Когда я был маленький, я дважды ездил в детский лагерь «Наш дом». В том лагере было отлично, и среди прочего пели песни. И вот, значит, как раз то ли у какого-то костра, то ли в каком-то полутёмном помещении девушка как раз пела — без церковного хора, но с гитарой. Дети в основном не пели — либо не знали слов, либо просто не хотели мешать, не помню.
Это была девушка-вожатая. Имени я её тоже не помню, а может и не знал никогда. Ну и вот она поёт, глядит куда-то мечтательно, всё как обычно. А потом вдруг случилась песня. Я её как-то сразу услышал, и изумительным образом с одного раза запомнил почти все слова. Я запомнил голос — может быть, это иллюзия, но мне кажется, что я до последнего времени ясно слышал у себя в голове голос. Хотя, наверное, он незаметно идеализировался — чистый, мягкий, мелодичный. И освещённое каким-то тёплым огнём лицо. В смысле физически освещённое, костром или свечками.
Долгие годы потом эта песня существовала у меня в голове совершенно самостоятельно. Сложилась история, образы. Я знал, как они выглядят. Мог нарисовать трость и примерно представлял себе коньячную этикетку. Придумал, откуда взялись и куда потом ушли. Гуляя по Кёльну, я думал — это где-то здесь.
А потом мне пришла в голову здравая мысль. Ведь я помню слова, а значит — я могу найти песню в интернете! Яндекс, лапочка, иди сюда.
Знаете, такое ощущение — вот ты посмотрел несколько фильмов о каком-то герое. Или в кучу игр сыграл. И везде он был мужик в шляпе. А потом в пятой части он вдруг снимает шляпу! А в шестой показывают его детство, маму и папу. И ты чувствуешь, как у тебя внутри происходят всякие сжатия и расширения.
Так и тут. Песня может снять шляпу и предъявить родителей. Я безошибочно набрал первую строчку, которую услышал один раз лет эдак пятнадцать назад. «Дезертир» — сообщил Яндекс. Автор некто Йовин. А ещё через пять секунд обнаружились и имя с фамилией.
Кстати, вот интересно. Когда я вижу, что автор песни Йовин или, скажем, Эминем, меня это всегда внутренне не устраивает и даже раздражает. Мне важно, чтобы человека звали именем и фамилией. Ну или что там ему положено в рамках его языка. Я брюзжу про себя: «Так, а по-человечески-то его как?» Хотя, казалось бы, какая разница — Йовин или Лина Евгеньевна.
Я нацепил на голову наушники и включил песню. Я быстро понял, что что-то пошло не так, но не сразу осознал, что случилась крохотная катастрофа. Микрокрушение.
Лина Евгеньевна поёт не так.
Ну, то есть это-то понятно, все по-разному поют. Но оказалось, что это как раз тот самый женский вокал, который я совершенно не выношу. Я о нём писал как-то — разухабистый, надсадный, удалой и в то же время истеричный. Ну вы знаете, а если не знаете, то послушайте любую песню той же Мельницы. Очень узнаваемо.
Я дослушал до конца, посидел немножко. И вот что-то случилось, сириусли. Трудно описать, как и что. Я не знаю, какая тут психологическая механика. Вот этот внутренний образ, который жил пятнадцать лет — не выдержал, разбился, больше не живёт. Наверное, уступил место полноправному претенденту — ведь авторское звучание в некотором смысле правильное, законное. А у меня в голове все эти годы украдкой жила искажённая, незаконнорождённая версия. Сейчас я её уже не очень слышу — при каждом воспоминании в голове звучат разом два исполнения. И каждый раз прежнее делается всё тише.
С другой стороны, долгие годы призрачного существования в чьей-то голове — это не так мало. Вот так споёшь между делом что-нибудь, а кто-то запомнит.