Когда проснулся - у меня была температура. Вот и искупался в свежей воде! Болело горло, голова, а самого - лихорадило. Врач второго эшелона сказал, что у меня ангина, и велел сопроводить меня в ближайший сарайчик на сеновал. Вот это да!
Пью стрептоцид, лежу с забинтованным горлом, а там, на Ворскле, слышно с раннего утра, грохочут пушки, кружатся вражеские стервятники - идет бой. Там мои товарищи бьются с фашистами.
В середине дня пошел сильный дождь. И вот уже время клонится к вечеру, а дождь не унимается.
Заскрипела дверь сарая. Вошел мой друг, инструктор политотдела Моржов, присел около меня с кислым видом.
- Вставай! Получен приказ, чтобы второму эшелону сейчас же перекантоваться в деревню Контокузовку. Враг сбил наших за Ворсклу, и какое положение сейчас там - неизвестно. - Моржов помог мне подняться на ноги, и мы пошли с ним к машине.
Дорога раскисла. Моторы ревут неистово, буксуют. С трудом выбрались на большак, но и на большаке грязюка такая же. Дождь как будто прекращается. Проехав километров шесть, мы нагнали большую толпу девчат. Это были учащиеся полтавских учебных заведений. С приближением фронта девчата покидали свою родную Полтаву и уходили на Восток. Девушки стали просить нас, чтобы мы попутно подвезли их. Начальник эшелона интендант Змеёв разрешил девчатам сесть на порожние и малонагруженные машины.
Дождь прекратился, а дорога по-прежнему грязная. Вскоре стало темно, а со светом ехать нельзя. Не доезжая до Контокузовки километров восемь, Змеёв дал команду свернуть в сторону к стогам сена, где переждать до рассвета.
Около одного стога писаря и шоферы надергали сена, разостлали брезенты, и мы стали располагаться на ночлег. К нам присоединилось несколько девчат. Они были все разутые и легко одетые, а ночь - свежая. Девчата жались друг к другу как ягнята. Я пылаю как в огне, у меня температура поднялась, видимо, до 40. По одну сторону от меня расположился шофер нашего грузовика политотдела Сурков, по другую - Галя, студентка II курса пединститута, красивая, лукавая девушка. За каких-нибудь десять минут она рассказала мне не только свою биографию, но и многое другое. Ей хочется говорить и говорить, а мне и этого нельзя. Я не сплю от ангины, а Галя - не знаю от чего... Она все время вздыхает, что-то волнуется. То закинет руки за голову и глядит в небо, то снова руки свои опустит по швам. Потом повернулась ко мне, спрашивает:
- Когда же кончится война, долго ли еще мы будем отступать? - Ее упругая грудь уперлась в мое плечо... Я ощущаю горячее дыхание девушки. По всему я догадываюсь, что Галя - еще честная невинная девушка. Она без умолку ставит один вопрос за другим и тут же делает свои предположения. От всех ее предположений и выводов веет пессимизмом. Мое равнодушие к ее разговору, видимо, злит ее. - Вы думаете, что мы, женщины, не представляем себе последствий войны? Можно с уверенностью сказать, что многих из нас ожидает вечное одиночество... А что может быть страшнее для девушки? Ведь сколько еще перебьют и искалечат вас, мужчин? - она глубоко вздохнула и умолкла. Вероятно, она не догадывалась о моей болезни. Ведь всякая женщина обижается, когда мужчина равнодушен к ее разговору, к ее делам, к ее желаниям, не одобряет и не хвалит ее в этом. Мне стало жалко девушку, и я, пересиливая боль, заговорил:
- Вы не правы в своих суждениях и напрасно отчаиваетесь. Вы - такая молодая, хорошая, и ваше будущее еще впереди. Не падайте духом. Сейчас нужно всю вашу энергию, все силы направить на разгром врага, а война только что началась!
- Уж не подражаете ли вы Николаю Островскому? - сказала она с обидой и рывком отвернулась от меня. Я не знаю, спала ли Галя, но я так и не заснул. Я понимал, что у слабовольных и молодых людей война повышает остроту чувств, сеет в душе смятение и отчаяние.
Лежим молча. Я понимал эмоциональные порывы девушки, ее отчаянный взгляд на свое будущее. Однако, я был не только больным, но... коммунистом и армейским политработником, и это прежде всего удерживало меня от данного соблазна.
Рано утром мы прибыли в Контокузовку, начали располагаться, расставлять машины. Девчатам надлежало следовать дальше. Надевая на плечи свой рюкзачок, Галя тихо сказала мне:
- До побачивания, хворий! Бувайте здоровеньки. Желаю вам счастья, вы - хлопец добрий. - Ирония, досада, сожаление, а может быть, испытание было в ее словах???
Читать дневник в телеграм