Ночами мне снится Кузькин. В солдатской форме. Да я его в другой и не видел. Нет, вру. На московском вокзале, где мы, призывники , еще в гражданском, ожидали поезда, чтобы ехать в часть подмосковного военного округа, он чудил с одним из парней, развлекая призывную публику. Парень сел, уложив ногу за шею, подняв руки и закатив глаза. А Кузькин дал название этой скульптуре: девушка, ожидающая любимого.
Мне было девятнадцать. Кузькину двадцать семь. Призывного возраста сорок второго года рождения катастрофически не хватало и чтобы заполнить призыв, шли те, кому далеко за двадцать. Которые по каким-то причинам не попали на службу со своим возрастом, и те, кто уже был женат и имел одного ребенка. Потому контингент был разношерстный. И может, это одна из причин, что не было у нас дедовщины.
Мы сдружились уже потом, когда стали служить в одной батарее, в одном отделении.
Зная, что у меня нет ни родителей, ни братьев, ни сестер, он прикипел ко мне, взял под свою опеку, стал как бы братом.
Я кропал тогда стишата в клетчатую тетрадку, мечтал о большой поэзии, о факультете журналистики в МГУ. Он просматривал тетрадку и то, что ему нравилось, читал вслух.
Как он радовался за меня, когда в газете округа напечатали первое мое стихотворение!
И потом уже в письмах писал: «Ты не бездарен. Тебя печатают. При напролом».
Я просил, чтобы он научил меня фотографировать. Мол, буду снимать пейзажи.
«Главное, не пейзажи. Главное люди» - сказал он мне тогда.
Зачем ему нужна была военная специальность? Ведь уйдет в запас и не нужна она ему будет.
«Если что-то делаешь, нужно делать хорошо» - говорил он мне….
Всего десять месяцев мы провели в учебке. А снится он мне всю жизнь.