С Александром Моисеевичем я познакомился в октябре, во время стоянки-дозаправки нашего самолета в Красноярске, в будущем, надеюсь, Решетневе. Прочитав новость про планируемое переименование аэропортов больших российских городов, мы и разговорились.
- Переименование аэропортов России погрузит всех нас, граждан страны, на одно историко-литературное полотно, - выразил я свое мнение Александру Моисеевичу.
- По-моему, хорошая идея, - сказал старик, листая по мобильнику списки городов и аэропортов. - Новая Россия обрастает вписывает в свою историю новых героев - вон вышли фильмы про Высоцкого и Довлатова, вон - концерт памяти Галича по телевизору показали. Советское и совсем недавнее прошлое России, с новым ощущением свободы, готовится войти в школьные учебники. Вы считаете, что это плохо?
- Не знаю, - задумался я. - Мысль и память должны быть живыми, а когда они - часть идеологии, то это как поцелуй не по любви.
Александру Моисеевичу понравилось мое сравнение - он улыбнулся.
Собеседник оказался выходцем из прибалтийской профессуры, лично знавшим Юрия Михайловича Лотмана, и одновременно - академическим буддологом, учеником Юрия Николаевича Рериха. Его необычное сочетание интересов к литературе и буддизму втянули меня в себя без остатка.
Как путешественнику в регионы вокруг Тибета, мне было безумно интересно услышать о культурах северного буддизма. Но наш разговор все крутился вокруг аэропортов, как самолет через пять часов над Домодедово:
- Вы правы, молодой человек - мысль всегда избыточна и индивидуальна. Но символы, - и язык, в частности, - тоже нужен. В Тибете монахи медитируют на иконографические образы, которые настраивают их на определенные мысли и приближают к мудрости будд. Разве не лучше пожертвовать аэропортам именами великих людей, чтобы новые поколения россиян чаще говорили имена гражданской свободы?
Он указал на список популярных имен кандидатов, в честь которых народ хотел бы назвать свои города:
- Разве не лучше разбавить привычную политическую стабильность именами Егора Летова, Варлама Шаламова? Считайте, что это имена для медитации. Если Омский аэропорт будет назван именем Летова, то мои внуки, может быть, лишний раз поинтересуются у Википедии: а что такое “Гражданская оборона”, чем группа была такой оппозиционной власти?
Стюардесса принесла чай и еще раз извинилась за непредвиденную стоянку:
- Сегодня сильный встречным ветер - самолету надо дозаправиться. В Москве будем с опозданием на два часа, - рапортовала девушки. - Вот ваш чай.
Я сделал первый глоток, когда услышал бормотание Александра Моисеевича. Он поддевал мизинцем чай в стакане и потом “освещал” пространство вокруг. При этом буддолог шептал на непонятном мне языке. Оказалось, он так молился на монгольском о нашем хорошем полете в Москву.
- Думаете, поможет? - спросил, улыбаясь, я.
- Да, - как отрезал Александр Моисеевич. - Во время обряда я прохожу через символический ряд букв и движений к сути феномена, не обремененного шелухой внешних обстоятельств.
- Это как?
- Ну, это как вот с аэропортом имени Егора Летова - можно много раз говорить местоимениями, а можно обращаться к мудрости если не будд, то хотя бы святых панков прошлого.
Мы замолчали. Я удивился как он связал две этих темы: буддизм и переименование отечественных аэропортов. Но это было как дуновение морозного ветра, которое выметает тебя из зоны комфорта и привычных мыслей. Возможно, именно этот ветер и задержал нас на дозаправке в Красноярске.
Самолет уже готовился к взлету. Пора было выключить мобильный интернет с новостью и сесть на своё сидение. А значит - и проститься с Александром Моисеевичем:
- О, это все благодаря нашим с Вами молитвам, - сказал буддолог, услышав включающиеся двигатели.
- Молились только Вы, - поправил я.
- Нет, молились мы оба за наше будущее. И вот - оно наступило. Пора пойти еще раз взглянуть из иллюминатора на таежные пейзажи.
Старик развернулся уходить, когда я задал последний вопрос:
- Подождите, Александр Моисеевич. Секунду.
Я постарался быстро сформулировать главный вопрос беседы:
- Как же по вашему было бы тогда лучше сделать в России, чтобы сохранить живую память о великих именах недавнего прошлого и при этом передать новым поколениям язык с именами свободы?
- Думаю, мы можем только молиться - свобода же не только в том, чтобы дать свободу мысли, но и в том, чтобы дать свободу выбрать между свободой и несвободой мысли. Жизнь больше любого текста.
- Ничего не понимаю. А как же северный буддизм? Вы же сами сказали как важна в нем функция символа.
- Все так, - улыбнулся буддолог, - только не забывайте, что символ утилитарен, он - не есть сама цель. Медитируйте на живые мысли и имена - это, пожалуй, главное что я передам своим внукам.
Ветер немного утих. Мы взлетели. Внизу остался будущий аэропорт Решетнев. С высоты птичьего полета он показался оковой на руке лесной полосы.
Во время основания Тибетской империи, в седьмом веке нашей эры, у царя Сроцзангампо была китайская невестка, которая увидела в тибетском нагорье очертание спины демона невежества. По ее слову в стране были построены буддийские монастыри, которые стали оковами существа. Может быть таков смысл и в отечественном переименовании аэропорт - сковать консервативный язык 90-х и нулевых, чтобы дать место для ветра свободы.