Глава 1
На удивление премерзкая погода была в тот день. Воздух дышал, кашлял, чихал сыростью, запахом прелой листвы и выхлопных газов. Сотни ног, обутых в сапожки из мягкой свиной кожи, кирзовые сапожищи, беззащитные лаковые туфельки и практичные блестящие калоши усердно месили подтаявшую жижу.
Гранитный Пушкин, ютившийся в уже голом и неухоженном скверике, продрогший и вымокший до нитки, испачканный от своих кривоватых ног до буйно кудрявой головы трудягами-воронами, печально взирал на серую, проплывавшую мимо окаменевшего гения толпу, и с его огромного африканского носа мерно падали мутные капли дождевой воды. Простуда – вещь малоприятная. Особенно для вдохновенного поэта. Да и Болдино жаль! Не та нынче осень, не та… В тот год, как помнится, осенняя погода стояла долго на дворе. Зимы ждала, ждала природа, и отпуск дали в декабре…
Эх, были люди, было время! Не время, а времище! Не люди, а людищи! А сейчас одна мелочь осталась, да и та в чужом кармане…
Пристроившийся под сенью великого и простуженного поэта, художник вдохновенно писал малярной кистью на льняном холсте пятидесятилетнюю, еще не успевшую окончательно увянуть кустодиевскую красавицу, сидевшую напротив на раскладном стульчике и мило улыбавшуюся мастеру кисти и красок своим щербатым ртом, вставленным в ярко-морковную оправу мясистых губ. Дождь капал на заранее прогрунтованную ткань, подмывая краску с почти готового портрета и делая лицо, запечатленное на холсте, более безобразным, чем на оригинале. Досадуя, художник то и дело поправлял начавшее разлагаться изображение, в своих греховных мыслях проклиная дырявое небо, несуразную красавицу и простуженного, но невозмутимого поэта, нависшего над его беззащитным темечком.
«Да, брат Пушкин! – думал Пушкин, глядя на борьбу портретиста со стихией. – Тицианом здесь и не пахнет!.. А вот от нетрезвого Малевича что-то есть»… Он хотел было высказать свои мысли вслух, но двухсотлетняя мудрость солнца русской поэзии и на этот раз не позволила обывателям услышать истинный голос поэта…
Вскоре художнику надоел этот сизифов труд. Несколькими широкими, как душа Плюшкина, мазками, он прекратил свои мучения, смачно высморкался к подножию памятника (Боже, какое кощунство!) и предложил продрогшей даме взглянуть на рисунок. Красноносая красавица со знанием дела оглядела один из первых шедевров двадцать первого века с лицевой и изнаночной стороны и, наконец, покачав головой, восторженно прошептала:
- Это настоящий сюр!..
- Вы правы, мадам! – галантно, но скромно подтвердил безымянный художник. – Это сюр. И стоит он всего пятьдесят… (Художник никогда не уточнял в какой валюте, и поэтому ему иногда платили долларами, евро или рублями, реже давали тугрики, а бывало и по лицу…) Но лет так через семьдесят за этот раритет, не торгуясь, станут отдавать миллионные состояния. Поверьте мне, мадам! Я-то уж знаю – настоящее искусство, как коллекционное вино: чем старше, тем дороже!
- Заверните! – кивнула красавица, подавая художнику пятьдесят рублей…
Продолжение следует...
Подписывайтесь на канал и ежедневно читайте новые увлекательные истории!