Наши постоянные читатели наверняка вспомнят имя Василия Мартысевича. В начале этого года он был активным участником Конкурса читательских материалов, а его рассказ "Ода дальнобою" и вовсе стал одним из лидеров.
Оказалось, Василий Васильевич писать о водительской судьбе начал много лет назад, когда сам колесил из страны в страну. Его рассказы не похожи на журналистские материалы, в них много размышлений не только об автомобилях и дороге, но и в целом о жизни. И все же мы решили их опубликовать, разделив на части, чтобы вы тоже имели возможность получить удовольствие от приятного чтения. Спрячьтесь от домашних в отдельной комнате, устройтесь поудобнее - и подарите себе полчаса отдыха.
Вступление, которое многое объяснит
Прежде всего отмечу, что мне приятно было видеть положительный отзыв редакции и читателей на мой рассказ "Ода дальнобою", а также мне понравилась критика комментаторов.
Люди, которые не работали на дальних маршрутах, писали о том, что "дальнобой" - это не путешествие, там нет времени любоваться рассветом и уж тем более им наслаждаться. Не стану спорить, у каждого свои воспоминания о прошлом. Одноклассники часто помнят школу по-разному: для одних это лучшие годы и хорошие учителя, а для других было долго, нудно и неинтересно, а учителя были злые и безразличные.
По прошествии 15-25 лет в первую очередь я вспоминаю свой "дальнобой" именно так, как описал его в "Оде", и не изменил бы в том рассказе ни слова. Но это не значит, что все мои рейсы проходили на рассвете вдоль береговой линии моря. Рейсы были разными: кто-то в комментариях писал, что лучше прочитать о "колейке", о том, как человек в дороге мучается с неисправным домкратом, кто-то помимо восходящего солнца просил "жести"…
С тех времен у меня остались рукописи, им лет 20. Строки в старых выцветших тетрадях написаны буквально на руле грузовика в "колейках" и на таможнях. Часть рассказов, то, что мне показалось важным и интересным, я оцифровал. "Жести" в рейсах особой не было, но, возможно, читателям будет интересно читать про "дальнобой" из первых рук. Очень откровенно, с личными переживаниями.
Возможно, кто-то хочет попробовать себя на дальних маршрутах, и эти мои рассказы и повести помогли бы ему определиться. Сейчас в перевозках все намного проще, но лопнувшие шины и "колейки" такие же, как и в то время.
У меня есть возможность издать эти рассказы небольшим тиражом, но мне бы хотелось поделиться ими именно в своей стране и с автомобилистами, читателями ABW.BY.
С уважением, Василий Мартысевич.
Дальнобой, начало. Другой мир.
Туман. Под колесами - белое плотное облако. Впереди из белой пустоты, двигаясь нам навстречу, появилось желто-голубоватое светящееся пятно. Медленно приближаясь, оно увеличивалось в размерах. Фары? Не похоже, слишком тусклый свет, фары были бы желтее, ярче. По мере приближения пятно желтеет, становится больше и ярче, свет все больше походит на нимб, а над нимбом, не касаясь тумана, движется бархатно-бордовый с блестками ящик. Ящик плоский, трапециевидной формы, невысокий, полметра в ширину, два в длину.
"Да ладно, не может быть…" - меня окатило жаркой волной, я отвернулся и посмотрел в сторону. Выше тумана видимость хорошая, вижу я далеко. В километре или даже дальше по колено в тумане стоят березы, чуть в стороне - отдельно стоящий домик, по пояс прикрытый туманом, еще дальше лес. Туман паром уходит за холм, видно его движение, пар течет в лощину за холм струйкой, как будто холм втягивает в себя воздух. Там, далеко за лесом, почти нет облачности, светит величественная, яркая, огромная луна, красиво обрамленная тонкими полосками облаков.
Я снова посмотрел на дорогу. Нимб уже совсем близко, над ним все тот же ящик, он все так же, не касаясь тумана, движется нам навстречу.
- Матерь Божья! - напарник встал с откидного стульчика и снял кепку, его рука дернулась. Я думал, что он перекрестится, но он сдержался.
- Ты тоже это видишь? - спрашиваю я его.
- Тьфу ты, может же такое привидеться… - махнул напарник рукой в момент, когда мы разминулись с нимбом. Так мы впервые увидели багажный бокс на крыше автомобиля…
Душно, я открыл окно. Звук мотора из салона перешел на улицу, монотонное урчание перехлестывает шумом ветра в открытую форточку. Словно по волнам с большой амплитудой, продольно раскачиваясь и скрипя кузовом, как старый "бродяга-баркас", наш бело-синий "Икарус" по линию окон погружается в белое облако. Запотели наружные зеркала, прохладный влажный воздух наполняет салон, обволакивает меня. Так классно дышать туманом, чувствую, как легкие наполняются влажным, хвойным воздухом.
Белорусский ночной воздух - лучшая ингаляция в мире, мгновенно проветриваются легкие и голова. Этим воздухом можно питаться. Чувствую, как энергия наполняет мое тело, я полон сил.
Туманом на метр-полтора прикрыло дорогу. Спускаясь с холмов в овражки, мы практически с крышей уходим под облако, и тогда облако буквально натянуто над нашей крышей, как белоснежный натяжной потолок в дорогих гостиницах.
Выставляю руку в окно и касаюсь неба, мягких белых облаков. "Выходим" в поле, я смотрю в зеркало, вижу левый борт автобуса. Создается полное ощущение, что мы плывем по белому морю. Фары иногда выныривают из тумана, и тогда совсем не видно дороги. Я снижаю скорость до 20 км/ч, пытаюсь разглядеть обочину, но не видно ни дороги, ни обочины, нет никаких ориентиров, границ - кругом белое молоко.
Мгновение - и передняя часть автобуса фарами плавно проваливается в туман. Передо мной откуда-то снизу, как фотокарточка в ванночке, начинает проявляться темная дорога с размытыми бледно-коричневыми краями обочины, появляется разметка.
Я набираю скорость, но выше 40 км/ч разогнаться не получается, фары периодически выныривают из тумана, дорога снова пропадает. Вдали мутной картинкой вижу лес: кажется, что березы и сосны растут из облаков, - волшебное зрелище. Скоро взойдет солнце, станет легче.
Этим утром мы с моим родным дядей Сашей вышли в рейс. Дядя - мой крестный отец в буквальном смысле: он реально меня крестил и буквально открыл для меня Европу. Мы едем на нашем "Альбатросе" - так называет дядя рессорный автобус "Икарус-255" - в Западную Европу за международной группой подростков.
Мы с ним очень разные. Между нами - выросшее поколение двадцатилеток. В другой ситуации нам бы не было интересно проводить много времени вместе. У нас разный ритм жизни и разные взгляды на нее, разные увлечения: он живет электроникой - я увлечен техникой. Я только что вернулся из армии с большим багажом еще советской пропаганды - он уже очень давно водитель международного автобуса и много времени провел в Западной Европе. Но выбора нет, мы 24 часа в сутки одни и проводим время вместе. Мы заключены в салоне нашего автобуса и объединены общей целью.
Для меня все происходящее - новый опыт, новый маршрут, другой неизведанный мир. Для него это просто дополнительный заработок. Мне не просто интересно, я живу этим рейсом, погружаюсь в события полностью, без остатка. Он часто и на многое смотрит со стороны, отстраненно, его сложно чем-то удивить, он всю жизнь в рейсах и все уже видел, многое прошел несколько раз. Он учит меня как по работе, так и по жизни, он смелый, отчаянный, мы с ним - прекрасный симбиоз из пословицы "Если бы молодость знала, если бы старость могла". Он в самом рассвете сил и щедро, в подробностях, в точных деталях делится жизненным и профессиональным опытом. Он на многое способен, но не так свободен в своих решениях и действиях, как я, он связан обязательствами, у него есть другая основная работа, семья, дети. Я полностью предоставлен сам себе, свободен. Он открывает для меня Европу, людей, технику. Все это искренне, интересно и всегда без прикрас, порой бывает трудно, но я счастлив. Дороги, города и поселки остаются за бортом, за разговорами и новыми впечатлениями быстро пролетают страна за страной. Я рассматриваю обгоняющие нас машины, предполагая их технические характеристики. Отмечаю для себя какие-то уникальные, иногда простые, но гениальные решения. Нагоняем грузовик, к заднему борту которого прицеплен погрузчик, и теперь в месте выгрузки грузовик выгрузит себя сам! Вспоминаю, как в армии мы вручную выгружали вагоны с углем и мукой, сотнями тонн за сутки без погрузчика…
В Западной Европе все иначе. Впечатляют дороги: ровные, словно натянуты по нитке. И когда я полностью вижу один километр от столбика до столбика, а это часто бывает на спуске с холма, обязательно считаю, за сколько секунд проходят этот участок быстрые машины или мотоциклы.
- 521, 522, 523, - считаю я секунды, проговаривая многозначные цифры вслух как при прыжке с парашютом. - Так! 1000 метров делим на 19 секунд и умножаем на 3,6.
- Ого, мотоцикл! Марку я не разглядел, его скорость примерно 190, - сообщаю я дяде результат. Считаю следующего, вижу, как вдалеке он опережает предыдущего мотоциклиста.
- 240 километров в час, ZZR 1100 на обтекателе был написано!!! - почти кричу я.
- Чем бы дитя не тешилось, - смотрит на меня дядя, вздыхая. - Ты как пятилетний мальчик с этими мотоциклами. Ну в самом деле, пора бы уже привыкнуть.
- Я, наверное, никогда к этому не привыкну, - улыбаюсь я клонящемуся к земле солнцу.
Дядя возится с компьютером, который, вместо того чтобы выбросить на свалку, отдали нам в немецком автобусном парке. Дядя пытается реанимировать его прямо по ходу движения.
- Так, - слышу я голос из-за разобранного компьютера, который стоит на передней панели перед лобовым стеклом и разделяет нас как перегородка. - 486-й процессор.
"Огромный комп, а весь корпус заполнен, - думаю я. - У моего корпус уже намного меньше, винчестер тоже поменьше. У этого дисковод еще старый, под большую дискету 720 килобайт. У меня уже современный маленький дисковод, удобные дискеты в пластиковом корпусе с огромным, просто невероятным объемом 1,44 мегабайта!"
Я поглядываю на скелет компьютера, ненадолго отвлекаясь от машин на автобане.
- Могли бы и поновее что-нибудь выкинуть, - дядя недоволен. - Тут вроде как все о`кей. Здесь тоже все хорошо. Блок питания, что ли, сгорел? Нужно снять блок и разобрать его.
Он крутит корпус компьютера в руках.
- Блок старый, слабенький, - больше для себя, чем для меня, говорит дядя и обращается ко мне: - Что они там говорили про него? Нет питания?
- Что-то говорили, но я не все понял. Точно слышал, что не включается. О! Может, у них была проблема с сетевым проводом? - предполагаю я.
- Ну ты гений! - дразнит меня дядя Саша. - Провод исправный, я прозвонил. Сниму-ка блок питания. Нам срочно нужно сделать в автобусе розетку на 220 вольт. У меня уже есть идеи…
Я смотрю на дядю, который буквально светится в лучах заходящего солнца на фоне большого окна. В руках отвертка, на голове повязка с увеличительной линзой, глаза горят как у мальчишки перед первым запуском электронной поделки в радиокружке.
Сам как ребенок с этим компьютером. "Чем бы дитя не тешилось", - вспоминаю я его слова, адресованные мне, но не озвучиваю. Возраст у нас в голове. Мы просто два пацана, игрушки те же, что и в детстве, только настоящие: у меня - машинки, у него - радиодетальки.
Наш "Альбатрос" уверенно берет затяжной подъем, продолжая пролетать километр за километром. Мы парим как планер по скоростному немецкому автобану, уцепившись за какой-то молоденькой Setra. Вечер. Лето. Открыта форточка, душный летний воздух мешается с запахом современных скоростных автомобилей - и получается волшебный коктейль из запахов асфальта, травы, раскаленного металла и выхлопа. Бензин и выхлопные газы здесь пахнут иначе. У них вообще все по-другому, не лучше и не хуже - просто иной мир.
Это мой не первый рейс в Европу, но я никак не могу привыкнуть к этим заправкам, дорогам, зданиям и особенно к машинам и мотоциклам. Они разные, не такие, как у нас, однозначно лучше: маленькие, большие, дерзкие, потешные, агрессивные, яркие, красивые, быстрые и все непременно до блеска чистые. И их невероятно много…
- Бро-о-о-о-о! - оглушительным выхлопом в мое открытое окно "прострелило" серебристое купе. Через открытый люк пронесшейся машины мое зрение стоп-кадром выхватывает за рулем девушку! Молодая, миниатюрная, жгучие черные волосы собраны в пучок, который проколот двумя деревянными спицами. Девушка в легком бело-голубом платье, на шее - нежно-голубой платок, на руке блеснул желтый браслет, рядом с ним - часы на тонком черном ремешке. На глазах - очки от солнца в большой черной оправе.
Правая нога выпрямлена в упор педали "газа", левая согнута в колене под собой ближе к сиденью, темные загорелые руки на руле, хват на "без пятнадцати три". Такое ощущение, что на скорости 150 она расслаблена и спокойна. Нет в ее силуэте напряженности, она сидит в своем красивом платье как в кинотеатре или в аудитории. На правом кожаном сиденье бордового цвета - миниатюрная сумка со шлейкой-цепочкой и газета. Она моя ровесница, ей лет 20, не больше.
Удаляющейся звук выхлопа пошел от барабанных перепонок к каждому моему волосу, я буквально почувствовал в их корнях электричество. По скальпу, по шее и далее волнами по всему телу разбежались мурашки, даже не по телу, не по коже - под кожей разбежались огромные холодно-теплые мурашки с остро-круглыми кончиками. Меня несколько раз окатило жаркой волной, взмокли ладони на руле, по телу пробежала дрожь, которая закончилась спазмом. Адреналин в моей крови сквозь кожу устремился за шлейфом Porsche… Я не мог оторвать взгляд от машины, которая на невероятной скорости, рыча и пулей расшивая пространство, удаляется в горизонт уменьшающейся серой точкой.
- Что это? "Девятьсот одиннадцатая"? - огромными круглыми немигающими глазами я посмотрел на дядю. Он отвлекся от своей игрушки-компьютера, повернулся ко мне всем телом и возмущено поднял глаза.
- Какая "девятьсот одиннадцатая"? О чем ты? Ты вообще меня слушаешь? Здесь нет таких цифр. Я две минуты назад говорил уже: 486-й процессор, даже не "пень" еще, - он ткнул отверткой в процессор, показывая его на плате.
"Мы просто на разных планетах! - мысленно взрываюсь я. - Я сейчас не о процессоре. Вот выйду из-за руля, сяду на стульчик и тоже буду ковыряться в компе".
Я возмущен, мне не с кем разделить эмоции. У меня автобан перед глазами! Он-то давно к этому всему разнообразию привык, а я пока не могу просто не слышать мелодию Porsche и думать о процессоре, тем более что свой первый компьютер я уже собрал, а Porsche в деле увидел впервые. Максимально себя сдерживая, как мне кажется - спокойным голосом я говорю вслух:
- Я о Porsche. Не смог разглядеть модель. Вроде "девятьсот одиннадцатая", девушка за рулем. Ты видел?
- Какое Porsche? - дядя подбирает слова, чтобы не быть грубым. - Я ведь не за рулем сейчас, правильно? Я на дорогу не смотрю, вот сюда нужно смотреть сегодня…
Он замолкает, выдерживает небольшую паузу - и кладет себе на ладонь корпус компьютера материнской платой вверх.
- Вот это что-то совершенно новое, революция! - говорит он заговорщицким голосом, боясь, что нас подслушают в пустом автобусе, ибо мы должны стать первыми в нашей стране компьютерными новаторами. - Революция уже произошла, только до нас еще не докатилась. Ты понимаешь? Прямо сейчас мир делится на "до" и "после". Наступает компьютерная эра, за этим будущее. Посмотри - у них везде компьютеры: дома, на заправке, в магазине. В каждой современной машине компьютер вмонтирован! А ты здесь со своим Porsche, которому сто лет в обед…
- Да, Porsche! Я хочу говорить об этом, я хочу этим восхищаться! И именно я должен был быть на месте той девушки. И буду когда-то!
- С какой это стати ты? - громко и раздраженно говорит дядя. - Не в той стране ты родился, чтобы даже мечтать об этом.
- Ну почему же не в той? В самой что ни есть той! Мы же только вчера читали с тобой про "МАЗ-Перестройку". На минуточку - наши люди сделали, в нашей стране! - издевательским, высоким голосом я привожу, как мне кажется, железобетонный аргумент состоятельности потенциала нашей страны. - Скоро "Перестройка" станет на конвейер, и с нами вот здесь, на немецком автобане, будет работать наш МАЗ! На "Интеграле" производят компьютеры, которые будут работать в электронном оборудовании наших МАЗов! Нормальная у нас страна, отличная!
- Какой МАЗ, какой "Интеграл"?! Какой же ты наивный, - дядю понесло, он уже не подбирает слов. - Ты своим мозгом думай, а не из журнала мнение бери. После войны прошло почти 50 лет, посмотри, где они, а где мы. Компьютеры со свалки подбираем и их машины 20-летние дырявые доезжаем. Прошу тебя, не обольщайся. Прими, что не в то время и не в той стране ты родился, чтобы даже мечтать сейчас о Porsche.
- Ну почему не в то время и не в той стране? - не успокаиваюсь я. - Посмотри на Польшу. Вот где тяжело: производств нет, крупных конструкторских бюро нет, научные институты не работают, работы для людей нет, заводы развалены, вся страна на рынке стоит. Они же все у нас покупают, вообще все! Начиная от продуктов, одежды и заканчивая стройматериалами, инструментами. У нас нормально все. Сейчас тяжеловато, конечно, но это осадок от Советского Союза. Дай время, страна выровняется, пойдет подъем!
Я спорю отчаянно, не хочу соглашаться, но дядя непреклонен:
- В ближайшее годы мы не догоним Запад, ты должен это принять.
- Догоним! - хлопаю я по рулю. - И дай мне, пожалуйста, время привыкнуть к этому разнообразному новому миру. Я не могу так вот быстро переключиться и принять эту страну.
- Странно, - уже тихо говорит дядя, - к хорошему обычно быстро привыкают.
- Я не о хорошем и не о плохом. Просто за годы твоей работы в международных перевозках твое сознание деформировано западным образом жизни, тебе меня не понять.
Напоминаю ему, что "Жигули" и "Волга" в нашей стране до сих пор считаются крутыми машинами и для многих пределом мечтаний, а неплохим компьютером еще совсем недавно был калькулятор "Электроника", который работал от сети.
- Дай нам, рожденным в СССР, время "осмотреться", привыкнуть, - снова прошу я его.
- Нет у тебя времени привыкать. Либо вливайся в эту жизнь на ходу, либо долго еще не выберешься из "союза" в своей голове, - заключает дядя, смотря на меня с сожалением.
Я возмущен, пытаюсь что-то вспомнить, добавить какие-то весомые доводы, но теряюсь и не нахожу слов. "Да что с ним говорить, он хочет, чтобы сознание советского человека в один момент переключилось на прямо противоположное западное мышление. Так не бывает", - накручивая себя, киплю внутри.
Еще вчера я служил в армии и слушал рассказы замполита о загнивающем Западе. Надеюсь, товарищ капитан, вы не поедете в ближайшее время сюда, вам нельзя это видеть. Я, конечно, старался верить каждому вашему слову, но все равно позволял себе думать о сказанном вами и подвергать сомнению ваши слова. Не верил я тогда в наших подвальных сырых аудиториях в то, что все там так плохо, на этом их Западе, ну не могут быть там абсолютно все люди такие злонамеренные.
Я продолжал думать об этом, товарищ капитан, когда мы с другими солдатами ели елочные иголки и жевали березовую кору в лесу той холодной зимой. В столовой нам не хватало еды, продуктов, по сути, не было совсем.
"Но это ничего, все еще будет!" - думал я. Я продолжал думать о голодных западных детях, когда мы доедали цветы в живом уголке казармы, - к середине зимы в вазонах не осталось даже корней. Мне было очень жалко замерзающих бездомных людей на этом их диком Западе, которые спали прямо на улице или жили под мостом в картонной упаковке из-под холодильника. После отбоя я, дрожа, лежал в своей холодной постели и думал: "Сейчас у нас в стране трудно, с продовольствием тяжело, товары в магазинах по талонам, нечем топить дома, в казарме отключено отопление. На улице сейчас минус 15, к утру будет еще холоднее. Но это не страшно, мы уже почти привыкли. Сейчас мы надышим, и в казарме у нас будет тепло, плюс 4 градуса, а может, даже больше! Мы не замерзнем".
Я дрожал и думал: "Жаль только сержанты не дают брать по два одеяла или шинелью дополнительно накрываться. Сами-то они спят в сушилке, там тоже нет отопления, но помещение меньше, а накрываются они матрасами. Там теплее, а нас, вновь прибывших, закаляют. Но, по сути, все это тоже не важно - важно, что я свободный гражданин свой страны, я защитник Отечества! Отслужу, демобилизуюсь, и будет у меня все хорошо, даже отлично: вуз, интересная работа, квартира, машина, костюм с отливом, Ялта или, если повезет, Кавказ, Байкал раз в пять-десять лет! В общем, как у всех, даже лучше. А вот что будет с теми миллионами бездомных людей, у которых нет никаких перспектив, нет документов, работы, дома, и они не надышат сейчас под мостом или в коробке от холодильника так, чтобы было тепло или чтобы хотя бы сопли не замерзали, как у нас сейчас. Как же чудовищно несправедлив этом мир!"
В какие-то ночи я совсем не мог заснуть, переживая за Запад.
В общем, замполит нашей роты работал хорошо. Поэтому, когда я впервые пересек границу, так сказать, "потенциального"… Наслушавшись его историй и советской пропаганды, я был полностью дезориентирован и не знал, к чему готовиться. Пропаганда ничего конкретного не вещала, все в общих, очень мутных негативных чертах. Во всем этом винегрете всегда красной строкой выделялось только одно - неизбежная перспектива вербовки тех, кто там окажется. А в остальном все там плохо, но как конкретно плохо - не понятно. Меня пугала эта неопределенность, а больше всего пугала неизбежная попытка вербовки, пугала неизвестность.
Перед первой своей поездкой "туда" я хотел побольше расспросить дядю о загранице, в том числе и о вербовке. Дядя давно ездил за рубеж и точно знает, как там и что. Встречаясь с дядей, я несколько раз пытался начать этот непростой для меня разговор, но так и не смог, не хотел обидеть крестного. Глупо, но для меня это представлялось как если бы прямо задать вопрос: ты шпион?
И вот последний вечер перед отправкой в рейс. Мы стоим возле автобуса, все документы готовы, последний, так сказать, инструктаж. Так вышло, что ехать мне предстояло одному: без стажировки, без должной подготовки, без нужных знаний, но дядя верил в меня. В общих чертах он нарисовал картинку перед моим первым международным рейсом, дороги, границы, поверхностно обозначил маршрут:
- Выйдешь из Минска на Брест и пошел до Бреста, там на Варшаву, на Берлин. Все время прямо по знакам, по карте. За Берлином уходи на "двоечку", потом за Ганновером держись правее, уходи на тридцатый автобан. Ближе к голландской границе смотри такой-то съезд, после съезда уже в городе - третий дом справа, там тебя ждут, я предупредил. Не переживай, в случае чего в дороге спросишь, там люди добрые, всегда помогут.
- Что? - смотрит на меня дядя. - Вижу, спросить, что-то хочешь, что еще не понятно? Если не готов к рейсу или сомневаешься, можешь отказаться, поищем другого водителя.
- Нет, я все понял, я готов. Спасибо! - так и не решился спросить его о вербовке.
И не поехать я тогда тоже не мог. Страну лихорадило, мечты о путешествиях могли бы никогда и не осуществиться. В общем, этот одиночный тур в неизвестность был моей единственной на тот момент возможностью прорубить свое "окно в Европу". Дверь моего автобуса представлялась мне дверью шкафа в неизведанную Нарнию. Автомобильная дорога виделась мостом из Юрского периода в цивилизацию. Так я тогда думал, так представлял себе этот трип…
Продолжение уже завтра
Василий МАРТЫСЕВИЧ
Фото автора
Специально для ABW.BY
Наши материалы заслуживают вашего внимания, подпишитесь на канал ABW.BY в Telegram или следите за паблик-чатом в Viber