В Большой игре - многолетней схватке Британской и Российской империи за Центральную Азию - принимало участие множество людей, имена которых канули во тьме веков, а подвиги безвестны. Биографию одного из них будущий создатель словаря живого великорусского языка и пока чиновник для особых поручений в Оренбурге Владимир Даль записал со слов одного из лучших наших агентов в Афганистане — бывшего польского повстанца Яна Виткевича (о них я рассказывал здесь). Готовый сценарий фильма, который никогда не снимут - о беглом татарине, с бешеной скоростью перемещавшемся по всем уголкам России и за ее пределами.
«Похождения одного из этих бродяг довольно занимательны. Он уроженец города Оренбурга, служил в каком-то пехотном полку во время Турецкой войны 1828–1829 гг.; передался туркам, был взят в плен вместе с гарнизоном Исакчинским, узнан, прошел сквозь строй и отправлен в Литовский корпус. При открытии Польской войны 1830–1831 гг. передался он мятежникам; был в шайке Матусевича, потом, когда кавказские линейцы Матусевича разбили, попал к Станевичу, который соединился с Гельгудом; перешел с его шайкой в Пруссию, воротился и стал разбойничать по лесам; когда же стали преследовать строго разбойников, то пробрался в Вильно, явился и сказался вышедшим из плену башкирцем 9 Кантона, приняв имя убитого им лично башкирца, которого он взял в плен, будучи еще в шайке Матусевича. В Вильно он в ожидании справки прислуживал плац-адъютанту.
По получении из Оренбурга удостоверения, что такой-то башкирец действительно находился в полку и взят в плен, отправили его, татарина, в Оренбург; на пути он бежал из Черноречья, скрывался у отца в Оренбурге с неделю, украл на Линии у калмыков добрую лошадь и ушел в степь.
Там жил он у дюткаринца Тляулия, но поссорился с сыном его из-за лошади, которую тот хотел у него отнять, и сын Тляулия выдал его султану Юсупу, а этот препроводил в Оренбург. Здесь он сказался беглым солдатом, был прогнан сквозь строй и отправлен в Финляндский корпус. Дорогою, сколько он ни собирался бежать, не было к тому случая; ослабив кандалы и выжидая время, пришел он наконец в С.-Петербург.
Когда он со многими другими арестантами стоял в Ордонанс-гаузе, в С.-Петербурге, то кандалы с одной ноги свалились; это было в сумерки; он выскочил за дверь, отбил кандалы вовсе и, несмотря на шум и погоню, ушел. За городом познакомился он с каким-то цирюльником, попутчиком, украл у него суму с бритвами и прибором и пришел благополучно в Троицк, исправляя по пути должность цирюльника; он пускал в деревнях кровь, лечил и сказывался башкиром, который был отдан в столицу в науку и теперь едет домой. Из Троицка бежал он сам-пят, с четырьмя солдатами, татарами, и доехал с ними, не видав ни души, до Тургаев. Здесь явился к Марал-Ишану, святоше киргизского рода, отдохнул, откормил лошадей и отправился с товарищами далее. За Куваном ограбили их кайсаки, избили до полусмерти, бросив нагих. Они в свою очередь напали ночью на путников, увидав огонь, отняли пару лошадей и верблюдов, прибыли на них в Бухару.
Ныне этот искатель похождений записан ханом в воины, в сипаи, но жалуется, что не кормят, не одевают, и намерен уйти в Персию в русский батальон».
Но о «русском батальоне», тогдашних «вежливых людях», об осаде Герата, где оборонявшимися афганцами командовал приблудившийся английский лейтенант, а осаждавшими персами — самоуправствующий русский граф, я расскажу как-нибудь в другой раз.