Курниаван Э. Красота - это горе/ Пер. с англ. М. Извековой. - М.: Фантом Пресс, 2018. - 512 с.
Романы об истории порядком набили оскомину. В принципе, ясно как это пишется. Сложилась классическая формула: история семьи – история страны. А дальше - вброс неизвестных событий, немного экзотики и душещипательная история: тех угнали, этих расстреляли, любовь порушили, век-волкодав прошелся по всем.
Беда такого рода романов, что они в большинстве своем стоят на дорефлексивном уровне - важны факты и эмоции, если и есть какого либо рода обобщения, то они, как правило, среднестатистического характера, на уровне философии кота Леопольда: «ребята, давайте, жить дружно».
Многие из авторов такого рода романов, похоже, не слышали о конце истории.
До Эки Курниавана, судя по всему, как до Заратустры в свое время, слухи напротив докатились.
Поэтому его роман «Красота – это горе» не только семейная сага в экзотических индонезийских декорациях, как пишут в аннотациях.
Собственно, почему кончилась история? Что это вообще означает?
Самое очевидное – крах европоцентризма и припудренной и наштукатуренной концепции мировых центров истории, идущей еще от Гегеля. Оказывается у неисторических народов, дикарей, варваров тоже была история. За нее теперь и схватились романисты всех мастей. Курниаван не исключение. Пишут о Китае, пишут об Индии, Корее, Африке и Латинской Америке. Отчего ж не поведать об Индонезии? Большинство на выборе стран поэкзотичнее и останавливаются.
Но есть концы и в другом смысле.
Долгое время история оставалась историей социальных институтов и крупных процессов. Миллионы гибли в безвестности. Личность растворялась в статистике, в бездушном движении масс и учреждений. Воевали армиями, работали секторами промышленности. Жили селами или городами. Единицы оставались нулями. Исключение делалось опять-таки для персон по-гегелевски исторических: фараоны, цари, президенты. Лишь они были достойны описания. Повседневность текла меж строк исторических трудов пробелами, созидалась чеканная мифология побед и поражений. Наука выпаривала из истории человека. Ее интересовал костяк, а не плоть, кровь и семя.
Но главное, вдруг оказалось, что история неясна, туманна и непредсказуема.
Эка Курниаван в романе «Красота – это горе» не стал ходить вокруг да около, и сказал напрямик, то, что многие говорить побаиваются: история - это сказка.
Здесь все сошлось воедино – и устная традиция, в которой осталась память о потерянном для официальной истории личном, и фантастичность мемуарного остатка многократно вымаранного, запретного, идеологически подцензурного прошлого, и экзотика (иначе в заграницах не поймут) дальних стран и континентов.
«Красота – это горе» - сказка, выросшая на почве вытесненного из памяти, преданного забвению прошлого, окруженного по этой причине совершенно фантастическим ореолом. Вместо принцесс – проститутки, вместо благородных воинов – бандиты, вместо эпических битв – легендарные драки, войны с собаками и свиньями. И как в любой сказке, здесь есть место магии и волшебству, смерти и воскрешению, классическим духам и призракам коммунизма, власть над которыми, как считают многие, имеет, любимец девушек, местный трибун революции, товарищ Кливон.
Что такое коммунизм, не разъясненный товарищам Марксом и Энгельсом, как не сказка? А обещание страждущим рая в конце времен? Разве не сказочная перспектива?
В романе Курниавана показано, с какой легкостью сказка входит в плоть истории, насколько зримой и правдоподобной она является (ведь не зря же бандит Маман Генденг отправляется на поиски прекрасной принцессы Ренганис, уже много столетий лежащей могиле?). Сказка растворяется в истории, а последняя в свою очередь становится сказкой.
С этой точки зрения расхожее понятие «магического реализма» несколько затемняет представление о том, чем на самом деле является роман Курниавана. Это сказка, особая форма отображения реальности, а не просто очередная разновидность реализма.
Сказка сказывается. «Красота – это горе» в большей степени тяготеет к устной манере (правда без сказовых срывов и обилия диалектизмов), чем к письменной речи. Голос подуставшего сказителя, прятавшегося поначалу, становится все более явственным к финалу.
Что случилось с Индонезией за сотню лет? Многое выпало из памяти как неважное, многое забыли как позор (покорились то голландцу, то японцу – тараканищу, поставляя последним женщин в бордель) вычистили вместе с неукротимыми партизанами, проклятыми коммунистами. Теперь это забытое слилось в сказку о роде проститутки Аю, начавшей свой путь подброшенной, подобно пророкам и царям, и четырех ее дочерях, двух внучках и одном внуке. Род этот, как страна в миниатюре, сложился из военных и коммунистов, бандитов и убийц, как она претерпел голландское владычество, японское нашествие, партизанскую борьбу за независимость, детскую болезнь коммунизмом, эпоху военных переворотов и мелкобуржуазного забытья.
Но ведь это не просто сказки, они еще и заветные, те самые, «про это». Перед нами поэзия телесности, простота физиологии, свойственная неевропейской литературе. При этом роман жесток и жесток. Уже на первых страницах похотливый старик предлагает в качестве оплаты за ночь проститутке Деви Аю свою дочь: хочешь, предлагай ее клиентам, хочешь, поруби на мясо да на рынке продай.
Здесь меньше любятся, больше насилуют и убивают (сотни убитых партизан, тысячи замученных коммунистов). Похоть – основной движущий мотив практически всех персонажей, многие из которых в какой-то момент вдруг открывают странную диалектику половой истомы и возвышенного любовного влечения.
Впрочем, не следует сильно обольщаться обильной простонародной заветно-сказачной эротикой. Она идет у Курниавана всегда с какой-то грустной интонацией. И даже отчаянное бесстыдство Деви Аю в борделе для японских офицеров, лишь подчеркивает общее несчастье девушек, отданных на поругание.
Страсти, невероятные, почти космические, бугорки и острые грудки, восставшие жезлы – за всем этим скрывается печаль, высказанная в одном из других романов писателя: «Одни думают гениталиями, другие - головой». В романе «Красота – это горе», гениталии явно побеждают, порождая одну драму за другой. Пожалуй, только мудрая Деви Аю, оказывается избавлена от их власти.
В какой-то момент «Красота – это горе» начинает восприниматься как очередной гимн неувядающей любви. «Сильнее любви ничего на свете нет». Но это не так. Роман не в первую очередь о любви. И посильнее любви в мире кое-что имеется. Но это не смерть, со смертью здесь панибратские отношения: из живых в покойники и обратно – плевое дело. Есть еще одна немеркнущая сказочная классика – проклятие. Оно и дает в итоге ключ к пониманию книги в целом, возвращая нас в финале от сопереживания персонажам и созерцания человеческих страстей в Халимунде к историософии, причудливо и загадочно отраженной в самом названии.
Сергей Морозов