Даже если ездишь тут каждый день, невозможно запомнить все изгибы и повороты, так что сколько не езди никогда не знаешь что ждет тебя за следующим.
Солнце лупит прямо в глаза сквозь густую сеть мелких царапин на лобовом. Оно висит низко, прямо над бетонным забором, и даже если бы солнцезащитный козырек не был утерян где-то на долгом жизненном пути ласточки от него все равно не было толку. Ласточка как любимая женщина с паскудным характером, причиняет боль непрерывно. Сцепление не отключается, передача не включается, и прямо сейчас снова нужен подвиг: влезть перед газелью, не пропустив при этом никого перед собой.
Сегодня он готов к подвигу.
“Пацанов позову в субботу на стоянку у моста, отдохнем, сцепу посмотрим, может там всего то и делов тросик подтянуть.”
Вместо первой втыкается третья, двигатель ревет, к какофонии запахов внутри машины добавляется вонь жженого сцепления. Но цветущий край капота покачивается в считанных сантиметрах от ржавой задней балки газели, у таксиста, норовящего влезть по встречке между ним и газелью, нет шансов.
Сегодня его первый рабочий день. Лишь бы не кинули с деньгами, и он купит сцепу, и неон, и подкрасит пороги, и сменит все перегоревшие ламочки. Таксист сдается и вклинивается за газелью.
“Ленка будет вечером с девками в сквере сидеть, пиво сосать. Починим сцепу и подкатим к ним, лишь бы ворота в сквер открыты были. Не захочет ехать кататься - сама дура.”
Руки и ноги мерзнут, голове и заднице нестерпимо жарко. Душит вонь бензина и масла, всех бывших владельцев и всего того что они успели за долгую ласточкину историю в ней перевезти, не перебиваемые даже свежим резким запахом от горелого сцепления. Руль норовит вырваться из рук, а музыка сомнительного происхождения, приколхоженая только на днях, уже не работает. Но сегодня все это не важно. Жизнь борьба, но он уже в ней победитель. Сегодня его настоящая жизнь начинается.
Газель уходит куда-то в сторону, в очередной поворот, открывая взору скучающий на выезде из железных ворот в бетонном заборе камаз. Где-то высоко оранжевая кабина и торчащий из ее окна локоть водителя.
Он терпеливо ждет на тормозах и неитралке, подгазовывая чтобы не заглохнуть. Но камаз стоит, водила даже не смотрит в его сторону.
“Ну кукуй, жди чудес, профессионал.”
На сей раз первая втыкается сразу, он заходит в поворот с буксами, едва успевая оттормозиться перед газелью.
За поворотом солнце через тонировку на боковом стекле принялось светить прямо в экран второго телефона с навигатором под лобовым. Пока он пытался рассмотреть засвеченные цифры музыку прерывал тревожный рингтон звонка от начальства.
“Да, Виктор Сергеевич! Да, договор должен быть уже подписан, я еще не на месте, ситуация на контроле. Не могу пока проверить почту, сейчас же позвоню и все проконтролирую. Да. да.”.
Он влез пальцем в кофе, отвечая на звонок, и теперь пытался вспомнить где успел побывать палец сутра, можно ли его облизать, или не стоит. Пока звонил перед ним успели влезть две машины, и сзади возмущенно гудят.
“Да, да, да! Всем нужно на работу, даже тем кто уже весь в работе!”
Прилипнув передним бампером к заднице едущего перед ним он наощупь набрал номер.
“Анвар? Я тебя вчера просил прислать подписанный договор, ты прислал? Нет, Анвар, ты не прислал. Да, я в офисе буду, ну, через полчаса, наверное, где-то. Нужно чтобы договор уже был в почте к тому времени. А то так дела не делаются. Да. Давай, давай. Да”
“Кручусь как белка в колесе, ни вздохнуть ни пернуть, а вечером еще Машку в ресторан вести. Если опять притащит свою подругу-страхидлу, как там ее зовут, счет будут сами оплачивать.”
Ноги жмут педали а руки крутят руль на автопилоте, голова занята другим. Работа, женщины, машины, дом, везде нужен маневр, ничего нельзя просрать, это требует всего внимания. Рулить всегда было для него удовольствием, но сейчас просто не до этого.
“Нужно было на автобусе, все равно же вечером такси брать.”
Нахальная задница перед ним втягивает его в очередной поворот.
За поворотом дорога привычно перегорожена ремонтом. Пропустив одного встречного он притопил, кроссовер, утробно взревев, прыгнул вперед, дав всем понять что сейчас на проезде его очередь.
“Если успею заскочу в обед в магазин. А, нет, не заскочу, совещание с руководством, новый проект же. Значит после работы, у дома заскочу, Маша еще сутра список написала. Памперсы, корм, в аптеке там что-то. Каждую неделю у них новые лекарства, не запомнить”.
Нервно глянул на заднее сиденье, не забыл ли портфель. Недосып, все что не проверенное или сам забудешь или жена забудет. Поймал себя на том, что мысли о работе непривычно успокаивают. А домашние дела наоборот, напрягают до спазма в затылке.
“Надо Машу со Светкой отдыхать отправить, где там у нас тепло море и тепло в это время года. Заодно здоровье светкино подправят. А я с мужиками на охоту. Мишгана возьмем, только его монстр четырехколесный поди не доедет...”
Он встряхнулся, когда электроника в машине оттормозилась перед джипом. Из-за проклятого недосыпа он едва о чем-нибудь задумавшись тут же начинал задремывать.
“А перед охотой еще к другой Маше заеду.”
Заулыбался, думая о том как удачно что любовница тезка жены. Никогда не назовешь жену ее именем по запарке.
“Главное не привыкнуть и ночевать не остаться.”
Перед очередным ремонтом пробка успела набиться в два ряда, в ремонт уперся соседний. Он снова принципиально запустил желтый солярис из соседнего ряда, и аккуратно, один раз пискнув парктроником, вписался сразу за ним.
“Когда наконец все водилы научатся съезжаться елочкой, дорожники научатся чинить все только по ночам. И съезжаться елочкой станет незачем”.
Эта мысль развеселила его еще больше, и в поворот за ремонтом он въехал весело разгоняясь и хихикая.
Большая бледная задняя дверь фургона загородила почти все небо. Ручка на нем как у холодильника.
“Как джип назывался, с такой ручкой? Санта-фе? Его так и звали за эту ручку, холодильником.”
Фургон покатился потихоньку вперед, а он вышел из оцепенения на несколько секунд позже чем нужно. Как ни странно, сзади не гудели, но с обочины прямо на него с любопытством глядел молоденький гаишник.
“Ну останови.”
Оцепенение вызывала апатия. Сил гнать апатию не было. Сил вообще ни на что не было. Гаишник махнул палкой, приглашая в небольшой карман за собой и он послушно подкатился, опустил стекло, достал папку с документами из портфеля. Рыться в ней и искать права и страховку не стал, подал всю целиком. Гаишник сам открыл папку и взгляд уперся в свидетельство о смерти на самом верху.
“Давай, давай, листай”.
Аккуратно приподнял свидетельство, не вынимая, нашел под ним права. Мысли гаишника почти побуквенно выражались у него на лице. Увидел одинаковые фамилии в правах и на свидетельстве. Снова взглянул на свидетельство. Год рождения смотрел, прикидывает кто умер. Три года всего было, значит дочь.
“Только не спрашивай ни о чем. Все что хочешь со мной делай, только ни о чем не спрашивай”.
Гаишник поднял взгляд и попал им прямо ему в глаза. Тут же снова опустил и отдал документы.
- Можете ехать. Будьте осторожны.
Он вырулил на пустую дорогу, те кто ехал перед ним уехали, те кто ехал сзади стояли на светофоре. Асфальт был ровный, взгляду не за что зацепиться, видать только что положили. Серый асфальт. Серый бетон заборов. Серое небо. Говорят, желтый цвет успокаивает. Серый идеальный цвет абсолютной апатии. Есть и плюсы и у нее. Никакие проблемы на работе больше не напрягают.. Есть проблема - решим. День начался - проснулся. День закончился - уснул. Главное не проснуться посреди ночи и не начать вспоминать и думать. Не начинать думать “а что если бы...”. Не жалеть себя. Не жалеть ни о чем. Лучше апатия. А пока весь рабочий день впереди.
“В отделе пока спокойно, парни новые, но хорошо справляются. Проект сдавать только в следующем году. К жене сегодня пораньше приеду, она сутра чего-то совсем плохая была”.
После того скандала, еще до смерти Светки, он никогда больше не звал жену по имени, даже мысленно. Только женой.
Мысли побежали все дальше, к дому, к работе, к делам. В движении машины по ровному асфальту, вдоль ровного забора, в полном одиночестве, глазу и мысли не за что зацепиться. Привычные за много лет движения. Только руль чуть подвернуть рукой, входя в очередной поворот.
“Проект мы сдадим в самом лучшем виде, это наверняка. Если нигде не накосячим выбью наконец бюджет на отдел, и не нужно больше будет ходить на поклон в бухгалтерию за премиями ребятам на Новый Год”
Пробка хорошее место взглянуть на бумаги, только упавшая на него тень, и громкий дизельный рык, пробившийся сквозь стеклопакет, заставили его отвлечься. Он поднял глаза и нажал на тормоз. Водила высунул руку из окна камаза, благодаря, он поднял руку над рулем в ответ, готовый уже вернуться к бумагам. Не успел разогнаться за камазом, как его остановили. Вышел из машины зачем-то, суетясь, запихивая в портфель все вынутое, нашаривая в нем нужные документы. Гаишник зыркнул строго, забрал папку. И тут его накрыло дежа-вю. Год назад, та же дорога, та же папка, похоже и гаишник тот же.
Только бумаги другие.
Взгляд гаишника прилип к свидетельству о смерти Маши.
“Точно тот же. Вспоминает.”
Задница уперлась в ручку двери, он сполз на подножку. Руки похолодели, сердце колотилось.
“ Везет тебе на меня, служивый.”
Гаишник произнес это не поднимая глаз, и получилось, похоже, громче чем он рассчитывал.
- Мужик, ну как так то…?
Поднял наконец взгляд, тут же сам засуетился.
- Как себя чувствуете? Сердце?
Сказать у него ничего не получилось. Покачал головой в ответ, и от этого сразу замутило. Потом пожал плечами, дескать “не знаю что это, наверное пройдет”.
- Посидите здесь, я сейчас.
Помирать было не страшно, вцелом. Но похоже, все таки еще не время.
“Пью мало, курить давно бросил. Жена дымила как паровоз, даже когда доктора запретили. Как-то раз вернулась с лестничной площадки, увидела как морщусь на табачный запах, и сказала что не хочет продлевать агонию. А я, выходит, не прочь продлить.”
В глазах потемнело, было, но уже отпустило. Он так и сидел, прислонившись затылком к холодному железу и глядя вникуда.
“С самой смерти Светки у нее эта агония была. А может и раньше. Может так и не простила меня...”
Его мысли прервал гаишник с крышкой от термоса в руке. В крышке до краев что-то горячее.
- Держать сможете?
Он кивнул, тело вроде его уже слушалось. Ноги и руки еще дрожали и их покалывало, но шум в ушах почти прекратился.
Горячий сладкий чай с кислым лимоном. Последний раз такой у мамки пил, Маша такого не делала, у нее от кислого вечно изжога была. И говорила что у Светки тоже изжога. И кто теперь разберет, была у нее изжога на самом деле или это все бабья дурь.
Он пил чай маленькими глотками и вспоминал. ЗАГС, кладбище, морг, больница, магазины, аптеки, доктора. Ночь, когда проснулся и слышишь что жена не спит рядом. Лежишь и думаешь что надо вроде что-то сказать, но не знаешь что. Кладбище, другой морг, другая больница. Другие доктора, которые больше не говорят что все хорошо и нужно держаться. Аптеки, бессонные ночи и усталость.
Горячий чай как будто смывал с воспоминаний боль. Хреновое осталось хреновым, но радость снова стало радостью. А иногда можно и про хреновое вспомнить, хотя бы чтобы понимать, что сейчас то тебе не так плохо. Не так, как в морге. Не так как на кладбище. Не так как в больнице.
- Ехать сможете?
Он отдал гаишнику пустую крышку. Ответил утвердительно. Забрал документы, сел за руль.
“Работы полно, а эти опять еле тащутся. Надеюсь хоть за поворотом поедут.”
Последний поворот ощущается издалека. На нем всегда стоят, но это не пробка а просто очередь на светофор. Все это знают, никто не сигналит, не дергается обгонять по встречке или изображать еще один ряд впритирку к тротуару. Так уж забавно человек устроен, когда до конца всего ничего, сколько бы он ни ждал этого конца и как бы ни мучался в процессе, напоследок он всегда будет готов подождать еще немного.
“Коробки то не забыл? А то как бы еще возвращаться не пришлось”
Он даже не оглянулся, точно знал что не забыл. Такой опыт, как у него, дает уверенность. Десятки лет работы на самых разных проектах, тысячи разных задач. Дела сданы, все бумаги подписаны загодя, осталась последняя задача на последний день, организовать собственные проводы.
Печаль начала просачиваться тонкой струйкой со дна души, и он прогнал ее схватившись за руль и грубо вмешавшись в работу круиза, оттормозившись перед машиной спереди чуть раньше. Тормоза скрипнули и машина закачалась вдоль, коробки зашелестели в багажнике.
“Сосед, Сан Саныч на рыбалку звал, еще в том месяце. Ну вот, пришло наше время. Жалко Мишган не дожил, ну да мы и без него скатаемся, там его помянем. С меня транспорт, с Сани прикорм и поклев…”
Подъем на эстакаду был крутым, и из высокой машины, когда едущие впереди оторвались, было видно только хмурое ранне весеннее небо. Эстакада была новой, дорогу спрямили, теперь она была не такой пьяной.
“Придумают ей какое-нибудь новое имя. И кто его знает, какое оно будет, даже гадать не стану. Что там у нас за очередным поворотом, все равно никогда не угадать.”