта не была любительницей странствий; даже в свадебное путешествие мы отправились не далее как на юг Англии, где почти не выходили из гостиницы из-за дождей. Она быстро приросла к моему дому, пустила корни, стала частью этого мирка и болезненно воспринимала попытки вырвать её из него. А затем, будто в наказание, супругу сразила болезнь, отнявшая способность ходить. Дом словно поглотил её, сделал частью своего убранства, деталью интерьера, незаметной, но вездесущей. Я царствовал на просторах дома, но чувствовал тесноту...
Конечно, большую часть забот на себя брали слуги, но и у меня были обязанности по отношению к жене, особенно интимного свойства. А в последнее время я и вовсе остался один. Часами просиживал в кабинете, пока меня не тревожил звон колокольчика. К нему была привязана верёвка, уходившая в комнату Марты сквозь стену, и он монотонно трезвонил каждый раз, когда ей требовалась моя помощь. Колокольчик всегда звенел неожиданно, вырывая меня из сладостных, залитых светом картин, рисуемых старыми провинциальными мастерами, любимыми писателями или собственным воображением. Я читал, мечтал, молился и ждал. Час за часом, день за днём, год за годом я ждал того ощущения сбывшейся мечты, когда за спиной словно вырастают крылья, трепещущие в предвкушении полёта. И тогда моя нынешняя затхлая вселенная станет лишь маленьким чуланчиком, теряющимся среди роскошных зал памяти.
И вот этот миг настал! Последний взгляд, и я стремительно вышел из дома, легко прихватив саквояж. Немногочисленные остальные вещи погружены на повозку; спешу на неё взгромоздиться и я. Ранняя осень уже показывает характер, и я радовался, что, если всё пойдёт удачно, очередной зимой я буду в тёплых широтах, в солнечных морях, где забываешь о существовании холода. Я чувствовал, что английский климат – не для меня, эта сырость меня убила бы... Но о переезде с Мартой нельзя было и мечтать...
И вот я в пути! Моя цель – Лондон, откуда идут корабли в Святую землю. Там сейчас, конечно, неспокойно... Но когда там было спокойно? Обращусь в какую-нибудь христианскую миссию, заведу знакомства, может, подскажут что-нибудь. Займусь делом, приживусь, и как будто и не было никогда такого англичанина. Да и мало ли наших, вырванных из угрюмого острова, рассеяно по земле? Ведь главное – солнце и свобода, мне больше ничего и не нужно! Так что прощайте, эти одинаковые городки, дремлющие тысячелетним сном! Это небо, словно нарисованное художником без воображения! Эти лица людей, рождённых уставшими! Где-то далеко за морем – обещанная земля. Она обещана праведникам, а не грешникам, но ведь путь от грешника к праведнику не бесконечен и обязательно покорится идущему...
Однако темнеет. Неплохо было бы остановиться где-нибудь на ночлег и как следует поужинать. Заехав в один из попутных городков, я добрался до паба и зашёл внутрь. Здесь практически пусто, но тепло и запахи еды убедили меня в правильности выбора. Место я занял подальше от входа, и сразу же заказал горячий грог: организму нужно придать сил, согреть изнутри, чтобы его не выстудил осенний ветер. Затем хороший ужин, и побольше виски! Однако моя гедонистическая сосредоточенность вскоре была разрушена: откуда-то из-за спины возник хорошо, хотя и несколько эксцентрично одетый грузный человек с аккуратной бородой, отчётливо похожий на Генриха VIII, виденного мною на портрете. Он снял шляпу и попросил разрешения присесть. Меня это несколько удивило, учитывая количество свободных мест, но благое расположение духа не позволило отказать джентльмену, жаждущему общения со мной.
– Бернард Тревис, – представился незнакомец и сел. – Куда направляетесь?
– Завтра рассчитываю добраться до Лондона, чтобы сесть на корабль.
– Собрались в одну из колоний, попытать счастья?
– Нет, хочу отправиться в паломничество. – Может, с первым встречным и не стоило делиться сокровенными планами, но мне безумно хотелось рассказать всему свету о том, что ждёт меня впереди! Да и собеседник вполне внушал доверие.
– В паломничество? – Тревис вскинул брови. – И какова же конечная цель вашего путешествия? Простите, что задаю вам эти вопросы, но не каждый день в нашем захолустье встретишь настоящего паломника.
Выгляжу я, подумалось мне, довольно нелепо, но теперь уже назад не отступишь.
– Хочу попасть в землю израильскую. Место, в котором расстояние до Бога кажется столь незначительным, что до него, подобно Иову, можно докричаться.
– Видимо, вы собираетесь кричать Богу что-то очень важное, если вас так беспокоит качество связи? Кстати, соборы и церкви Европы вы уже опробовали? – Тревис даже не пытался скрыть иронию, но при этом я чувствовал с его стороны добрую заинтересованность, а потому решил быть откровенным даже несмотря на насмешки.
– Я, конечно, бывал в наших соборах, но не могу сказать, будто почувствовал в них что-то особенное.
– Может, вы просто недостаточно религиозны и ваша вера не слишком сильна?
– Может быть, – сдался я без боя. – Но душа откуда-то точно знает, куда ей нужно. В данном случае она меня ведёт, а я лишь подчиняюсь.
– Понимать запросы души – весьма тонкая наука. Многие поплатились за то, что неверно трактовали её смутные символы. Например, вам кажется, что душа жаждет искупления и спасения, а ей нужна лишь Голгофа. И душа заставляет человека пройти тысячи километров в поисках своей Голгофы...
– Надеюсь, это не мой случай, хотя географически близко, – я улыбнулся. – Хотя насчёт искупления и спасения вы, пожалуй, правы... Я действительно чувствую, что моей душе необходимо спасение! Она всегда стремилась ввысь, но к ней словно привязали тяжёлый камень и бросили в пучину, куда не достают солнечные лучи. Словно заперли в каземате, словно похоронили под гранитной плитой... – я говорил экспрессивно и быстро, чтобы успеть произнести больше метафор и точнее описать мои ощущения от той, оставленной позади жизни. Но собеседник меня перебил:
– Кто же тот злобный тюремщик, что запер вашу душу в темницу?
Я замялся, спасительный остроумный ответ не шёл мне в голову. И в самом деле, кто запирает души в темницы? Тревис, очевидно, намекает на меня самого...
– Вы, вероятно, хотите сказать, что в страданиях моей души повинен я сам? – я решил продемонстрировать проницательность. Но это первое допущение как-то само собой повлекло дальнейшую цепь выводов. – И, стало быть, дверь темницы никогда не была по-настоящему запертой?
– Бог дал людям право решить, во дворце они живут или в темнице. Грустно, грустно ему, должно быть, наблюдать за теми, кого одолевает демон тяжести, дух земли, мешающий душе взмыть ввысь. Будучи Богом, я бы, скорей, помог таким людям, а не мешал им, потворствуя демонам. Особенно нужно помочь тем, на ком лежит тяжесть содеянного зла. И при должном рвении с их стороны я бы со своей высоты протянул им руку, сняв груз греха. – Тревис помолчал, двигая губами, словно пробовал слова на вкус. – Есть и такие, кто решает проложить путь своей души через зло, превратить зло в средство сделать его короче. Но их путь будет самым длинным, и без божественного милосердия здесь тоже не обойтись...
– И в чём же состоит такое милосердие? – я вдруг почувствовал себя угнетённым и подавленным...
– Голгофа, мой друг, Голгофа... – улыбка Тревиса показалась мне до крайности неуместной. Он допил вино и взялся за шляпу. – С вами приятно беседовать, но уже почти ночь, и мне пора. Кстати, у меня тут недалеко живёт старая знакомая, последний дом слева по этой улице. Нужен ночлег – обратитесь к ней. Думаю, она сможет подобрать вам подходящую комнату. Скажете ей, что вас прислал Бернард Тревис. Правда, не могу ручаться, что она ещё жива...
Он поклонился и вышел, кинув монету бармену, а я остался сидеть в задумчивости. Непрочные нити мыслей запутывались в голове, но я решил обрубить их все, не дав сплестись мёртвым узлом. Нет, это не дело, если первый встречный болтун будет заронять во мне страх и сомнения в намеченной цели. В следующий раз не нужно быть таким откровенным, а то я совершенно ничего про этого господина не выяснил, зато выложил ему на осмеяние почти все свои сокровенные мысли. Почти все...
Я посидел ещё немного, расплатился и вышел в сырость ночи. Предложение Тревиса о ночлеге показалось мне разумным, и я покатил прямо по дороге. Последний дом по левую руку стоял чуть дальше остальных, почти на границе леса, в непроглядную тьму которого уходила дорога. Однако его окна темны... Хотя нет, слабый огонёк в одном из них виднеется, из того окна, что выходит на место скрадывания дороги лесом.
Я несколько раз постучал, но мне не открыли. «Вдруг хозяйка глуховата?» – подумал я и подтолкнул дверь. Та поддалась, я сделал несколько шагов внутрь и прислушался. Шум скребущих мышей – единственное, что уловили мои уши, зато добыча носа была более богатой: кроме запаха плесени и затхлости, присущего многим домам стариков, в воздухе кружили неизвестные мне пряные ароматы. Однако нужно найти хозяйку дома... Я представил, где примерно располагается комната с зажжённой свечой и стал слепо пробираться по коридорам, подталкивая двери и заглядывая в открывшиеся. Благо, дом был небольшой и много времени у меня это не заняло.
Наконец, за одной из дверей я увидел старуху, склонившуюся над чахлым пламенем. Моё появление не вызвало никакой реакции, она даже не подняла глаз. Я оглядел комнату: кроме квадратного стола возле окна, за которым и сидела старуха, здесь были только чернеющий молчаливым чревом камин и стул. Я взял его, подвинул ближе к хозяйке и сел, заглядывая в её лицо снизу вверх. Только после этого она посмотрела на меня взглядом, в котором сквозь пелену равнодушия проявилось лёгкое любопытство.
– Здравствуйте, миссис, – я пожалел, что не узнал её имя. – Меня направил к вам Бернард Тревис. По его словам, вы могли бы оказать мне любезность, предоставив на одну ночь ночлег.
– А, старый авантюрист Тревис... – заскрипела старуха. Слова исходили из неё с видимым усилием, но глаза постепенно оживали, она расправила плечи и задвигала пальцами. – Значит, он ещё в строю и даже помнит о своей старой знакомой... Кто вы такой?
– Меня зовут Джонатан Брэдфорд, я направляюсь в Лондон, чтобы сесть на корабль. Я хотел бы провести эту ночь под вашим покровом.
– Почему с вами нет вашей жены? – спросила старуха, помолчав. Назваться холостяком? Или вдовцом? Что ей вообще позволило предположить, что у меня есть жена?
– Треволнениям странствий она предпочла домашний покой, – ответил я, медленно выискивая подходящие слова и опустив взгляд вниз. На мне до сих пор кольцо, понял я. Ну да мало ли, может, я в командировку в колонию еду, ведь куда только англичане не плавают по морям. Женщина изучающе посмотрела и заговорила:
– Да, покой это хорошо. Вот и мой дом стал царством покоя. Я сижу здесь долго, очень долго, всё вспоминаю прожитое да смотрю на спины путников. Они уходят куда-то в лес, а я всё сижу здесь. Но я очень устала и тоже хочу уйти.
Я чуть было не спросил, что же ей мешает, но потом решил, что если я правильно понимаю её метафоры, такой вопрос будет верхом бестактности. Но она будто прочитала мои мысли:
– А всё ваш знакомый Тревис, не разрешает мне уйти. Сиди, говорит, да грехи отмаливай, а как очистишь душу, так я дам сигнал. И пойдёшь тогда. Ох, устала я, чувствую, пора мне.
Что бы это значило? Наверное, Тревис просто подбадривал её, чтобы тяга к жизни не уснула в ней навсегда. Странный он всё-таки тип... Впрочем, такое объяснение меня удовлетворило и я перешёл к главному: спросил старуху, даст ли она мне комнату для ночлега.
– Найдётся вам комната, каждому найдётся своя комната. Только у меня к вам есть маленькая просьба. В погребе есть бутылка старого вина, она осталась ещё от моего мужа. У меня нет сил спуститься в погреб, а что-то хочется выпить вина. Я так давно не пила вино...
– Конечно, я достану его вам, – после долгого путешествия я готов был сделать что угодно, лишь бы очутиться в постели и расслабить нывшие члены.
Старуха с трудом встала из-за стола, взяла свечу и повела меня в соседний чулан. На полу я увидел квадратный вход в погреб. Не без труда откинув тяжёлую крышку, я взял свечу и полез вниз. Короткая лестница, низкий потолок, едва выше моего роста. Душно, затхло... Я оглянулся по сторонам в поисках вина, но на меня почти в упор смотрели покрытые плесенью стены. Ничего похожего на вино я не увидел.
Вдруг крышка погреба с грохотом опустилась, задув свечу. Я оказался в полной тишине и темноте и от неожиданности растерялся. Когда самообладание вернулось, я влез на вторую снизу перекладину лестницы, упёрся плечами в крышку и принялся давить. Та не поднялась ни на полдюйма, лежала как влитая, зато перекладина лестницы затрещала и сломалась. В панике я предпринял ещё несколько попыток поднять крышку погреба, я бил в неё и кричал, но безуспешно. Затем обследовал стены. Три фута земли, три фута камня. Копать? Но чем? Плотная влажная земля с примесью глины, ногти забиваются ею, пальцы не в силах войти в неё. Нет, не хочу последние часы провести в рытье грязи. Живым мне из этого погреба не выбраться, пора это принять...
Меня охватило отчаяние, я повалился на земляной пол, громко рыдая и моля о помощи... Картины путешествия по тёплым морям, по горячей и прекрасной земле хаотично толпились перед мысленным взором, всё это отчётливое, но недоступное буйство цветов и ароматов раздражало разум, вызывая новые спазмы рыданий. А тот, к которому я так стремился, показался мне бесконечно далёким и чужим, не видящим и не слышащим мои мольбы сквозь непроницаемые стены каземата, в который я себя заточил. Его здесь нет, а есть только я наедине с чёрной пустотой...
И тут я вспомнил мою жену. Бедная, несчастная Марта... До сих пор я старался не думать о тебе, особенно о твоих последних часах, когда неверие и попытки борьбы сменяются ужасом и отчаянием, и обрёк тебя на них я, погребя в фамильном склепе под гранитной плитой. Ещё живую, такую больную и беспомощную... Ты рыдала и умоляла не делать этого, но я был глух к голосу прежней жизни, ведь я так мечтал о новой. И вот теперь я здесь, такой же беспомощный, как и ты, вынужден ждать скорой и ужасной смерти в этой чёрной яме без света, воздуха и воды... Моя Голгофа – не гора с крестом, радушно раскинувшим руки в приветствии...
Что ж, Марта, у меня теперь есть время вымолить у тебя прощение, ведь моё паломничество не будет кратким. Пусть старуха уходит, у меня останется эта свеча, это окно и эта дорога в сумрачный и неизведанный лес...
P. S. от автора: Рассказ "Паломник" является частью романа в новеллах "Границ ночи", выпущенного мною под псевдонимом Автандил Хазари. Приобрести книгу в электронном виде или заказать печатный вариант вы можете здесь: https://ridero.ru/books/granica_nochi/