Сашка Матвеев проснулся на диване. Выругался, вспомнив вчерашнюю «беленькую», Кольку-дурачка, несостоявшуюся рыбалку. Опустил ноги на холодный пол, грязными пятками нащупал тапочки и пошел в одних трусах на крыльцо курить.
От курева стало легче. Помочившись с крыльца, Сашка дошлепал до колонки за забором, присел на корточки, нажал рукой рычаг и припал к трубе губами. Ледяная вода текла по подбородку на грудь, оттуда на живот. Холод разбудил. Сашка отер рот, потянулся.
От реки поднимался туман. Задорно квакали лягушки, было слышно, как плещутся утки. На востоке загоралось солнце, от него, словно детвора от подвыпившего игривого родственника, разбегались облачка, обещая жаркий день. В хлеву копошились куры, где-то в недрах конуры звякал цепью пес. На крыльце появился кот, сел и, прищурившись, стал нервно дергать хвостом.
— Чё, Стрюцкий, рыбы хочешь? — спросил у кота Сашка. — Будет тебе рыба, скотина пушистая!
Кот повел ухом, вальяжно потянулся и направился в сторону хлева. Беда с этим котом. Баба Паня, бабушка Сашки, назвала кота Стрюцким, предопределив его будущее. Животное еще котенком притягивало к себе неудачи и несчастья. То его дверью придавит, то кто-то в бане запрет, то он с моста в реку свалится. К воде у Стрюцкого вообще особая любовь. Зимой, сидя возле Сашки и наблюдая за его рыбалкой в ожидании призовой плотвицы, засмотрелся кот на воду и нырнул в прорубь. Пришлось Сашке его вытаскивать, за пазухой отогревать. Или братья Полевые мимо шли, младший старшего спросил:
— А почему коты воды боятся? Плавать не умеют?
— Сейчас проверим, — ответил старший, посмотрев на бедного кота, взял Стрюцкого за хвост, раскрутил над головой и швырнул в озеро.
В другой раз, Стрюцкий сидел на краю металлической бочки и, задремав, свалился в нее. Выбраться не мог: бочка была заполнена только наполовину. Орал как резаный, царапал металл до тех пор, пока Сашка его не вытащил. А еще его однажды крысы так потрепали, что он от них на фонарный столб залез и так спасся. Сидел там всю ночь, под дождем. Бедовый кот!
То ли дело Шамиль! Боец, воин, гладиатор. Нет в деревне ни одной кошки, которая под Шамилем не была. Одноглазый (глаз в драке потерял), с разорванным ухом (на собаку напал, когда та на него лаять стала), он властвовал в деревне. По весне, обходя свои владения, драл каждого кота, встававшего на его пути, оставляя от соперника лишь клочья шерсти. Дома не ночевал принципиально, появлялся изредка, оказывая милость, себя гладить не давал. Но мышей и крыс бил исправно. Бывало, выйдешь на крыльцо, а там с десяток серых хвостиков лежит, а возле забора, на почтительном расстоянии сидит, облизываясь, Шамиль. Он, как и Стрюцкий, полностью оправдывал свое имя, тоже данное ему бабой Паней. К Стрюцкому Шамиль относился с презрением и терпением, не трогал — видимо, жалел.
Одевшись, захватив ведерко, удочку и банку с вялыми червяками, Сашка понес свое тело к реке. Вчерашняя попытка половить рыбу провалилась: Колька-дурачок появился. Из-под земли вырос, предложил выпить. И закончилась рыбалка, даже не успев начаться. Кольку тоже жалко. Он как Стрюцкий. Нелепый, глупый, неуклюжий. Но добрый, мухи не обидит. Живет на другом конце деревни с бабушкой — родителей у него нет. Отец сгорел пьяный в бане, когда Сашке был год. А мамка... Мамка оставила ребенка свекрови и укатила с каким-то городским приезжим. Там, как водится, городской ее бросил, и назад, в деревню, она не вернулась — стыдно было. Села к какому-то дальнобойщику и пропала. Больше ее никто не видел. Когда у Кольки спрашивали: «Ждешь мамку-то, поди?» — тот отвечал: «А че ее ждать? Она не Новый год».
Занимался Колька черт знает чем. Но неизменно плохо. Если пас коров, то у него в конце дня одной телки недоставало; ехал на сенокос — засыпа́л в ближайшей роще, и его забывали. Наняли его как-то приезжие яму для погреба вырыть. Колька рыл, рыл, да и докопался. Ситуация прямо как в анекдоте. Он на дне, прыгает, карабкается, а выбраться не может. Так и сидел там до вечера, пока люди не спохватились. Хоть веревку ему скинули. Или вот потащил ведро с отходами на компостную кучу — шершни покусали, так и ходил весь заплывший. Одна страсть была у Кольки — рыбу ловить. Только это у него хорошо получалось. Наверное, потому что всю душу этому делу отдавал. Если надо встать раньше петухов — он готов, не спать всю ночь — легко, не пить накануне — ну, тут когда как, иногда и не выходило.
Колька знал самые рыбные места в округе. Мог десятки километров пройти ради хорошего места. Придет туда ни свет ни заря, наладит снасти, залезет по пояс в воду и давай рыбачить. На речку со звонким названием Серьгасьма ходил окуней ловить — каждый под килограмм. Знал, где в озере налим стоит, в каких заводях крупная плотва, где уклейки можно за час ведро надергать, а где щука злющая стоит. Рыбачили в деревне все, но только Кольке попадались красноперки — с ладонь, лещи — с тарелку, горбатые караси — со сковороду. Было что-то притягательное для рыбы в его снастях, на что бы тот ни ловил. Одного лишь Колька не признавал — сетей. «Это извращенство какое-то, а не рыбалка», — говорил он.
С детства дружили Сашка с Колькой. Четыре года за одной партой просидели, пока школу не закрыли, в одну и ту же девчонку влюблены были, за одно и то же тумаки получали. Вместе мальчишками лазали под деревенский мост воровать голубиные яйца, ходили на речку Сережу за раками, в Белый лес — за грибами, на Волчью губу — за голубикой, на Бельковское болото — за морошкой. Знали они, как самые настоящие друзья, какой из братьев Полевых дерется хуже, а с которым вообще лучше не связываться. Знали, как залезть на водокачку и спуститься с нее без лестницы, были осведомлены, в чьем саду самые вкусные яблоки и у кого из хозяев самая тяжелая рука. Вместе ушли в армию, но служили в разных частях. С разницей в неделю вернулись в деревню, пошумели и влились в размеренную трудовую жизнь. Точнее, Сашка влился, а Колька-дурачок нет. Так с тех пор и ходит без дела, пытаясь не искушать судьбу, не попадаться ей под тяжелую руку.
Есть у Сашки еще один друг — Игорь Байков. Тоже с детства тянется их дружба. Игорек отличался физической силой и ловкостью. На деревенских ярмарках именно он первым забирался на врытый в землю столб, поднимал на плечах бычка, быстрее всех плавал и бегал. В отличие от Сашки и Кольки, он после четвертого класса уехал из деревни: отец настоял. Пошел в другую школу, поступил в техникум. Теперь работает бригадиром лесопильной артели, потому и дома бывает редко, всё в разъездах. Но когда появляется, то гудит с Сашкой так, что из города участковый на всякий случай приезжает.
Кроме кутежа, любит Баёк (так его в деревне называют) лошадей. У отца его, Ивана Филипповича, есть белая кобыла Майка и молодой, злой и наглый вороной конь Буян. Ласковая Майка всегда смиренно щиплет траву, спокойно дает себя запрягать. Хорошая, добрая. А Буян даже хозяина близко не подпускает, не попытавшись укусить. А тех, кого вообще не знает, норовит еще и лягнуть. Только Байка конь уважает, сам к нему подходит и на зависть Ивану Филипповичу оседлать себя разрешает. А Майка, когда видит Игоря, начинает радостно ржать и вытягивать шею к руке в поисках угощения. Часами Байков младший может возиться с лошадьми. Расчесывает гриву, чистит щеткой, поит и кормит. Стоит ему уехать, и обе лошади начинают грустить. Иван Филиппович смотрит на сына с завистью — его лошади так не любят. Да и вообще в деревне к нему отношение странное. Недоверчивое. Потому что приврать любит. Но несильно, безобидно. А когда его ловят на вранье, он выкручивается, извивается. Никогда за собой неправоту не призна́ет. Потому и прозвище ему такое дали — Налим.
С Сашкой Налим не здоровается даже, считает, что он свою жизнь неправильно устроил, решив после армии остаться при родных. Отцу помощь в хозяйстве нужна, да и в деревне лишние руки не помешают. Вот и крутил Сашка баранку трактора, возил, грузил, косил, чинил, поправлял. Если сенокос, то Сашка в первых рядах. Ставят стог — Сашка, скинув взмокшую рубаху, оголив крепкое смуглое тело, отерев пот с лица, стоит наверху, принимает и укладывает сено так, как дед учил. Если кто крышу решил перекрыть, то Сашка тут как тут, наверху сидит, молотком постукивает. Надо лодку просмолить — уже весь измазанный, возле нее трется. Мотор у кого-то в машине тарахтит — тоже Матвеева зовут. Хороший работник.
А вот с девками удержу не было, как и с драками. Столько женских слез по нему пролито, столько раз парни из соседних деревень его били — не перечесть. Видный парень Сашка, красивый. Улыбнется, поиграет плечами — все внимание на него. Но одно дело — интерес к своей персоне вызвать, другое — сохранить его и время от времени подогревать. А это Сашка умеет. Знает, когда промолчать, чтобы девушка, рассерженная его невниманием, сама подошла. Знает, когда пошутить надо, чтобы замкнутая в себе красавица рассмеялась и потеплела к нему. Знает он, что такое убегать со всех ног от толпы, что такое кулак рассерженного отца семейства, который пришел домой раньше, чем обычно, и увидел свою дочь в неглиже. Знакома Сашке и рука собственного бати, одобрения которого в своих поступках он не находил. Он даже цвет стен ближайшего ЗАГСа знает, и как сбежать оттуда, тоже ему известно…
И вот Сашка, протрезвев и проснувшись окончательно после вчерашнего кутежа, стоит на речке, закинув удочку, всматривается в поплавок. В хлеву жизнерадостно хрюкает поросенок, мычит корова перед дойкой, рядом плещутся утки, на бревне, чуть выше по течению, сидит Стрюцкий, засмотревшись на свое отражение и опасно наклонившись над зеркальной поверхностью. Плюх — слышится Сашке.
— От Стрюцкий, скотина! — цокает он возмущенно.