Утро. Я поднялся с койки самостоятельно. Сделал два шага, и меня пронзила острая боль. Валюсь на постель снова, скрипнув зубами.
Часов в десять под окном остановилась "Эмка". Смотрю, из машины выходит старший политрук Фляжников, мой друг еще по Финской войне. Ба! У меня от радости забилось сердце. Коржев уже сказал Фляжникову, как и почему я оказался здесь, и мой друг спешит ко мне. Со слезами обнимаемся и засыпаем друг друга тысячами вопросов.
Фляжников - честный, добросовестный офицер. Скромный, тактичный. По должности - зам. нач. особого отдела нашей дивизии. Он подтвердил, что наша дивизия сейчас выведена из боя в Гонорату на 2-3 дня для приведения в порядок боевой матчасти, и скоро отправится куда-то на другой участок фронта. За последние дни дивизия понесла большие потери. Многие наши товарищи погибли...
Фляжников прибыл по личному приказанию комиссара Руденко для того, чтобы отправить личные вещи комсостава, для чего через несколько часов подадут три платформы. Он вскоре ушел выполнять порученное дело. Я, обрадованный его приездом, стал ждать часа, когда отправлюсь с ним в Гонорату.
С пяти часов вечера стали загружать поданный состав, а через три часа погрузка окончилась. Весь комендантский взвод погрузился в грузовую машину, а я уселся с Фляжниковым. Эшелон с вещами двинулся в Пензу.
В полуднях мы отправились в дивизию. Всю дорогу без конца говорили. А вот и Гонората!
- А, наш контуженый! - встретил меня наш комиссар Руденко - А говорили, что ты сильно контужен и был без сознания?
- Да, вернуться то он вернулся, только не в строй, а в санчасть. А тут и без него вся санчасть забита ранеными, - говорит нач. санчасти врач Барбетов.
- А вы быстрее лечите его и возвращайте в строй! - сказал комиссар и заторопился по своим делам.
Барбетов поместил меня в санаторную машину и начал расспрашивать о моей болезни. Сказал, что при первой возможности отправит меня в тыл с санитарным поездом.