За окном медленно падают широкие перья снега, в углу потрескивает камин. Я растянулся в кресле, вытянув ноги к огню, шевеля пальцами и щурясь от примитивного блаженства. В руках сжимаю пузатую чашку с толстыми стенками, полную парящего глинтвейна.
Делая маленькие глотки размышляю о всяком и том, что купить заброшенный дом за городом, было лучшей идеей в жизни. Пусть ремонт и влетел в копеечку, но вот так сидеть, в тишине и одиночестве, завернувшись в толстый плед...Чистое, примитивное счастье, точно у пещерного человека.
А зловещие слухи о доме, значительно сбили цену и добавляют некоторой таинственности. Прошлого владельца, старого алкаша, вроде загрызли на пороге, то ли волки, то ли одичавшие псы. Участковый, когда рассказывал, побледнел точно мел, даже перекрестился дважды. Соседи давно разбежались, превратив поселок в мечту интроверта.
Я оглянулся на кухню, холодильник набит продуктами на неделю, у печки пузатый баллон газа. Если прислушаться, можно услышать, как урчит генератор. Блаженно улыбаясь, допил глинтвейн и сунув ноги в тёплые тапочки, пошёл на кухню, очень захотелось кусок жареного мяса.
Мимо окна промелькнуло нечто, я вздрогнул, остановился приглядываясь:
— Эт что...должно быть сквозняк занавеску дёрнул.
Вдоль хребта скользнул недобрый холодок, я махнул рукой, отгоняя стрёмные мысли, пошёл дальше, невольно косясь на окна. Когда дошел до кухни, в дверь постучали. Настойчиво, со всего размаха.
Я застыл с занесенной ногой, медленно развернулся, стук повторился.
«Может кто в лесу заблудился? Не помню, по зиме грибы собирают?»
Пожав плечами, пошёл к двери и накинув цепочку отворил, в лицо пахнуло колючим холодом. Никого. В темноте кружатся белые перья снега, медленно опускаются на пухлый ковёр, покрывающий землю. Рядом с дверью вереница следов, тянущаяся от распахнутой калитки. Я сел на корточки, внимательнее разглядел, следы собачьи.
Целой своры собак.
В нос шибануло кислой вонью, я сморщился и прикрыв дверь отошёл к камину. Странно, стучали ведь на высоте человеческого роста. Стук повторился, дробный, будто колотят в несколько рук. Явно не собаки скребутся.
Обозлившись на себя, подскочил к двери и рывком отворил, если это кучка дурней из соседней деревни, поубиваю. Застыл на пороге, снег истоптан, в темноте у забора горит десяток желтых пар глаз. Донёсся лающий смех, разбивающийся на мелкую дробь.
— Ну здравствуй, сосед! Ты уж не обессудь, но зима нынче голодная и скучная, вот мы к тебе и заглянули.
Из темноты вышел человек с головой пса, одетый в лохмотья, рядом с ним вышагивают на четвереньках жутковатые гибриды с непомерно вытянутыми конечностями.
— Ну что мальчики, глядите какой здоровяк! Нам на неделю хватит! Вы это, уважаемый, не убегайте, мясо после бега не очень вкусное.
Он засмеялся, псы — оборотники хрипло залаяли в унисон, пошли ко мне, скалясь и рыча, припадая шеями к снегу. Я шагнул вперёд, внеся сумятицу и удивление в их ряды, с неудовольствием стянул свитер, швырнул в дом.
— О... — протянул человек-пёс — У нас боец? Хорошо!
— Нет, не боец, просто нечего волку бояться шавок.
— Что?
Я засмеялся, чувствуя, как кости черепа деформируются и удлиняются, а кожа вздувается от тугих мышц и покрывается густой чёрной шерстью. В глазах отбросов мелькнуло удивление, быстро сменилось ужасом.
— Ну что, пёсики, убегать будите, али сами глотки подставите? — прорычал я, оскаливая клыки.