-Нормально, в целом. Я только пришёл.
-Куда ходил?
Я не знал, что ей рассказать.
-Так... Книжку отнёс.
Я решил не рассказывать.
Она помолчала.
-Как мама?
-Тоже ничего. А ты как?
-Не знаю, — поёжилась на том конце провода, — тревожно...
-А что случилось? — спросил я.
-У меня осталась твоя любимая кепка. Может, зайдёшь, заберёшь?
-Да на шута она мне — зима скоро, — отшутился я. Глаза у меня забегали, я испытал непреодолимое желание бросить трубку, причём так, чтобы она слетела потом с аппарата, и сегодня я бы уже ни с кем не разговаривал. Хотя бы сегодня. Хорошо, что она меня не видела.
-Ну её, эту кепку, — повторил я для убедительности, бегая глазами.
-Ты будешь на открытии «Африки?» — резко переменила тему она.
-К... какой «Африки»?
-Ты не знаешь? Неужели твой Майкл ничего тебе не сказал? Не может же он не знать?
-Андрюша знает, что кому говорить, а чего кому не говорить.
Внезапно она рассмеялась.
-Ну да, ну да... Это кафе такое открывается недалеко там от вас... Первое в городе.
Я подумал.
-И как же это... будет?
-По записи. Двадцать мест всего...
-А нас что, больше?
-Бо-ольше, — хохотнула Машка. — А кстати... ты не слышал... о которых... ну...
-Ну слышал. Ты об «Акулах»? Ты из-за них нервничаешь?
-А ты видел их?
-Нет. А чего ты разволновалась?
Вопрос получился с подтекстом, но она ничего не заметила.
-Да ладно. Будь осторожен.
-Хорошо.
-У меня ещё эта штучка лежит, как её... ну чтоб дымить.
-Ладно, — сказал я, - и опустил трубку, тяжёлую, как пятикилограммовая гантеля. — По-ка.
Эту болезнь назвали Горгоной, в честь греческой Медузы: тела людей, умерших от Горгоны, как-то консервируются или мумифицируются, напоминают фигуры из воска в музее восковых фигур. К моменту появления «Горгоны» мы уже разошлись, жили отдельно и практически на виделись с год. Когда я узнал, от Костика, что Машка тоже выжила, я даже не знал, радоваться или нет и не поверил потому. Но оказалось правдой. Правда, видеться чаще от этого мы с ней не стали.
Детей мы всё откладывали на будущее. Теперь это невозможно. Говорят, можно, в принципе, передать материал. Некоторые обходятся даже без медицинской помощи и контейнеров с холодом. Для них это — нормально. Для них это — выход. Они не видят в этом ничего такого. Но по мне — это уже бессмысленно. Нет никакой гарантии. В мире, где каждый один... А вдруг?..
У каждого есть кошмар. Даже у тех, кто принципиально снов не видит. Вот Машка никогда снов не видела. Обижалась даже, когда я ей не верил. Кажется, что обижаться? Все люди видят сны — хоть иногда, хоть бы для примеру. Нет, обижается. А с другой стороны, чего я всё время её об этом спрашивал? Спросить, что ли, больше было не о чем? Сейчас, вот, вспоминаю... А что вспоминать, она и сейчас жива-здоровёхонька. Я знаю, где она живёт: в квартире родителей, в районе вокзала. Я её там видел. Издалека.
ранее...