Найти тему

Как я изобрёл медитацию

Совершенно случайно.

Оказалось, что медитация это не эзотерическое таинство для тронутых нью-эйдж психонавтов, а практичная методика тренировки осознанности, ведущая к более полноценной жизни.

   Однажды, после того как мы целый день имитировали выдвижение техники на боевые позиции и простояли несколько часов по колено в снегу при -30°С, я загремел в госпиталь с воспалением лёгких. Стандартные 21 день болезненных уколов и горстей таблеток.

   Уже почти перед выпиской я столкнулся в коридоре со своим сослуживцем. Мы поздоровались с ним. Пожали друг другу руки, обменялись дежурными фразами, поделились диагнозами. У него оказалась желтуха.

   Через пару дней меня выписали. А ещё через два дня я вернулся в госпиталь, но уже с желтухой.

   Меня определили в карантин. Первое время со мной в изоляторе было двое прикомандированных разведчиков и изолятор не был таким изолирующим. Дня через два их выписали и я остался один в палате.

Госпитальный изолятор для срочника мало чем отличается от тюремного изолятора для зэка. Выход из палаты запрещён. Голые стены, металлическая кровать, тумбочка, стол, стул. Всё. Из развлечений только собственный мозг да сочинительство писем. Если бы на моём месте оказался другой человек, то уже через пару часов он полез бы на стену от одиночества. Но меня одиночество никогда не тяготило. Более того: последний год у меня не было ни минуты уединения и изолятор стал для моей интровертной натуры благословением.

   Первые дни я просто наслаждался отсутствием суеты и тишиной. Писал письма и рисовал. Гонял по кругу мысли, мечты, вспоминал случаи из жизни. Радовался, что могу побыть наедине с самим собой и передохнуть от стрессовой обстановки казармы. Я был тихим и скромным парнем, поэтому армия была для меня жесточайшим испытанием. А здесь я мог расслабиться и побыть самим собой.

   К концу первой недели одиночества я обратил внимание на одну вещь, замеченную мной ещё на гражданке и теперь, из-за сложившихся обстоятельств, ставшую очень актуальной.

-2

   Случалось ли вам обнаруживать себя размышляющим совсем не о том, о чём вы начинали думать? Например, вы решили поразмыслить о том, как свести семейный бюджет в текущем месяце, а спустя некоторое время, ловите себя на мысли, что вспоминаете как три года назад ездили на море и какой там был вкусный шашлык. Или, пока стоите в пробке, вспоминаете вчерашний неприятный разговор с коллегой, а уже через три минуты вы, вдруг, думаете о курсе валют.

   Подобные блуждания мысли всегда интересовали меня. И если на гражданке я особо не заострял внимания на этом феномене, то, будучи запертым в четырёх стенах в полном одиночестве и без конца гоняя мысли по кругу, я обратил на него самое пристальное внимание.

   Я понял, что перескакивание с мысли на мысль происходит ассоциативно. В моменты спокойного состояния, когда мозг не занят чем-то конкретным, он начинает свою игру с мыслями. Начав оперировать каким-то одним объектом, мозг через цепочки ассоциаций перескакивает с одной мысли на другую и может продолжать еду игру очень долго. Мне очень захотелось проследить за тем, как происходит этот процесс и я стал наблюдать за своим мышлением. Но хватало меня ненадолго. Буквально на две-три первых перемен тем мозгом. Рано или поздно я обнаруживал свой разум обсасывающим какую-то мысль, а как и когда я пришёл к ней я не замечал и очень часто не мог даже вспомнить. Но делать было решительно нечего и потому я приступал к наблюдению снова и снова. Это было и забавно и познавательно.

   Довольно быстро я понял что внешние раздражители и положение тела влияют на сосредоточенность и отвлекают от наблюдения. Несмотря на то что я был в тишине и одиночестве, отвлекающие факторы тем не менее присутствовали. Изредка доносились из-за двери приглушённые разговоры пациентов и медперсонала, пять раз в день приносили еду, два-три раз приходила медсестра с капельницами и таблетками. Для того чтобы отвлечься, достаточно было даже яркого солнечного света и неудобной позы.

   Поэтому я постепенно выработал методику, помогающую концентрироваться на наблюдении за мыслями. Я ложился на кровать, прикрывал глаза и начинал с того, что полностью расслаблял тело. Для этого я сосредотачивал внимание поочерёдно на всех частях тела начиная с кончиков пальцев ног и заканчивая макушкой головы и усилием воли расслаблял все мышцы и суставы. Особое внимание уделял лицевым мышцам и дыханию. Оказалось, что я постоянно носил на лице жёсткую маску, сформированную застывшими мышцами. Это была страдальчески-заискивающая маска. Мне пришлось избавиться от неё. Дыхание было частым и поверхностным. Наблюдая за ним, я научился дышать реже и глубже. Я потратил на это несколько дней, но оно того стоило. Зажимы тела отвлекают на себя очень много жизненных ресурсов: энергии и внимания. В повседневной жизни мы привыкаем к этим расходам настолько, что перестаём замечать их.

   Глаза я сперва закрывал полностью. Но так я очень быстро либо засыпал, либо отвлекался. С закрытыми глазами блуждание мысли почему-то усиливается. Поэтому я начал прикрывать глаза примерно наполовину. Таким образом я уменьшал количество отвлекающего света из внешнего мира и редуцировал турбулентность мира внутреннего.

   В таком положении следить за ходом мысли было гораздо удобнее. Ничто не отвлекало меня и я с удовольствием наблюдал за переходами между мыслями и анализировал ассоциации, эти переходы вызывавшие. Постепенно я стал просто наблюдать за ними, никак их не оценивая. И обнаружил забавный побочный эффект: пристальное наблюдение за мыслями прекращает внутренний монолог. Под чутким вниманием сознания поток мыслей иссякает. Сперва это тишина внутри оглушила меня. Но потом невероятное по интенсивности ощущение восторга от пребывания в ТЕПЕРЬ, в ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС, привело меня в такое возбуждение, что я вскочил с кровати и стал ошалело бродить кругами по палате, пытаясь понять, что происходит.

-3

Теперь каждый день я просыпался, выполнял утренний туалет, делал зарядку, завтракал и снова ложился на кровать, чтобы опять войти в это блаженное состояние СЕЙЧАСНОСТИ. В таком положении и в таком состоянии я проводил целые дни. Постепенно необходимость во вхождении в это состояние отпала и я стал пребывать в нём постоянно.

К этому времени мне разрешили покидать палату и я бродил по коридорам госпиталя с блаженной улыбкой на лице, приходя в восторг от любой мелочи, которую встречал на пути. Я мог часами стоять перед информационным плакатом о педикулёзе и восхищаться им. Ватманом, на котором он нарисован, шрифтами, которыми он написан. Самой вселенной, что создала и этот плакат и этих удивительных существ, изображённых на нём. Я беседовал с пациентами и персоналом. Впервые ТАК видя людей. Я не оценивал их и совершенно не волновался о том, оценивают ли они меня и если оценивают, то как. Просто наблюдал за ними как за явлениями. Каждый из них был интересен и неповторим. Я наслаждался самим процессом общения, был полон любви ко всем и ко всему.  Я испытывал радость и удовлетворение от всего, что окружало меня. Еда была невероятно вкусной, люди божественно милы и красивы, законы вселенной мудры и обоснованы. Не было ничего, что могло огорчить меня или вызвать отвращение.

   Меня не покидало ощущения пробуждения. Как будто до этого я всю жизнь проспал, а сейчас проснулся и вижу этот мир впервые. Мир был нов, свеж и невероятно красив. Вместе с тем я сам был невероятно мудр, уравновешен, рассудителен и спокоен. Как-будто я живу в этом мире не одну тысячу лет. Эта абсурдность моего мировосприятия нисколько не удивляла меня. Так и должно было быть.

   Постепенно эта восторженность утихла. Остались полная концентрация на настоящем моменте и безоценочность суждений. Состояние потока пребывания в ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС не покидало ни на минуту.

-4

   Когда меня выписали, стоял конец марта. Весна была ранняя. Солнце пригревало и тёплый ветер ласково обдувал лицо. Я шёл в расположение дивизиона. Я был другим человеком. В госпиталь зашёл омрачённый, загнанный солдатик, а вышел из него… Не знаю, кто из него вышел, но точно кто-то другой.

   В госпитале я провёл полтора месяца. Почти месяц продлился мой ретрит. А тогда я даже слова такого не знал. В то время слово «медитация» означало для меня сектантскую молитву, а буддизм был глупой детской религией с сонмом божков родом из нищей Индии.

Так, совершенно ничего не зная о медитационных практиках, я заново изобрёл велосипед. Позднее на гражданке я был очень удивлён, когда случайно (случайно ли?) увлёкся буддизмом. Понятие Дхьяны не стало для меня чем-то новым и трудно познаваемым. Я с радостью узнавал в описаниях состояний ума практикующих медитацию то, что уже испытывал сам.