Кирилл Маковеев — российский журналист, родился и вырос на Дальнем Востоке России, работал в крупнейших региональных СМИ Сибири, но 4 года назад бросил работу, карьеру, рыжего кота и уехал из страны. Сейчас водит экскурсии по Буэнос-Айресу, Аргентине, Уругваю и ведёт популярный блог о жизни в Южной Америке.
— Кирилл, как вы оказались в Аргентине?
— В Аргентину я попал совсем случайно. В 2014-м году начал планировать свой осенний отпуск, даже нашёл попутчиков, которые готовы были водить машину по Балканам, и тут увидел билет из Москвы в Буэнос-Айрес — 620 долларов. С неделю думал, ехать или нет, потому что балканский план уже был готов, потом дешёвый билет пропал. И чего-то я так расстроился, что, когда билет снова появился — взял его без раздумий. Это был перелёт с пересадками по 24 часа в Нью-Йорке и Атланте туда и обратно. И я помню, когда добрался до Аргентины, мне просто хотелось спать. Но Буэнос-Айрес настолько впечатлил меня, что, по-моему, это был самый бессонный отпуск в моей жизни.
Желание эмигрировать появилось, когда я в один из дней переплыл на пароме самую широкую реку в мире и оказался в Уругвае. Меня просто накрыло ощущение неопределённости и какая-то небывалая тоска. Вернуться в Буэнос-Айрес хотелось так сильно, что даже словами не передать. Я с ужасом считал дни до окончания отпуска, потому что понимал, что в России могут всплыть какие-то обстоятельства, которые отложат возможность переезда на неопределённый срок. Ну вы понимаете, как это бывает, когда обстоятельства заставляют отказаться от мечты?
— Да, конечно, например, нежелание расстраивать близких людей. Они, кстати, как отнеслись к переезду?
— Так получилось, что от семьи в широком смысле я оторвался сразу после окончания университета. С моей малой родины, из Комсомольска-на-Амуре, я хотел уехать всю свою жизнь. Семья об этом знала, и, в общем-то, особо не держала.
В 2009-м я уехал в Новосибирск. На поезде. До сих пор помню, как по дороге в Сибирь прислонился головой в капюшоне к окошку и уснул. А когда проснулся, то понял, что капюшон вместе с волосами буквально примёрз к стеклу. Был март, холод стоял дикий, за окном — бесконечность между Иркутском и Красноярском. И помню, как медленно отрывал капюшон от стекла, как было больно. В общем-то, это было куда больнее, чем отрываться от семьи.
В Новосибирске у меня была отличная работа и успешная карьера. С коллегами тоже очень сильно сдружились. Поэтому, когда рассказал шефу о том, что хочу уехать в Аргентину, он сначала засмеялся. Когда понял, что я серьёзно — сперва расстроился, а потом даже премию какую-то на переезд выделил.
С друзьями было с какой-то стороны сложнее, но если бы не они, то я, вероятно, так и остался бы русским журналистом. Кстати, друзья ещё и кота моего красивого рыжего с удовольствием приютили. Везти его в Аргентину было совсем невероятной затеей.
Они не скрывали, что будут скучать, и что я поступаю эгоистично, но, к примеру, мой лучший друг перед отъездом сказал: «Ты ж всегда хотел уехать, ну, вот, считай, что вселенная тебя услышала и дала сильнейшего пинка. Езжай. Если будет плохо — вернёшься». И я поехал.
— Как вы переезжали и когда?
— В феврале 2015-го. Собрал чемодан и сумку, сел в самолёт во Внуково, долетел до Стамбула, там ещё самолёт до Буэнос-Айреса с остановкой в Сан-Паулу. Получилось не очень быстро, но и торопиться было некуда.
— Аргентина в отпуске и в первый день переезда была одной и той же?
— Да. Я приехал в ту страну, в которую хотел приехать. Она была такой же, как мне снилась всё это время.
— Помните, чем вас приятно удивила новая страна?
— Аргентина — это не просто новая страна. Это вообще другой мир! Здесь всё по-другому. Это страна безумной свободы. Буквально безумной. Самое необычное — степень внутренней свободы аргентинцев. Они вообще ни в чём себя не сдерживают. При этом внешне они вполне себе европейцы. Это не какая-то Бразилия, населённая инопланетянами со странной внешностью, с которыми ты себя не ассоциируешь, которым хочется противопоставляться. Аргентинцы — европейцы. Они такие же, как и мы внешне. История их страны очень похожа на российскую, только в миниатюре. Но они настолько другие внутри.
Не знаю. Сидишь в кафе, заходит полицейский, весь обвешанный оружием, дубинками, наручниками, такой Робокоп, встречает другого полицейского. И они целуют друг друга в щёку. Просто представьте себе эту картину. Тут так принято, это как в России руки пожать при встрече.
Или другой пример. На пляже в провинциальном городке кто-то вызвал полицию, потому что две женщины сняли верх купальника. И на вызов приехало восемь экипажей полиции. Очевидно, чисто поглазеть. В стране разразился скандал, и на следующей неделе у обелиска, в самом центре Буэнос-Айреса, собралась многотысячная акция протеста. Тысячи женщин на улице в знак протеста и солидарности полтора часа кричали и размахивали плакатами топлесс. В России это невозможно.
Или когда шеф полиции извиняется перед горожанами за то, что при протестах у конгресса, в которых забросали камнями несколько десятков полицейских, пострадало сколько-то гражданских.
Или пример вообще из параллельной вселенной. Семейный клан, который 12 лет находился у власти, проигрывает честные демократические выборы главе прогрессивной оппозиции, и в стране начинаются настоящие реформы. Перевес у победителя менее 1,5% голосов. И никаких волнений, революций — власть просто передали и всё.
— К этому было тяжело привыкнуть?
— Это счастье! К нему привыкнуть вообще невозможно! Первый год я просто сидел и думал: вот интересно, я навсегда останусь инвалидом после всего пережитого в России или когда-то смогу стать таким же нормальным, как окружающие? Мне до конца жизни будут говорить, что я никогда не улыбаюсь и у меня «русское лицо», или я всё же когда-то смогу радоваться жизни, как они?
Смогу я также искренне и безмятежно танцевать в ночных клубах с сияющим расслабленным лицом? Смогу ли я перестать сжиматься внутри от вида полицейского на другой стороне улице? Смогу ли, как они, не задумываясь переходить улицу на красный, когда рядом нет машин? Смогу ли, как они, чувствовать свободу как что-то само собой разумеющееся? Смогу ли привыкнуть к тому, что говядину нужно жарить 10 минут, а варить — 30-40. Смогу ли привыкнуть ко вкусу местного молока и овощей, в которых нет даже привкуса ваты? И смогу ли перестать сожалеть, что 28 лет своей жизни ел что попало?
На нормальной еде за первый два года жизни в Аргентине я потерял 20 килограммов чистого веса. Я вообще не думал, что это возможно. На самом деле, самое трудное пока — это язык и отсутствие кефира, ряженки, сметаны, которые я мог есть банками в России. Но, в общем-то, если бы России, чтобы стать свободной страной, нужно было уничтожить всё кисломолочное производство, просто скажите, какой завод я должен взорвать первым.
— Ничего взрывать не надо! Давайте по-другому? Если бы вам нужно было выбрать только одну вещь, которую соотечественникам стоило бы позаимствовать у жителей Аргентины, что бы это было?
— Ощущение внутренней свободы, разумеется. Если бы мы смогли это ощущение обрести, это была бы совсем другая Россия. Свободная. Представьте, что нашу прекрасную, сильную, богатую страну населяли бы свободные люди? Никакой коррупции, никакой узурпации власти, никакого беспредела. Потому что при малейших признаках всего этого никто не боялся бы «как бы чего не вышло», а действовали бы от всего сердца с полной уверенностью в своей правоте.
Читайте продолжение интервью с Кириллом Маковеевым в декабрьском номере «Психологии эффективной жизни». Подписка бесплатная. Журнал придет вам на почту 29 ноября.