«Песня года»: исчезая в этих волнах…
Я зачем-то просмотрел все советские новогодние выпуски «Песни года», стартовав с «Песни-71» (именно в этом году и появилась живущая поныне передача) и финишировав на «Песне-90». Двадцать подведений музыкальных итогов года как одна копеечка.
Просмотрел честно – все концерты, от слов «Здравствуйте, дорогие телезрители» и до финальных аккордов, не проматывая ни патриотической лирики Серафима Туликова, ни солистов ансамбля Советской армии им. Александрова, ни прочих идеологических примет эпохи.
И только после этого делаю выводы.
Во-первых, как выяснилось, нет лучшего способа совершить глобальный марш-бросок «по волне моей памяти». Призраки прошлого всплывают из каких-то совсем уж невообразимых глубин, навсегда, казалось бы, погребённые под многотонной толщей воды. Весь прожитый мною пресловутый «застой» от сопливого детства до усатой юности. Ну да, всё это ностальгическое: «Господи, точно, 74-й, как раз дед помер, а я в школу пошёл, она тогда из всех окон звучала. А под эту мы с Ленкой за танцплощадкой целовались, а эта – уже армия, аэродром Ленино на Камчатке, мы тогда наутро ещё столовую откапывали после бурана. А эту дядя Коля, покойник, петь любил: «Три-и-и-и месяца ле-е-е-ето…».
Музыка – один из самых мощных маркёров времени, особенно тогда, когда ее официальный ассортимент был довольно бедным.
Даже если ты терпеть не мог официальной эстрады - она все равно звучала фоном, популярные песни просачивались, пропитывали время, заполняя малейшие пустоты и делая ассоциации неразрывными. В общем, при желании «вспомнить всё» лучшего рецепта, наверное, не существует.
Второе, что очень явственно проявил этот эксперимент, – полную глупость утвердившегося в обществе представления о «застойных временах».
Наши СМИ немало потрудились над упрощением образа этого периода нашей истории, потому в массовом сознании времена позднего социализма – это нечто однородное, стабильное и одинаковое. Что ранние 70-е, что поздние 80-е – всё едино: шамкающий Брежнев, зубодробительная скука, неумело-агрессивная патетика, суконный патриотизм, всеобщее двуличие и несшиваемый разрыв между истинным и декларируемым, между бытом и телевизором: когда дома подвёрнутые джинсы и Pink Floyd на бобинах, а на экране наглаженные брючки и «Это наша с тобой биография» кобзоновским баритоном.
На самом деле поздний социализм совсем неоднороден - так же, как и его песенное отражение. Первая половина 70-х – это удивительное время творческого взлёта, в котором нет и намёка на последующую мертвечину. Всё очень живо и очень искренне.
В финальных концертах года практически нет «шлака» – песни или живут до сих пор в статусе классики, или, что называется, несправедливо забыты.
Возьмём те же пресловутые «песни гражданского звучания», которые так отравляли впечатление от «Песни года» в 80-е. Их и в начале 70-х было немало, едва не половина, но они действительно были честными хитами, которые пела вся страна.
В «Песне-71», например, это: «Товарищ» («и хлеба горбушку – и ту пополам») в исполнении неотразимого красавца Льва Лещенко, «Я люблю тебя, Россия» от Галины Ненашевой, спетая Кобзоном «Баллада о красках» Роберта Рождественского («Был он рыжим, как из рыжиков рагу, рыжим, словно апельсины на снегу») и посвящённая Гагарину «Знаете, каким он парнем был» в исполнении Юрия Гуляева. Ни за одну из них сегодня не стыдно. А если учесть, что в 1971 году исполнялись и давно уже ставшие классикой «Журавли», «Алёша» и «Русское поле» – похоже, придётся признать, что с гражданской лирикой тогда было всё в порядке.
Вообще в 70-е не было и малого следа того скулосводящего заорганизованного официоза, с которым сейчас ассоциируется «застой». Скорее уж наоборот – неформальность и свобода иногда даже зашкаливали.
На главном итоговом концерте страны могли устроить своеобразный «баттл» между Кобзоном и Лещенко, которые один за другим представляли свою версию песни «За себя и за того парня».
Могли шикарным жестом раздать пятьсот эскимо Большому детскому хору, который только что познакомил страну с волшебником в голубом вертолёте.
И возможности эстрадной карьеры в ранних 70-х были беспрецедентными.
Достаточно вспомнить историю Владимира Ивасюка. 21-летний студент Черновицкого медицинского института пишет песню «Червона рута», которую исполняет вместе с ансамблем «Смеричка», и уже на следующий год эта художественная самодеятельность достигает самой вершины эстрадного Олимпа страны – «Смеричка» выступает на итоговом концерте в «Останкино». Следующий год закрепляет успех с песней «Водограй», и на эстрадном небосклоне СССР появляется сверхновая звезда.
В 80-е стало потоскливее - с нашей эстрады исчезло слишком многое, и моё бодро стартовавшее прослушивание вязло всё сильнее и сильнее. К середине 80-х отделаться от ощущения практически непроходимого болота уже невозможно.
В какой-нибудь «Песне-87» из первых двух десятков песен абсолютное большинство не то что не дожили до наших дней – я их даже не вспомнил, все эти «Синегории» и «Недотроги» канули в Лету сразу после рождения.
В памяти задержались лишь «Снится мне деревня» да «Ягода-малина» – и это за полтора отделения! И лишь в финале пустили «Сару-барабу» «Секрета», барыкинский «Букет», «На теплоходе музыка играет» Ольги Зарубиной, вайкулевский «Вернисаж» и тальковские «Чистые пруды».
Семь песен на трехчасовой концерт.
Почему произошло это омертвление самого востребованного, может быть, вида искусства? Всё дело в пресловутой геронтократии. В СССР практически ничего не пускали на самотёк, всё в той или иной степени контролировалось властью, и этот принцип, часто обеспечивавший стране серьёзные победы, иногда работал и в минус.
На рубеже 70-х и 80-х в стране произошёл «эстетический переворот», своеобразная «музыкальная революция».
Вошло в силу поколение, чьи вкусы разительно отличались от родительских, причем изменения были фундаментальными, до разрыва традиции.
Если до этого основную массу слушателей составляли перебравшиеся в города «ваньки и нюшки вербованные», для которых деревенская эстетика была «плоть от плоти», то их дети были уже урождёнными горожанами.
Страна сильно изменилась, новые ритмы негласно, но неуклонно вытесняли прежние, и на фоне набирающих силу рока и диско прежние кумиры с «цветастыми полушалочками» и «девчоночками фабричными» быстро стали анахронизмом.
Не помогали ни голос, ни профессионализм – никто не виноват, просто времена изменились.
А вот у руля никакой смены поколений не произошло, там по-прежнему полагали, что отмена заводских гудков и снящаяся ночью деревня являются вершиной социальной актуальности.
Этот эстетический разрыв всё увеличивался и увеличивался, несчастные композиторы, поэты и певцы вынуждены были стилизовать свои вещи под эстетику пятнадцатилетней давности, а нарастающий на месте разрыва вакуум всё настойчивее требовал заполнить его – чем угодно, но заполнить. Поскольку "своего" не было - заполняли либо чужим, либо своим оппозиционным.
Так оно и случилось – фундамент лояльности размыло и всё схлопнулось. «Так мир кончается – не взрывом, но всхлипом», да.
А мы можем только гадать, что бы было, если бы этого поколенческого разрыва не было. Если бы "старцы" не абсолютизировали свою эстетику... Если бы идеология кроилась не по лекалам четвертьвековой давности... Если бы лояльность строю и гордость за страну впрыскивались в мозги в форме легализованного рока, неограничиваемой в издании фантастики и приключенческо-патриотическими блокбастерами... Да если бы просто поменьше официально-насупленной серьезности поздних 80-х, побольше искренних улыбок начала 70-х...
Но нет ничего глупее сослагательного наклонения в истории. Случилось так, как случилось.
А нам, оказавшимся, как в романе Финнея, меж двух времён, только и остается, что серфить периодически «на волне моей памяти».
А время бежало, бежало с тех пор, счёт теряя годам. Бежало, бежало, меня всё кидало, и здесь я, и там... (с)
_________
Традиционно напоминаю, что я ничего не имею против, если вы меня лайкаете, подписываетесь на мой канал, а иногда - почему бы не помечтать? - рекомендуете мои байки своим друзьям.
Я даже очень рад.