Я – твоя вечная рабыня. Стелясь у ног твоих, я жажду,
Чтоб ты, моё припомнив имя, меня к себе позвал однажды.
И, бросив взгляд почти случайный, молю, чтоб ты сумел увидеть
Мой гибкий стан, и взор печальный, и душу, что легко обидеть.
Своей хозяйскою рукою, моих кудрей рассыпав волны,
Ты вдруг поймёшь, что пред тобою,
Бескрайний мир любовью полный.
И ты в любви моей утонешь, и душу ревностью отравишь.
А, о других уже не вспомнишь. Моим рабом навеки станешь.
«… «Он ноги об тебя вытирает. А, ты и не замечаешь», — она покачала головой, устало, огорчённо. Поднялась со скамьи, прошлась вдоль. Раз, два… Потом, замерла около. Заглянула в глаза той, что притихла с самого краешку, на оббитых временем ламелях. Прибавила в голос металла и спросила снова: «Как ты можешь это всё терпеть? Ты же — не раба. Не наложница, в гареме. Или я чего-то не знаю?»
Ты чего-то не знаешь…
Ты не знаешь. Ничего.
Когда я попала к нему, всё в нём меня завораживало. Прекрасный, белокаменный дворец. Дивный сад, с фонтанами и райскими птицами. Сонм прислуги, призраками скользящей по бесчисленным комнатам и переходам. Яства заморские, прежде и не пробованные мною. И дурманящие вина, из кубков чеканного серебра. Да, я и без них была, словно опоённая. Когда он спускался по мраморным лестницам из своих покоев, всё замирало вокруг. Слуги — по надобности. Жёны — по привычке. И весь мир — по моей безмерной любви. Всё переставало существовать. Лишь он, мягко ступая и поправляя небрежно заломившуюся складку на рукаве. Разрешал мирозданию вздрогнуть и двинуться дальше. В те редкие минуты, что он следовал мимо меня, я умирала. И молила лишь об одном — «заметь».
Долгие месяцы, роскошествуя и нежась дивной жизнью. Я предлагала Небесам мену. «В рыбацкой хижине — с ним, вместо дворца — без него». Меня ничуть не тяготили бесчисленные прочие его жёны. Мне не нужно было то, чем оделял их он. Я тосковала по взгляду, в котором, кроме меня — просто нет никому больше места. Не заведено и не задумано. И какой толк и радость от ночи в его спальне. Если на утро он и не вспомнит — как меня зовут.
Небеса меня всё же услышали. И послали ему болезнь. Жёны и рабыни перестали его интересовать, совсем. Он был печален и удручён. Плохо ел и совсем не пил вина. Сад, оранжереи, галереи и конюшни перестали его радовать. Тоска поселилась в белокаменных владениях. Лекари, сменяли друг друга и никто не мог понять причин — отчего господин чахнет и тихо умирает.
Весна пришла в город, для того чтобы объявить — что она последняя. В его жизни. И он смирился. Стал много просто сидеть на скамье, в дальнем углу тенистого парка. Слушать соловья, что жил где-то в зарослях. Думать о прожитом. И в один из вечеров, когда старый слуга пришёл за ним. Чтобы помочь подняться и пройти в покои. Он меня заметил. Я несла за стариком поднос со склянками снадобий, в которых доктора тщились отыскать эликсир бессмертия. Он принял из моих рук чашу с питием и поднял глаза на меня. И в них проснулась жизнь. Проблеском, надеждой, светом...
Больше мы не расставались. Никогда. Он распустил весь гарем. Закрыл двери для праздных, пустых, случайных людей. Оставил лишь пяток слуг, самых-самых. Мы жили в прекрасном дворце. И любили друг друга каждую ночь. И он смотрел на меня, будто я одна — во всём мире. И никого больше нет.
И не было. Не было».