Продолжим разговор о советской еде начатый в очерках "Разделка красной туши", "Год синего слона" и "Империя консервов" и сделаем небольшое теоретическое отступление.
Как уже догадался читатель, главным явлением советской системы распределения продуктов питания был тотальный дефицит, то есть недостаток всех минимально востребованных товаров и продуктов. Этот дефицит не был пережитком буржуазного строя или издержками на пути к социализму, он был дорогим возлюбленным плодом советской системы, напрямую вытекая из экономического учения Карла Маркса.
В исследовании Марксом капитализма важнейшее место занимает обсуждение причин циклических экономических кризисов, которые теоретик социализма связывал с проблемой перепроизводства. В погоне за прибылью, считал Маркс, конкурирующие капиталисты производят слишком много товаров и этот избыток не находит покупателя, прибыль не получена, товары гниют на складах или закапываются в землю (тема закапываемых в капстранах с помощью бульдозеров продуктов была очень любима советской пропагандой), фабрики закрываются, рабочих выбрасывают на улицы…
Проблему спроса и предложения успешно решила после Маркса марджиналистская экономическая теория, введя понятие насыщения потребностей. А в течение ХХ века, от Генри Форда до Джона Мейнарда Кейнса нащупаны были новые пути разрешения подобных кризисов – расширение рынка (фордовские рабочие сами покупали свои автомобили), стимуляция платежеспособного спроса (прогрессивное налогообложение перераспределяло доходы более равномерно), принудительная ротация товаров (запланированное устаревание и т.д.).
Всех этих буржуазных борзостей советская власть не текох, так как марксизм предполагал другой антикризисный рецепт: устранение конкуренции и введение централизованного планирования производства и распределения. Эти два инструмента позволяли советской экономике не нарушать главную марксистскую заповедь: «Не перепроизведи!». Принцы советского госплана планировали потребности нищих, определяли состав и географическое распределение потребных для них товаров, а также объем сырья, необходимого для производства этих товаров.
Таким образом возникало сразу три дефицита. Во-первых, предприятиям систематически не хватало сырья – на допуск, на брак, на недопоставки, уходила значительная часть запланированного. Непременной принадлежностью каждого предприятия-передовика, желавшего выполнить и перевыполнить план были «толкачи», люди, умевшие «выбивать» из смежников сырье, доставать вагоны, добиваться приемки продукции госкомиссиями.
Во-вторых, конечные производители, недополучая сырья, разумеется тоже недопроизводили, особенно товаров повышенного спроса – тем более что значительную часть сырья требовалось израсходовать на никому не нужные, но запланированные по номенклатуре товары.
И, наконец, в третьих, планирование поставок не учитывало реальных антропотоков и поэтому, к примеру, дефицитные в Москве сочинения ренессансного философа Николая Кузанского валялись никому не нужными в магазине на окраине города Нальчика. Помню как в 1989 году в райцентре Перемышль Калужской области я от скуки заглянул в книжный магазин и обнаружил там толстую пачку книги Н.С. Леонова (как я потом узнал – известного нашего разведчика) «Омар Торрихос. Я не хочу войти в историю, я хочу войти в зону канала», посвященную лидеру панамской революции. Книгу я не купил, о чем до сих пор жалею, но кому нужна она была в таком количестве в этом маленьком городке?
С продуктами питания, конечно, вероятность того, что качественный товар где-то залежится не было. Но, как и с книгами, и с другими товарами постоянно возникали ситуации, что ушлые люди покупали что-то там, где на продукт было меньше спроса и перепродавали там, где он был ажиотажным. И, разумеется, именно из такой неравномерности распределения происходил тот самый стохиастический эффект «выбрасывания» тех или иных продуктов в магазинах, когда тот или иной дефицитный (а в данном контексте слово «дефицитный» ни в коем случае нельзя понимать как «деликатесный») в неожиданное время появлялся в неожиданном месте и оповещенные сарафанным радио рои домохозяек слетались туда аки пчелы трудовые на медоносный цветок.
Иногда, впрочем, в выбросах прослеживались некоторые неустойчивые закономерности и тогда в точках ожидаемого выброса заранее скапливались группки ожидающих, набрасывавшихся, иной раз энергично разминая локтевые суставы, на корзинку с «выброшенной» ветчиной или колбасой. Именно такую сцену мы можем наблюдать на заднем плане во 2-й серии «Москва слезам не верит» начиная с 33 минут 18 секунд.
Чтобы создать изобилие в каждой конкретной точке пространства необходимо именно перепроизводство и гиперснабжение. Известная часть продуктов, красиво лежащих на полках наших магазинов, сперва переезжает из дорогих супермаркетов в дешевые с переклеенным ярлычком сроков хранения, а затем и вовсе возвращается поставщику или выбрасывается. Разумеется, в цену продуктов «зашиваются» эти потенциальные потери, возлагаемые на потребителя, вынужденного доплачивать за изобилие. Каждый может для себя решить, какой тип доплаты хуже – капиталистическая доплата за отсутствие дефицита или доплата за кости и отонки, которыми компенсировались советские низкие цены (впрочем, в процентном соотношении с зарплатами были ли они низкими?).
Впрочем на списаниях можно было неплохо заработать как раз в СССР, чем и занимался знаменитый директор московского Елисеевского магазина Соколов. Приобретя холодильники новейшей системы он обеспечил длительное хранение продуктов, однако списывать их продолжал по прежним нормам. Так образовался обширный фонд свежайших списанных продуктов, которые Соколов продавал через столы заказов и подсобки своих филиалов. Закончилось это, как известно, расстрелом Соколова и масштабными процессами в рамках «дела Главторга», затронувшего 757 человек.
Соколов никого не убивал, сам жил довольно скромно, у детей и стариков не крал, за что же его расстреляли, если не расстреливали, к примеру, грузинских цеховиков? Дело не только в «тетради смерти» Соколова, где были записаны имена его контрагентов и клиентов, дело в том, что он совершил в отношении социалистической торговли хамов грех, публично показал, что можно использовать дешевизну плановых поставок на одном конце цепочки, чтобы получать сверхприбыль на другом. В этой схеме как в кощеевой игле скрывалась вся будущность советских приватизаций.
Таков был советский магазин, возлюбленное дитя советской системы, воплощение марксовых истин и ленинских предначертаний, плоть от плоти микояновой.