На самом деле турки – милые.
Я сижу, скрестив ноги, напротив девочки в сиреневом платке; платок такой длинный, что его края касаются её колен. Она пьёт чай. Это совсем туристический регион, Аланья, берег Средиземного моря, где, по идее, всё должно быть пропитано противным духом «дэвушк падхады хароший купи задорага». А – не так.
Отходишь два квартала от шумной расписной набережной, заполненной отдыхающими в креме от загара, для загара и после загара, украшенной пёстрыми полотенцами, надувными кругами и жёлтыми уточками. И ловишь тишину. За линией отелей и апартов живут люди. Они не говорят по английски и тем более по русски, они не впаривают тебе разноцветное барахло и даже – сюрприз – не пытаются тебя склеить, как куаферы и татуировщики в seaside-салонах. Ты им просто интересен, только лишь потому, что ты другой.
У тебя белая кожа, ты смешно произносишь турецкое «йок» и понятия не имеешь, как правильно пить чай. Они кормят тебя шелковицей с деревьев, она неимоверно вкусная и красит пальцы, они называют по имени свои сладости, но ты не имеешь силы запомнить этих имён. Они спрашивают, как там Путин – как будто ты перед отпуском как раз забегал узнать, как у него дела, как будто он рассказал тебе об этом. Они приносят тебе апельсины и мушмуллу, делятся паролем от закрытого интернета – он тут везде закрытый и везде очень плохой. Они рассказывают, где пляжи хорошие, а где – городские. Им нравится их город и хочется, чтобы он понравился тебе.
Девочка по турецки рассказывает мне о своём муже – я не понимаю ни слова, но муж однозначно хороший и девочке, конечно, очень повезло. Это ясно по интонации и по тому, как она улыбается, глядя на него. Он делает экмек – это, по турецки, хлеб – и продаёт его за одну лиру. Хлеб везде свежий и практически всегда горячий. Они спрашивают, не хочу ли я остаться здесь. Я слушаю, как разносится над городом напев муэдзина – со всех минаретов. Я думаю о том, что мне слишком мало одной жизни, чтобы узнать всё, что есть на этой земле.
