(лирическая история об открытии станции метро "Савеловская", случившаяся 30 лет тому назад)
Эпиграф
Я, как только вышел на Савеловском, выпил для начала стакан зубровки, потому что по опыту знаю, что в качестве утреннего декохта люди ничего лучшего еще не придумали... (В.Ерофеев, "Москва - Петушки")
На нашей северной рабочей окраине, как известно, в ту пору не было метро. Собственно, строго говоря, его и сейчас нет, но хотя бы в какой-то разумной (разумовской) дельта-окрестности — а тогда вообще. Абсолютно. Когда переехали, мама увидела на столбе объявление об обмене квартиры со словами «пятнадцать минут от метро на автобусе». Она даже не поленилась, позвонила, просто из любопытства, и ее принялись жарко уверять: «Ну, может, двадцать… Но не больше!» Да-да, именно. Именно на автобусе. Да там одних светофоров было по пути тринадцать штук, уж я-то точно их все пересчитал! Плюс на Шоссе уже тогда довольно часто случалась в одном месте пробка, тогда она, правда, еще называлась «затор». И автобус этот к нам хоть и без остановок почти ехал — но все-таки!
А начинал он свой нелегкий, полный приключений путь от «Новослободской». И уже тогда, чтобы «сесть», пилигримы покорно выстраивались в очередь на разворотной площади. Детей, конечно, пускали так, и мама говорила иногда: «Ну иди, зайди, сядь, устал же, ну что ты все стесняешься…» Но я всегда отнекиваюсь: ну что я пойду, что я, маленький… я же уже — большой! Уж как-нибудь влезу со всеми и ловко прошмыгну подмышками, или вперед к окну, или можно к кассе, и тебе буду передавать мелочь, как большому, и будешь опускать монетки, и ловко отрывать и выдавать билетики, и, чего уж греха таить, иной раз, набравшись смелости, и «отожмешь» на этом деле себе пятачок–другой, в качестве вознаграждения за услуги по отовариванию сограждан и пересчету минуемых светофоров и перекрестков.
А однажды один парень лезет без очереди, и бабка откуда-то из середины истошно вопит ему, а парень… хотя на самом деле претензии бабки, по сути, беспочвенны, все сидячие места давно заняты, и в этот заход ей ловить абсолютно нечего, а все, кто готов ехать стоя, влезут и так, очередь в основном именно ради сидячего положения, но бабка все не унимается… и тогда парень свешивается обратно, ловко ухватившись за поручень, как какой-нибудь матрос на вантах, и весело парирует: «Бабк, ну что ты вопишь как резаная?! Тебе же прижопиться нужно, а мне хотя бы просто уехать!!!» И ужасно смешно, и очередь валится от хохота, и я тоже, и мама тоже улыбается, глядя на меня… ну да, я же уже — большой!
А еще где-то в дебрях близлежащих домов притаилась рабочая столовая. И неизменно раз в неделю вся площадь окутывалась чарующим ароматом исконно-посконных крестьянско-пролетарских кислых щей. Да просто с ног валило! Столовую эту я, кстати, воочию никогда не видел, да ее и нету давно, и площадь со временем пала под натиском «точечной застройки», и пахнет там теперь все больше забугорным фастфудом… но запах, запах! И вываливается кое-как «Икарус», и разевает заднюю дверь, и «вас тута не стояло!», и упираешься опять носом в чей-то колючий хлястик на пальто… домой! Родина!
Как-то раз, правда, пустырь на развилке двух наших локально-магистральных трасс вдруг окружился бетонным забором с вожделенной буквой «М» на каждой плите. Но особого развития процесс не получил, так, пара бульдозеров покрутилась внутри, да так и застыла в компании автокрана. Аборигены насторожились. С одной стороны, голос разума подсказывал им, что метро не может взять вот так и непринужденно вынырнуть на поверхность в десятке километров от ближайшей станции. Но с другой… ведь хотелось же верить, что однажды выйдешь вот так запросто из дома, пройдешь пешочком пять минуток, гордо минуешь стеклянную, вечно разбитую будку автобусной остановки, да и спустишься — в чистенькое, светлое, сияющее… в метро!
Потом стройка все-таки началась. Правда, пошла она почему-то не вниз, как логично было бы предположить, а вверх! Один этаж, второй, третий… Аборигены утешали себя тем, что это, вероятно, какое-то новое, высокотехнологичное и сверхпрогрессивное метро, какого нигде еще нет. Но в итоге все их ожидания рухнули вдребезги, когда однажды возведенное здание украсилось красивой табличкой «Общежитие Метростроя», каковое общежитие в итоге и сделалось на долгие годы системообразующим центром притяжения и рассадником… ну то есть кто-то, возможно, и обрадовался такому развороту ситуации. Но не все. Это точно. Ожидалось все-таки нечто иное…
Но — годы неминуемо шли, и однажды все-таки сбылось. Свершилось! Да, пусть пока всего на одну, «Савеловскую», станцию ближе до кольца — но тем не менее! Это, между прочим, минус целых два светофора, если хотите знать! Даже три! Прорыв, не иначе. А там, глядишь, дальше дело пойдет веселее.
В самый канун нового, 1989 года, который как раз и должен был ознаменоваться пуском нового участка пути, мы с Олег Юрьевичем направились ознакомиться и лично проконтролировать последние приготовления. Да, я понимаю, что этот нехитрый сюжетец уже порядком навяз у читателя в глазах, «пошли», «поехали», «сели во дворе»… но что поделаешь, если память упорно возвращает именно к этим вариациям! Да ничего. Ничего тут уже не поделаешь. И никогда…
Декабрьский вечер выдался чудесен. Оно и вообще чудесно, когда встречаешь старого друга, а если уж и погода благоприятствует… а она благоприятствовала. Глобальное потепление климата все увереннее вступало в свои права, декабрь выдался теплый, слякотный — но в тот день как раз слегка подморозило, и мягкий снег неспешно и неслышно ложился на ветви спящих деревьев. Ночь перед Рождеством, не иначе — тем более что в пересчете на западный стиль так оно и было.
Инспекционный поход аккурат с площади Савеловского вокзала и начали. Осмотрелись, прикинули, где теперь, возможно, будет конечная остановка автобуса, достаточно ли удобно. Затем приблизились к разверзшемуся жерлу подземного перехода. Работяги вокруг, облаченные в оранжевые жилетки, лихо кидали дымящийся асфальт прямо в свежевыпадающие атмосферные осадки — и тут же кое-как укатывали.
— М-да, — с сомнением и видом признанного специалиста констатировал Олег Юрьевич. — Этак он у них долго не продержится…
— Но ведь это не главное, — ответил я. — Дойдем уж как-нибудь. А то у нас осенью, поди, чище, как на Шоссе топать! Не говоря уж про Платформу, если до электрички…
— Это точно!
Сошлись в итоге на «твердом четыре» и пошли дальше. Куда-то туда, задворками Бутырского рынка с нагромождением деревянных ящиков и опрокинутых контейнеров… неважно, куда идти, если идешь с другом и можно вести серьезный, мужской разговор. По-настоящему серьезный! С сентября Олег Юрьевич перешел на котловое довольствие в прославленное СПТУ №145, выковавшее за свою историю не одно поколение рабочей косточки и назидательно и предусмотрительно расположенное неподалеку от Школы милиции. На самом деле я ему по-хорошему завидовал: все же серьезный шаг и новый уровень, и профессия на руках, и стипендию, он говорил, платят, копейки, но тем не менее, и форма, но уже не школьная, а какая-то такая, с шевронами, а ты по-прежнему какой-то несерьезный «школьник», в то время как твой ровесник и однокашник — уже натуральный… э-ээ… натуральный…
— Олеж, а я все хотел спросить тебя… Вы там как называетесь? Ну, в смысле… ну ты понял!
— Курсанты! — гордо ответил Олег Юрьевич. Затем остановился, повернулся ко мне, скорчил дикую рожу и по-обезьяньи изогнул руки и ноги: — Видал курсанта?!
— Ага! — и мы захохотали.
— А эти самые… ну которые… Ну ты тоже понял!
— Эти — мастера. Мастера, — с важным видом пояснил Олег Юрьевич и неожиданно продолжил: — У нас по автоделу мастер — такой дурак, ну ты просто себе не представляешь! Даже хуже нашего Александра, тот хоть по делу чего-то соображал, а этот…
Признание на самом деле дорогого стоило. Как-то в дебюте восьмого класса вышел у Олег Юрьевича с Александром Васильевичем незначительный трудовой спор, в итоге едва не приведший к тому, что на упомянутое довольствие миноритарный акционер мог перейти почти на год раньше планового срока… громкое было дело!
— …так этот вообще! Проходили тогда подвеску ЗИЛа сто тридцатого, и ты представляешь… — и Олег Юрьевич посыпал диковинными терминами типа «шрус», «сайлент-блок» и «передний хомут пальца сухаря», которые в совокупности должны были доказать полную некомпетентность наставника в преподаваемом им предмете. Я, хоть и ни слова не понял, сразу с готовностью закивал головой: на самом деле у меня никогда не было поводов усомниться в правоте Друга…
А потом забрели на дальнюю сторону стадиона «Динамо». Главная арена маячила вдали на фоне черного неба. Где-то там, как раз с этой, судя по всему, стороны располагался ее девятый, «борцовский» подъезд… и я сразу вспомнил все, что там когда-то со мною случалось. Это сколько же я уже его не навещал? О, так выходит, два с половиной года почти! Два с половиной, целая вечность! Во время-то летит… Надо бы заглянуть, что ли, как-нибудь к Дмитрию Владимировичу, спросить, как дела, то да сё…
За мутным стеклом соседнего корпуса угадалась крытая хоккейная площадка. Все-таки я люблю хоккей.
— Зайдем, посмотрим?
— А и зайдем!
Мы вошли и пристроились сбоку на невысокой трибуне — в то далекое время можно было запросто зайти куда угодно. На желтоватом льду носились маленькие хоккеисты, одетые в самую настоящую форму и смешные огромные маски на шлемах. Маленькие, но шайба была уже взрослая, и крошечный вратарь метался в самых настоящих, сто двадцать на сто восемьдесят воротах! Выстроившиеся вдоль борта родители начинающих звезд беспрестанно и громогласно сыпали ценными указаниями, напрочь заглушая аналогичные потуги тренера. Наконец тот, отчаявшись, видимо, достучаться до сердец, дал пронзительную трель свистка и выкрикнул из последних сил:
— Все, восьмидесятый год! Закончили! В понедельник, в шесть тридцать, жду…
Восьмидесятый год! Мы как раз почти только переехали, пошли с мамой в поликлинику, я ждал ее в регистратуре, и тут внесли новорожденного в кульке, видно было, что совсем малютка, только вылупился, и его мать держала карту, и в ней значилось «1980 г. р.». А уже погляди-ка — не только ходят, но и играют как всамделишные! И по пятеркам, и смены, и даже удаления! Говорю же — летит, летит, не успеешь оглянуться!
Уже возле «Новослободской» Олег Юрьевич сказал:
— Сейчас, погоди немного, не лезь в автобус. Давай отойдем в сторонку, дельце есть еще одно маленькое…
Дельце так дельце. Друг — он на то и друг, чтобы не задавать ему лишних вопросов. Есть дельце — значит, отойдем.
Мы отошли немного в глубь домов. Я еще подумал: вдруг увижу эту самую столовую. Но кислых щей по причине выходного в тот раз не подавали, а иных признаков своего существования пункт общепита не обнаружил. Ну и ладно.
— Вот. У отца спер, — и Олег Юрьевич выудил откуда-то из глубин подсознанья зеленую бутылку с пасторальным сюжетом на этикетке и крайне незначительным количеством красной жидкости на донышке. — Давай, значит, это с-самое (тут Олег от волнения заикнулся сильнее обычного)… п-по глоточку. За Новый год, значит!
Мы осторожно выпили. Действительно, как раз по глоточку и пришлось. Сейчас, само собой, смешно рассуждать о подобных дозах, но тогда — целое богат…
«Стоп, стоп, стоп!!! — воскликнет здесь донельзя встревоженный читатель. — Что значит — «по глоточку»??? Это текст про детство или вообще? Это что такое еще, а?! Такими темпами дело пойдет — так вы вообще что ли, в следующем сюжете бабу сюда приволочете?! Это как вообще называется, я вас спрашиваю?!!»
На самом деле это глубоко философический вопрос — когда же заканчивается детство… ну, у мужчин вообще с этим делом, как известно, проблемы! Хорошо. Когда же ты вырос? Когда гордо принес домой первую зарплату, к примеру? А, ну это… Так это мы еще в конце седьмого класса стараниями все того же Александра Васильевича на девятом АРЗе (авторемонтный завод. — Прим. авт.) азартно скручивали на ноль спидометры вышеупомянутых сто тридцатых ЗИЛов, интересно, куда они девали потом такую прорву обновленных спидометров… а потом самозабвенно нарезали плашками три восьмых дюйма резьбу на некоем «пальце», а в итоге — по целых семь рублей на нос, получите и в прямом смысле слова распишитесь. Так что имели законное право по глоточку-то! Или, к примеру, когда вдруг перестали пристально обыскивать на футболе, а лишь лениво кивали — проходи, дескать, дядя… Или когда вдруг ты увидел в составе «Спартака» игрока моложе себя, белокурого Володю Бесчастных, два мяча в первом же матче, прекрасный старт!.. Или вдруг понял, что и весь состав, включая матерых, заслуженных ветеранов, уже младше тебя? Или когда родился старший сынок? Или, наоборот, младший? Да так, на самом деле — всего понемножку. Размеренность и постепенность. И глубоко философический ответ — оно остается с тобой, пока есть желание совершать неразумные, на первый взгляд, поступки вроде написания данного текста. Тем более что сразу предупреждалось: он ведь не только про детство. Так что — потерпите еще буквально пару новелл…
И мы сделали по глоточку. На сердце незамедлительно потеплело.
— Курить будешь? — осведомился Олег Юрьевич, извлекая вслед донельзя измятую пачку.
— Не-а, — ответил я.
В самом деле, удовольствий для одного вечера было и так более чем достаточно.
— А, ну, тут, оказывается, одна и есть, — улыбнулся мой друг и принялся высекать пламя. Я же призадумался. Следовало произвести какое-нибудь соразмерное торжественности момента действие. А, ну, например — подвести определенные итоги уходящего сезона вообще и футбольного в частности.
Футбольный сезон, конечно, выдался не ахти. Четвертое место… впервые не «в призах» с момента сотворения, так сказать, моего личного мира, ну куда это годится! Да и выступление в Кубке чемпионов — своеобразный дебют после привычного и несколько приевшегося уже УЕФА — оказалось, мягко говоря, смазанным. Как-то незатейливо, буднично уступили в гостях румынскому «Стяуа», ноль–три, и могли еще, конечно, хлопнуть дверью в «ответке», хотя бы обозначить — но еще одно поражение на промерзшем ноябрьском поле все того же стадиона «Динамо», и пропущенный на последней минуте гол, эх, ну тоже мне, называется, союзнички по нерушимому блоку Варшавского договора… И в довершение всего — неясные слухи касаемо того, что Бескова уже «сняли», а кто же вместо, ну кто, кто, ответьте, если Бесков же всегда нас тренировал, нет, решительно непонятно, что же ждет нас в гряду…
— Ну-ка, принюхайся — не воняет? — вывел меня из аналитической нирваны Олег Юрьевич.
— Воняет страшно, — честно доложил я, принюхавшись к начинающим пробиваться усам товарища.
Да, ребята, «Ява-явская» — это было страшное дело!
— Давай еще постоим, подождем, пока выветрится. А то мать учует — орать опять будет… даже в метро спустимся, а то холодно что-то стало…
Да, вот именно. Оно хоть и наступающее глобальное потепление, но все-таки еще зима.
Мы спустились вниз. Долгое время «Новослободская» оставалась единственной станцией кольцевой ветки, не имеющей пересадки, но вот и на ней появилась переходная лестница, завешанная покуда заляпанными краской полиэтиленовыми листами. Мы приблизились и попытались осторожно заглянуть за них — что там?
— Интересно, пацаны?! — неожиданно раздался сзади чей-то голос. Мы обернулись. Перед нами стоял мужчина, облаченный наполовину в цивильный костюм, наполовину в какой-то рабочий. Пьянющий!!! Нет, ну не прям пьяный, конечно, но видно, что употребимши. Ну, все-таки Новый год на носу, суббота опять же, так что дело такое.
— Ну конечно! — ответили мы.
— Внутрь хотите попасть?
— А кто нас пустит? — с некоторым сомнением осведомились мы.
— Ну а кто не пустит, если я там самый главный отделочный мастер и есть?! Идем за мной! — и наш новый знакомый уверенно раздернул руками листы, и мы прошли за них, как за кулисы неведомого театра. Поднялись по лестнице, спустились по неработающему эскалатору и оказались на почти пустой станции… На самом деле все было готово, только несколько работяг кое-где то ли что-то доделывали, то ли просто сидели, вконец обессиленные. И совершенно ослепительно и очаровательно пахло свежей штукатуркой! Мы с нескрываемым восторгом лупили глазами вокруг.
— Это хорошо, что вы такие любопытные, интересующиеся! — похвалил нас наш импровизированный экскурсовод. — Подрастете еще — приходите к нам работать! Дела на всех хватит! На кого учитесь?
Очевидно, нас обоих приняли за «курсантов».
— Я на водилу, — важно поведал Олег Юрьевич. — Ну в смысле так-то на автослесаря, но работать водилой пойду.
Я тактично и скромно промолчал.
— Ну, можешь на машиниста переучиться! — воскликнул главный отделочный мастер. — Почти то же самое!
Олег Юрьевич с невыразимым сочувствием поглядел на агитатора. Я украдкой хихикнул. Ну еще бы: человек водителей автобусов-то за низшую касту держит, а тут вообще по рельсам, да в подземелье… сейчас он переучится, десять раз. На трамвай бы еще предложил.
— До «Савеловской» хотите доехать? Поезда-то ходят уже, я махну, чтоб вам двери открыли…
Поезд и в самом деле выкатился из тоннеля и со скрежетом остановился.
— Конечно! — воскликнул я, но Олег Юрьевич незаметно одернул меня за рукав.
— А вы с нами поедете?
— Не, у меня тут еще дела есть…
— Ну тогда мы тут обратно выйдем. С Наступающим, дядя!
— Ага, пацаны, спасибо, ну и вас!..
— Чего не поехали-то? — спросил я у Олег Юрьевича, когда мы потопали обратно.
— Да ну его нахер! — воскликнул тот и взглянул на меня как на балбеса. — Может, он маньяк какой! Посадит в поезд и привет… Или он здесь сажает, а там менты стоят, принимают…
В юбилейный, стотысячный раз я согласился с доводами Олег Юрьевича. Действительно, двое поддатых школьников — отличный улов. Вернее, двое курсантов. Вернее… ну вы поняли, короче.
Но все равно — чудеса вокруг! И то, и другое, и это… И, наверное, теперь все сложится хорошо. Оно и так, конечно, неплохо — но еще лучше! И у «Спартака» — тоже. И, может быть…
И все сложилось. Чудо — оно, в конце концов, на то и чудо, чтобы не понимать, а просто верить. И видеть. И никакому фантасту вовек не выдумать такого сюжета. Как влетает мяч, в самую паутину и притирочку, и над руками незадачливого вратаря Чанова, с точностью до миллиметра, не выше и не ниже, чудо, чудо чудесное, и малая, самая малая его частичка, но все-таки — она оттуда, с пустой станции, пахнущей штукатуркой, глоточком и «Явой-явской»… И частичка эта — моя.
Станция метро "Савеловская" была открыта 31 декабря 1988 года