Сколько бы ни было грусти у тебя внутри, самый верный способ с ней разобраться — это отправиться на пробежку. Особенно когда бегаешь каждый день уже не первый год и это становится своего рода ритуалом, ежедневным очищением мыслей.
Выходя из дома, чувствуешь некое предвкушение: вот, сейчас, ты придешь в движение и вместе с тобой начнут как будто бы двигаться ранее неподвижные дома и деревья. Какой бы выбрать путь на сегодня? Побежать рядом с мостом по уже проверенной схеме «3 и 5 кэ мэ» или же придумать что-нибудь интереснее — отправиться по заброшенным садам. Андрей подбегает к развилке — и в шутку думает про себя: «Направо побежишь приключений найдешь, налево побежишь — ничего не поймешь". Ничего не подозревая, он бежит бодро, даже чему-то улыбался. Но чем больше шагов делали его ноги — работая как бы отдельно, перепрыгивая лужи и оббегая грязь — тем больше он уходит в себя, а это не самое приятное место, потому что — заброшено.
Проезжающие машины, их застревающий шум напоминают ему об одной недавней поездке. Но нет, не нужно о ней вспоминать — ни о ней, ни о том, как водитель БлаБлаКара включает аудиокнигу Братьев Стругацких «Как трудно быть богом», не нужно напоминать о чувстве трепета, которое пронизывает его тело и остается чуть-чуть на границах, приводя кожу и волоски в странного рода движение — волнительное и приятное. Не нужно вспоминать о встрече, произошедшей потом, и об этом чувстве — о триумфе реальности, превзошедшей всяческие ожидания. Не нужно вспоминать о последующих двух днях, отмечаемых сначала случайными касаниями, а потом уже целенаправленным движением по направлению друг к другу.
Солнце не стесняется в проявлениях любви — как и они тогда — но ему уже скучно радовать глаз, поэтому оно причиняет боль — как и она тогда, и Андрей не замечает, как капля пота стекает со лба, она падает на землю, не разбиваясь — как и воск тогда.
У тебя лучшее тело, Андрей, в ту ночь ты был идеален, Андрей — отовсюду к нему подходят его имена: от неровной череды кустов, которые не стоят, нет, движутся по направлению к нему, качаются на месте, наклоняются и в момент, когда он пробегает мимо, Андрей почти чувствует чье-то касание на плечах. Он пробегает мимо одноэтажных домов, которые еще хранят свои тайны — в отличие от него. Ему непонятно — «нам всем непонятно», —вторят поверхности случайных объектов — что было тогда откровением — впервые раздеться или рассказать, как в детстве он учил котят плавать в огромном баке с водой.
Андрей подбегает к арке медленно, давая ей время (складываться из желтой газовой трубы), и пытается как-то остановить воспоминания, но они ускользают, замирая в последний момент, чтобы слегка прикасаться.
Но нет, слишком много поцелуев и прикосновений.
Вот на остановке стоит бабушка, незнакомая Андрею. А вот идет какой-то мужик, покачивается — его Андрей узнает по выкрикам и случайным взмахам, мужик машет костылем и ругается матом, как будто улица обидела его — или лишила любви. Андрей здоровается с ним, не ожидая от этой коммуникации ничего, кроме может быть кислого запаха немытого тела, но из него внезапно складываются слова:
—Андрей, — говорит пьяница нараспев — будь, мать твою, осторожен и не убивайся.
Ах, если бы такие советы могли бы ему помочь! Андрей останавливается, и только принятое раньше решение не останавливаться удерживает его на ходу.
—О чем ты? — продолжается бег на месте.
Пьяница нараспев:
—Не в училище и не по садам. Если телесность – это в первую очередь наслаждение, то тебе лучше бы остановиться. Они чуют твое тело — все в округе чуют твое тело, — с этими словами он воровато оглядывается, — и скоро они выйдут на тебя.
Андрей пропускает это мимо ушей. Мимо ушей-то он пропустил, но сказанное пьяницей не давет ему покоя, кружится возле и всплывает потом.
С другой стороны, он пока еще не собирается в сады — еще не урожай, а в училище ему делать нечего. Это для тупых. Ну, по крайней мере, в его школе все так считали. Он тоже так считает, а что еще остается делать, если он ездит туда каждый день?
Впрочем, переживать из-за нее в самом деле не стоит. И только образ ее появляется в речи, как тут же невидимые руки ползут в сторону памяти в виде уворачивающихся воспоминаний — всегда слишком ярких, чтобы оставить в покое и не напомнить о том, что все хорошее — прошло.
Андрей ускоряется, чтобы выбросить это из головы. Как раз финишная прямая — перебежать через железнодорожные пути и пятьсот метров до дома.
Днем он сидит дома и ничего не делает. Становится невыносимо, и Андрей уже посматривает в сторону переписок с ней.
Андрея просят помочь и сходить за водой на родник. Он выходит на улицу. Идет мимо сетки парковки, задумавшись, проведя по ней рукой. На улице ему кажется, что он видит ее силуэт. Это, естественно, не она — просто похожий типаж. Видимо, его любимый типаж.
Потом звонит Диме и зовет его гулять. Тот отказался, мотивируя тем, что бабушка попросила его помочь по дому. Скорее всего, эта помощь — в очередном рейде его любимой игры.
Гуляя, Андрей проходит мимо парка победы с перечнем имен погибших. Там пусто, и где-то стоят бутылки. Обычно тут собирается вечером всякая пьянчуга.
Он проходит мимо здания училища. Двери в нем пока закрыты.
Прохладой и выложенной дорожкой из гладких кусков мрамора его встретил родник . Там удивительно тихо, только писк комаров иногда появляется на фоне журчащей воды. Здесь спокойно и хорошо, как будто тишина обнимает его и укрывает одеялом. Как будто тишина прижимается к нему, и он еще долго не может уснуть.
Тишина будит его и называет по имени. Андрей. Андрей.
Его кто-то зовет. Он поворачивается на звук из кустов. Два, нет, три, четыре, пять-шесть, множество глаз смотрит на него из кустов. Андрей пятится, поскальзывается и теряет равновесие. Подставляет руку и упускает кусты из виду.
Его собственное имя еще долгое время стоит в ушах, пока он идет домой. Ошибок быть не могло. Андрею не могло показаться. Были глаза и голос был.
Это был ее голос. Андрей идет домой, часто оборачиваясь. Может быть, поэтому он не заметил, как на него из-за угла выходит пьяница и чуть не сбил его с ног.
—А, что извините, — Андрей обязательно бы сказал что-нибудь еще, но мужчина прерывает его и начинает говорить. Рыжеватая заляпанная борода при этом трясется и как будто жестикулирует вместе с ним.
—Ты видел? Ты видел? Это теперь будет преследовать тебя. Оно почуяло тебя. Они все следят за тобой. Будь осторожен и не бегай ночью. Но не бегать тоже нельзя, иначе они все будут тут. Ха-ха, они все будут тут. Они не найдут Сашку. Ха, нет, не найдут. И они тоже не найдут, ха нет, не найдут. Они идут за мной. Они идут за тобой. Они идут, а ты беги. Но убежать не получится, ха-ха. Беги-не беги. Но лучше беги. Да, я еще нападу на тебя, не разговаривай со мной больше. Оно смотрит через меня. Нет, выйди! Нет, не трогай мою дочь, это мое воспоминание, не трожь!
Пьяница — Сашка — трясется и плачет. Он бежит от Андрея, двигаясь при этом так, будто ему приходится прикладывать невероятные силы, будто что-то сопротивляется его желанию уйти.
— Уходи, уходи, больше не говори со мной, — говорит он с чем-то, борясь, смотря вслед уходящему Андрею. Тот оборачивается, чтобы не выпустить его из поля зрения. Потом Сашка неестественно вывернулся и застыл.
Андрей смотрит по сторонам. Если они и привлекли внимание, то ненадолго: все уже привыкли к тому, что Сашка чудит. Его приятели рассказывали, что они встретили его в парке, увлеченно болтающим с самим собой. Или вот вчера тот напился до чертиков и набросился на сетку с палкой, умудрившись пораниться.
Когда Сашка успел повернуть голову — непонятно. Но теперь он смотрит в упор, неотрывно следя за уходящим Андреем.
Андрей слышит свое имя. Опять ее голос.