Интересная картина вырисовывается, когда понимаешь, что на самом деле Жюль Верн был не столько дитя научно-технической революции, сколько послед Эпохи Просвещения, прямой потомок Вольтера, Руссо, Дидро и прочих д’Аламберов.
Смотрите-ка: в чём состояло принципиальное отличие прозы «просвещенцев» от современной им сентиментальной и ранне-романтической беллетристики Казота, Прево, Шодерло де Лакло, Шатобриана и так далее? В том, что фактически эта проза представляла собой более (Руссо) или менее (Дидро) беллетризованные социально-философские трактаты. Все стилистические фигуры, весь сюжет существовали у них лишь постольку, поскольку способствовали усвоению заложенных в текст идей - то есть, сугубо литературный аспект был для них побочным. (Тут, кстати, необходимо отметить, что «Юлия, или Новая Элоиза» Руссо и сегодня читается великолепно, а все философические длинноты, конечно, вызывают некоторую досаду, но, в общем, чтению не слишком мешают – а вот читать «Монахиню» Дидро невозможно абсолютно, графомания же страшная. А современниками котировались, считай, вровень!) В России, кстати, подобный образчик оставил Александр Николаевич Радищев. У Радищева, чью литературную беспомощность констатировал ещё Пушкин, «просвещенческий» метод построения текста доведён до полного минимализма: прямая, как гвоздь, фабула (что в принципе свойственно любому роману-путешествию, плюс традиции такого чисто русского жанра, как «хождение»), с минимальной сюжетной компонентой: «Я приехал – Я увидел – Сейчас я прочту вам лекцию о том, как ужасно то, что я увидел. А лучше процитирую кого-то из французских или немецких мыслителей». Всё, больше там ничего нет, вообще!
Ну, узнали?
Это же в чистом виде пересказ чуть ли не любого романа Жюля Верна.
Роман-путешествие с минимальной мотивацией задаёт маршрут. Выловили акулу, в акуле бутылка, в бутылке записка. В записке есть широта, но нет долготы – шарах, вокруг света в поисках капитана Гранта. Заключил пари, собрал вещички – шарах, вокруг света за 80 дней. Попал на подводную лодку – шарах, вокруг света 20000 лье под водой.
Очень удобная фабула, позволяющая, во-первых, обеспечить героев достаточными для удержания читательского внимания приключениями тела, а во-вторых – под этим соусом безнаказанно пичкать его лекциями обо всём встречающемся на пути. То, что лекционная компонента у Верна не социально-философская, как у его предшественников, а естественно-научная, самого принципа никак не отменяет. А если учесть скорость устаревания актуальной научной информации при том, что и с точки зрения современника Верн нагородил в своих романах сорок бочек арестантов, допуская порой совсем уж вопиющие неточности, становится понятно, почему он моментально скатился сперва к статусу «детского» писателя (в определённом возрасте дети не столько читают, сколько потребляют информацию – любую и из любых источников), а сегодня всё больше становится типичным «мёртвым классиком». Переиздания которого в России объясняются разве что необоримым желанием некоторых родителей пичкать своих детей тем, чем когда-то пичкали в детстве их самих.
Другое дело, что «жюльверновщина» успела так сильно натоптать в фантастике, особенно так называемой «научной», что репутация НФ как самостоятельного направления оказалась испорчена практически непоправимо.
И это всё о нём.