Тяга к исключительности, тяга к коллективизму – изначальное противоречие, на котором держится человеческая жизнь и история. Как примирить эти две вещи?
Ответ очевиден - в коллективном сознании узкогруппового превосходства. Делить чувство исключительности с немногими приятнее, чем с толпой. Ближних все-таки хочется, человеческая природа предательски социальна, заповедь также не выбрасывается на помойку, но лучше, чтобы ближних было поменьше и чтобы они были меня достойны, равно как и я их.
Стоит ли удивляться, что основой современной литературной жизни стал принцип расового превосходства. Расизм потерял естественнонаучную почву под ногами и теперь этот термин можно употреблять без псевдонаучного маскарада, напрямую указывая на то, что всегда составляло его сердцевину – идею априорного неравенства, видового различия человечества. «Есть которые люди, а которые и человеки». Есть они – толпа, масса, сброд, а есть мы – орден, каста, братство.
Поставить себя в особое положение – вот цель и смысл деятельности большинства так называемых отечественных литераторов. Такова суть литературной жизни. Перед ней померкли политические амбиции и идеологические пристрастия. Условные охранители, как и любители свободы оказались абстрактно едины в отстаивании собственной исключительности, в утверждении неких особых прав и привилегий, которые им полагаются как носителям высших истин и смыслов.
Мотивировка различна. Одни танцуют как от печки, от свободы, другие от традиции, но суть одна – «мы – особые, мы равнее». Различны и способы воплощения этой идеи на практике. Одни коллекционируют грамоты и дипломы, обвешиваются наградами не хуже незабвенного Леонида Ильича. Другие создают по привычке союзы, печатают корочки, становятся замами и главами, руководителями отделений. Третьи скромно заявляют о себе, как о столпах и основах культуры (убери их – и все повалится), и пытаются на этом основании тупо залезть в бюджет и в карман налогоплательщику.
Творческая общественность наша в большинстве своем оказывается неспособна ни к какой иной деятельности, кроме выстраивания статусных отношений. Все, что именуется «творчеством», не является самоцелью, и ценности само по себе не имеет, чтобы они там не говорили в интервью. «Творчество», выраженное в знаках, заполняющих страницы статусных журналов и изданных в солидных издательских редакциях книг - инструмент построения иерархии, подтверждения, укрепления, развития собственного статуса, не более того. Раньше были купцы разных гильдий, теперь речь идет о литературных сахибах разных мастей.
Доминирование идеи расового превосходства, подтверждается обострением статусной борьбы по мере попадания в число привилегированных лиц. Внутри высшей расы также есть деление: федеральные толстые журналы обладают большей чистотой крови, чем провинциальные, издаться же у «каменной литературной бабы» считается знаком высочайшего отличия - все остальные издатели и издательства неполноценны в той или иной степени. Премии тоже имеют значение (равно как и различие между ними), и дело не в деньгах, а в том, что они подчеркивают чистоту расы попадающего в них автора, а значит и правоверность отобранного текста.
Понятно, что знать о том, что ты совершенство и идеал – во все времена вещь приятная (и в материальном, и в духовном смысле), но есть разница между совершенством в чем-то, и простым ярлычком в искусственно созданной иерархии, с которой мы сейчас имеем дело.
Конечно, всех этих людей, печатающих книги и публикующихся в журналах, тираж которых неуклонно приближается к тиражу стенной газеты в пионерлагере, можно счесть странными мечтателями, людьми, живущими дикими фантазиями. Пусть забавляются. Была же у нас Обезьянья Палата, и Председатель Земного шара имелся. Но тут не довольствуются малым (кружок, забава), наоборот утверждают, что все всерьез, и именно они представляют самую настоящую отечественную словесность.
Раз так, мимо этого странного явления не пройдешь, отмахнувшись - чем бы дитя ни тешилось. Расизм не просто внутреннее убеждение этих людей (мы и быдло, свои и остальные, культура и варварство), эта идея распространяется, генерируется и поддерживается как единственно верная в деле построения «культуры». Расизм – парадигма, в которую встраиваются вновь вербуемые сторонники (ничего не поделаешь, популяцию следует поддерживать), завязывая отношения в духе «раб-хозяин». Старайся (лижи, чеши пятки, пускай в ход опахало), и ты со временем, может быть, тоже станешь сахибом. Идея расизма – плоть и кровь современной отечественной литературы. «Белые» литераторы – цвет и свет цивилизации.
Расизм и сопряженный с ним колониальный стиль мышления, как мне кажется, позволяет объяснить многие особенности современной отечественной литературы.
Были ли, к примеру, британцы в колониях носителями национальной английской культуры? Нет, наверное. То был вненациональный колониальный тип бытования, который в большей степени роднил их с французскими или немецкими собратьями, чем с жителями Девоншира.
Нечто подобное имеем с отечественными литераторами, которых русскими назвать не повернется язык. Да и российский - в данном случае эвфемизм, затемняющий суть и закрывающий глаза на правду. Российские они только по прописке, по сути же ничьи, свои собственные. Своего рода Ост-индская нация, толстожурнальная или элитарно-художественная раса. Впрочем, некая умозрительная территория метрополии все же существует, хотя и вводится скорее для формы, как один из многих ограничивающих факторов, позволяющих одним подтвердить свое превосходство над другими. «В Москву! В Москву!» - это все кричалось не зря с классической сцены. И как оборотная сторона, вот такое отношение к географии отдаленных территорий: «Прости, читатель, тебе придется страдать от упоминания Красноярска…».
В литературе колонизаторов нет места местному тексту. Ну что они там могут написать, папуасы? Если пускать их, то исключительно ради развлечения, что ж должна быть и экзотика, некое посмешище, смердяковская валаамова ослица. Другое дело литература метрополии, а метрополия – это мы, небесная литературная гвардия и пяток толстых журналов с небольшим контингентов почитателей и обслуги.
Расизм – ключ к объяснению антигуманизма, антидемократизма, антипросветительских настроений, господствующих в отечественной литературе. Принцип равенства возможностей в рамках расистской парадигмы недопустим. Здесь не может быть никаких социальных лифтов. Никакого самотека. Только свои. Только по протекции. Только чистая кровь. Книга – элемент жесткой стратификации даже внутри узкого круга, что уж говорить о внешнем. Книга – инструмент власти, возвышения над другими. Она должна прежде всего разъединять и дифференцировать, а не объединять и наводить мосты.
Тем более недопустим принцип дела. Ведь он вернет к жизни верную иерархию (кто работает, тот ест, а не наоборот, как сейчас), положив конец искусственной и извращенной.
Гуманизм, разделяющий человечество, как минимум на две половины, также переиначивается и перетолковывается. Но это разделение при желании можно поставить себе на службу. Вывести тезис гуманизму противоположный: человечность распространяется не на всех.
За примером ходить не надо, можно выхватить какой-нибудь ходовой современный текст и увидеть, как работает мысль в этом направлении. Поляринов «Центр тяжести» - вполне себе роман о быдле и небыдле, о том, как идею половинок человечества, подменяет здравница не просто лучшей, а единственной части человечества. Это роман о сахибах. Они страдают, и только они достойны сожаления.
Та же нотка, звучит и в прошлогоднем псевдогуманистическом бестселлере Глуховского. В «Тексте» - главная мысль не быть быдлом. В чем заключалась беда героя? В том, что он взял в руки телефон всевластья. А надо было выкинуть. Он слишком завяз в этой паутине. Он связался с Сукой и сам стал таким же. То есть расчеловечился, замарал белые одежды. Весь роман – описание погружения в жизнь низшей расы. Но белый сахиб может пожалеть этих убогих, а вот они не способны.
Естественно мысль эта проведена непоследовательно, потому что расизм трудно вообще осветить в какой-то жесткой логике, изъян имеется в самом исходном посыле – «другой – не человек», и чтоб развить его без сучка и без задоринки на трехстах страницах, нужны определенные интеллектуальные усилия. Или хотя бы четкое сознание собственной превосходства, и достаточная откровенность, чтоб это выразить до конца.
В расизме отечественный автор никогда не признается. Но исповедовать его будет истово. Потому что только так можно войти в высшее литературное общество.
Не признается, что главное к чему он стремится - не пустить Другого (то есть человека, не вписывающегося в его расистскую систему координат).
Знание и познание, которое всегда поощрялось, ныне несет в себе угрозу. Просвещать, значит нарушать чистоту расы, осквернить ее, подвергать сомнению справедливость расового принципа, противоречить исходному тезису о том, что есть те, кто способен и кто неспособен к разумной деятельности. Поэтому знание становится эзотеричным, вопреки своей демократичной природе (диалог, обмен, корректировка, фальсифицируемость). Естественным следствием подобного извращения, становится то, что оно превращается в итоге в труху, в нечто бесполезное и потерявшее связь с действительностью.
Индивидуальность в расистской парадигме подменяется идеей изначального, априорного неравенства. Неравенство и становится показателем индивидуальности. Отсюда такое стремление к его постоянному подчеркиванию.
Естественным показателем неравенства становится запрет на свободную артикуляцию мнения. Собственно это давно уже произошло. Литература перестала быть местом для дискуссий.
Вот говорят о запрете на артикуляцию женского мнения. Но сахибы не желают слышать мельтешащее вокруг большинство, разных инородцев. «Жопе слова не давали. Отключите пятый микрофон, пожалуйста».
И вот отключен уже не только пятый.
Однако прогресс не остановить. Время сахибов на исходе, расизм бесперспективен. Зачем нужен микрофон, журнал, мини-башня из слоновой кости, когда на дворе новый век и совсем другие технологии?
Сергей Морозов