Григорий Свердлин работал в банке, получал хорошую зарплату, но отказался от карьеры, чтобы помогать бездомным. По его собственным словам, он хотел «сделать что-то для людей, которым хуже, чем ему». Начав работу обычным волонтёром, Григорий к 2011 году стал директором старейшей некоммерческой организации Санкт-Петербурга «Ночлежка», и с тех пор вся его жизнь связана с помощью самым малозащищённым людям в нашей стране.
Что привело вас в благотворительность и почему в этой огромной сфере вы стали работать именно с бездомными?
Это очень сложный вопрос. Во всех наших поступках есть какой-то комплекс причин. Я часто говорю, что благотворительность, с моей точки зрения, — столь же эгоистичное занятие, как и любое другое. Для меня это место, где я чувствую себя нужным. Это та деятельность, которая наполняет мою жизнь смыслом, хотя я и опасаюсь таких громких слов. Думаю, это и есть моя основная мотивация.
Почему я работаю именно с бездомными? Отчасти это вышло случайно. Моя работа в благотворительности началась с проекта «Ночной автобус» (проект благотворительной организации «Ночлежка», в рамках которого каждый день специальный автобус проезжает по городу, чтобы бесплатно накормить горячей едой, выдать чистую одежду и помочь сотням бездомных и нуждающихся людей — прим. ред.). А вот остался я в этой теме довольно сознательно, потому что меня зацепили люди, которые приходили туда за помощью. Меня поразило, насколько мало мест, где бездомные могут получить помощь. Я считаю, что не должно быть ситуаций, в которых люди остаются с бедой один на один. Кроме того, меня задело от того, что ровно в тот момент, когда этим людям нужно было бы прийти на помощь, общество от них отвернулось.
В тот момент я в каком-то смысле на себя смотрел, как на некоторый ресурс, который нужно применить с толком. Были организации, которые занимаются помощью детям — да, их по-прежнему катастрофически не хватает, но они хотя бы были. А организаций, занимающихся помощью взрослым, причём ещё и таким взрослым, от которых в массовом сознании плохо пахнет, почти не было. Да и по-прежнему их крайне мало. По нашим оценкам на всю страну, если посчитать всех-всех, включая какие-то волонтерские службы при храмах, получится от силы 200 организаций. Так что, по совокупности факторов я понял, что хочу податься именно в эту сферу, помогать тем, кому кроме меня мало кто готов помогать.
Почему при этом люди боятся бездомных? Они ведь из самого незащищенного класса и шансов на то, что они будут кому-то вредить, очень мало.
Я думаю, здесь несколько причин. Во-первых, это та сторона жизни, от которой хочется держаться подальше. Это понятная стратегия избегания. Всем хочется жить в логичном, безопасном мире, и верить, что если ты соблюдаешь ряд определенных правил, то с тобой ничего не случится. Условно говоря, если я не ношу короткую юбку, меня не изнасилуют, если я живу в своей квартире и у меня есть регистрация, то я никогда не стану бездомным. Ну, а те, кто стали бездомными, они, значит, нарушили какие-то правила и сами виноваты, пусть разбираются тоже сами. На мой взгляд, это такая «страусиная» позиция.
Кроме того, помощь взрослым вызывает по определению меньший отклик, чем помощь детям. Видимо, на уровне инстинктов помощь детям, нашему потомству, заложена в каждом из нас. И если про ребенка мы все думаем, что он еще вырастет, много всего сделает, то взрослому человеку по определению жить осталось меньше.
Кто находится в группе риска и есть ли какие-то способы обезопасить себя от участи оказаться бездомным?
На улице оказываются очень разные люди. У нас в голове есть какое-то угрожающее темное облако — бездомные, какие-то страшные и непонятные. Кстати, еще одна из причин, что тема бездомности настолько стигматизирована, связана с тем, что те бездомные, которых мы видим на улице, это люди с большим стажем. А дальше наш мозг просто достраивает картинку. Нам начинает казаться, что бездомные — они все такие. При этом, понятно, что люди, которые провели на улице месяц, сильно отличаются от тех, которые провели на улице год, а эти, в свою очередь, от тех, которые провели на улице 5 лет. А ведь тех, кто оказался на улице недавно, мы в толпе и не заметим — они ничем не отличаются от нас с вами. При этом, помогать нужно и первым, и вторым, и третьим.
В каком-то смысле, бездомность — история про социальные исключения. Например, если человек — выпускник детского дома, он по определению в группе риска, поскольку у него крайне мало тех социальных связей, которые удержали бы его на плаву в случае тяжелой ситуации. Плюс такие люди, в принципе, как правило, хуже подготовлены к взрослой жизни – хуже разбираются в людях, меньше верят в себя и т.д. По нашей статистике, 11% бездомных имеют у себя за плечами детский дом. Не обязательно, что они сразу после детского дома оказались на улице, это могло случиться и 10 лет спустя.
Вторая причина — переезд в другой город. Это тоже социальное исключение самого себя из привычного окружения. Мне было поначалу странно это слышать, но многие бездомные говорят, что им стыдно возвращаться — я же кормилец, как я вернусь без денег?
Еще один фактор риска — система регистрации, существующая в России на текущий момент. Те же самые люди, которые уехали на заработки в другой регион, имеют проблемы в устройстве на работу, в получении медицинской помощи — то есть, в реализации своих прав. Некоторые из этих прав законодательно привязаны к регистрации, а некоторые сложности возникают с правоприменением. Вообще-то, трудовой кодекс прямо запрещает людям отказывать в трудоустройстве из-за отсутствия регистрации и тем более, при регистрации в другом регионе. При этом, если мы откроем любой сайт вакансий, 90% объявлений будут сопровождаться требованием «только с регистрацией».
Конечно, если у человека много друзей, он живет в своем городе, у него в собственности есть жилье, он здоров, у него есть постоянная работа, среди его родственников нет больных с какими-то ментальными заболеваниями, и он может быть уверен, что у него их тоже не появится, хотя, конечно, никто из нас до конца не может быть в этом уверен, — тогда да, этого человека можно назвать достаточно защищенным от возможности оказаться на улице. Но ничто не даёт, и не может дать стопроцентной гарантии. Я часто примеряю эти условия на себя. У меня есть однокомнатная квартира, я живу в городе, в котором родился, у меня много знакомых. Но, предположим, я серьезно заболел, не могу работать, родители у меня пожилые. Какое-то время они смогут мной заниматься, но понятно, что это будет недолго. Друзья есть, но понятно, что много лет тянуть на себе человека мало кто готов, а если на это все еще наложится какое-то ментальное заболевание, и я буду не так приятен окружающим, как сейчас, то вот она, дорога в бездомность.
Тут надо говорить не о том, чтобы каким-то несуществующим образом создать эту самую стопроцентную гарантию, ее все равно не будет. Пример даже очень успешных стран в области социальной политики, вроде Финляндии и Швеции показывает, что и там есть бездомные, просто их на несколько порядков меньше. Создавать нужно стопроцентную гарантию того, что нам помогут, даже если мы окажемся на улице. Мы воспринимаем бездомность, как некий окончательный приговор, а нужно добиваться того, чтобы слово «бездомный» стало прилагательным. Вот, сейчас человек бездомный, а через некоторое время — домашний. Такой вот период в жизни, всякое бывает. Нужны места, куда можно обратиться за помощью, и все о них должны знать. Например, что придем мы на вокзал, там будет соцработник, мы к нему обратимся, и дальше, в зависимости от нашей ситуации, нас отправят либо в госучреждение или в благотворительную организацию, где нам действительно помогут.
По вашему опыту, как люди оказываются на улице? Мне представляется, что это происходит незаметно, и человек не может назвать день, когда он стал “бездомным”. Так ли это?
Обычно это происходит постепенно, и человек зачастую не осознает, что он еще на один шаг ближе к бездомности. У специалистов есть такое понятие «воронка бездомности». В самом широком ее месте речь идет о потере прав на жилье по тем или иным причинам, потом – работы, затем потеря документов. Где-то на этом этапе могут возникнуть проблемы со здоровьем, потеря социальных связей — так постепенно человек становится все ближе и ближе к бездомности.
Мне не раз приходилось видеть еще во времена работы волонтером «Ночного автобуса», совершенно обычно выглядящих людей, которые пришли за тарелкой супа. Видно, что им неловко, они стесняются здесь находиться, ведь они к такому не привыкли. Часто они начинают объясняться: «Вы не подумайте, я не бездомный, меня просто обманули с зарплатой на стройке, я сейчас подработаю, выберусь».
А как часто такие люди спускаются по «воронке бездомности» вниз и насколько велики шансы того, что они выкарабкаются?
Конечно, есть те, кому удается выбраться, но в нашей реальности, к сожалению, много факторов, толкающих тебя на улицу. Многие люди работаю «по-черному» из-за отсутствия регистрации. Понятно, что полиция на сторону потерпевшего не встает, да и в целом, люди у нас скорее боятся полицию, чем на нее надеются. Кроме того, у нас нет сервисов, где можно бесплатно постираться и помыться, а это значит, что если ты оказался в сложной ситуации, ты сразу становишься грязным, от тебя плохо пахнет. Люди на ранних этапах бездомности стараются поддерживать внешний вид, вплоть до того, что моются в раковине, в туалете какого-нибудь заведения. Но совершенно ясно, что в таких условиях бороться за человеческое достоинство месяц за месяцем очень тяжело. А ведь если, условно, от тебя плохо пахнет, ты на новую работу уже не устроишься – в лучшем случае будешь листовки у метро раздавать.
Находясь на улице, человек меняется не только внешне, меняется и его образ мысли, отношение к жизни. Как улица меняет человека и есть ли какая-то точка невозврата, после которой человек уже не может вернуться к обычной жизни?
Безусловно, чем дольше человек прожил на улице, тем больше времени потребуется, чтобы он выбрался. При этом, я не считаю, что существует какая-то точка невозврата. В практике «Ночлежки» были случаи, когда людям и с пятилетним и с семилетним стажем бездомности удавалось выбраться.
Но нужно понимать, что рано или поздно, у всех людей заканчивается ресурс и они начинают жить сегодняшним днем. Человек уже не думает, как он будет выбираться с улицы, его заботит, где он сегодня будет ночевать, и что он съест. Почти все его силы уходят на это, и он перестаёт думать над тем, как изменить ситуацию. У людей происходит изменение отношений со временем, из-за этого с ним почти невозможно договориться, например, о том, чтобы встретиться в определенный день, в определенное время.
В таких условиях тяжело сохранить доверие к миру. Знаете, мне и живя в квартире его сохранить порой сложно. Наверное, процентов 70 людей, приходящих в консультационную службу «Ночлежки», а это только за прошлый год около 3,5 тысяч человек, прошли через так называемые «реб центры», которые мы с коллегами называем «раб центры». Это места, где люди живут и кормятся за работу, и работа эта чаще всего физически тяжелая — какое-нибудь рытьё траншей для прокладки кабеля. В некоторых из таких «реб центров» тебя будут избивать, отнимут документы и будут держать, как в тюрьме. Бывает, что вербуют людей в такие центры, к примеру, в Санкт-Петербурге, а в итоге вывозят куда-нибудь в Мурманск или Северодвинск. Конечно, бывают и более мягкие варианты, где если ты захотел уйти, ты уходишь, но понятно, что 3 месяца ты вкалывал, сил у тебя стало меньше, денег никаких не заплатили или дали только на сигареты. В таких условиях сохранить доверие к окружающим очень сложно. Зачастую бывает так, что человек начинает приходить на стоянки «Ночного автобуса», доверия у него к нам никакого нету, он получает еду у нас неделю, еще неделю, и только потом начинает верить, что здесь, наверное, не обманут.
Предположим, я хочу помочь бездомному, но он отказывается эту помощь принимать. Возможно, это и есть точка невозврата?
По моему опыту, подавляющее большинство бездомных, которые скажут вам, что не хотят выбираться из сложившейся ситуации, вам просто не доверяют. Скорее всего, он уже пытался выбираться, не верил в то, что он бездомный, а теперь смирился. Мне приходилось часто видеть такую позицию: «Это не я обществу не нужен, а я сам выбрал такой путь. Мне от вас ничего не надо». Но стоит появиться доверию, как становится понятно, что человек живет в ужасных условиях и конечно он будет рад, если ему хотя бы пункт обогрева поставят и пустят его ночевать в тепле на дощатом полу, покрытом туристическими ковриками, как это происходит у нас.
То есть, самое важное в вашей работе — завоевать доверие?
Да, это действительно очень важно. В нашей консультационной службе соцработники и юристы сидят на приеме и стараются справиться, помочь всем тем людям, которые обращаются за помощью – 40-70 человек каждый день. А если бы у нас были ресурсы, мы бы занимались «аутричем», то есть наняли бы сотрудников, которые бы ходили по подвалам, чердакам, заброшенным зданиям и общались бы с людьми с большим стажем бездомности, чтобы с ними взаимодействовать, потихонечку создавать какое-то доверие. А дальше это уже могло бы перерасти во что-то большее. Но мы всегда можем только обозначить, чем мы можем человеку помочь. Заставить его что-то сделать было бы совершенно неправильно, ведь он такой же гражданин России и у него совершенно те же права, что и у нас. Есть примеры стран, которые серьезно и давно этой проблемой занимаются, есть опыт финских коллег, у которых в последние 10 лет действует программа «Housing first». Ее суть заключается в том, что бездомным, даже с большим стажем, предоставляют маленькие квартиры-студии около 30 м2, и только после этого с людьми начинают вести работу, объясняя, чем еще благотворительные организации и государство могут помочь — трудоустройство, восстановление документов, поиск родственников, забота о здоровье и так далее. В Финляндии за последние 10 лет 3.5 тысячи человек таким образом получили квартиры, и это, кстати, одна из немногих стран в мире, где уровень бездомности неуклонно снижается.
Но ведь у этого есть и обратная сторона. Получив свои бесплатные 30 квадратных метров, человек может на этом и остановиться.
Нам, безусловно, до такого проекта, как «Housing First» еще очень далеко, я думаю, лет 20-30. Но для меня здесь имеет значение именно отношение к человеческой жизни. Не так давно я общался с коллегами из Финляндии — они знают с точностью до одного человека, сколько в стране бездомных. В России никто не знает не просто с точностью до человека, никто не знает количество бездомных с точностью до миллиона. Разные инстанции иногда про это что-то говорят, и звучат цифры от одного до четырех миллионов человек. То есть, никто понятия не имеет, а главное, не интересуется.
Не так давно вы столкнулись с сопротивлением жителей Савеловского района, где «Ночлежка» собиралась открыть прачечную для бездомных. Жители требовали, чтобы вы перевезли прачечную и «бомжар» в промзону. Часто ли вы сталкиваетесь с подобными реакциями и как вы с ними работаете?
Для меня эта история про то, как много стереотипов и страхов, окружающих тему бездомности. А те методы, которыми активисты решили бороться с появлением прачечной, на мой взгляд, на уровне «ниже плинтуса». Очень много было угроз как в адрес сотрудников, так и в адрес будущих клиентов, обещания сжечь это место и так далее. Сила этой реакции была удивительна, но с самой такой реакцией нам приходится сталкиваться постоянно. Каждый год в СМИ попадает как минимум несколько безумных историй про то, как бездомного сожгли в подъезде, это происходит регулярно. Не так давно была история про «банду чистильщиков», которая убила в Москве около 20 бездомных. Это показывает и уровень агрессии в нашем обществе, и отношение к бездомным.
Мне кажется, единственное, что с этим можно сделать — заниматься просвещением. Нужно показывать, каковы на самом деле причины, по которым люди оказываются на улице. Показывать, что бездомные — люди с разными судьбами, у этого в детстве вот такие мечты были, а этот на одни пятерки учился. Показать, что бездомные — это не абстрактное серое угрожающее облако в голове у обывателя, а обычные люди, такие же как все.
Ваша работа связана с огромным количеством тяжелых решений, которые вам приходится принимать день ото дня. Какое решение далось вам сложнее всего?
Об этом я бы с удовольствием поговорил с вами час-другой. Прямо сейчас я вспомнил очень тяжелую историю. Я буквально несколько месяцев, как стал директором «Ночлежки», это зима 2011 года. Тогда в приюте жил среди прочих Виталий, безногий инвалид, человек с большим стажем бездомности. Он получал большую пенсию, которую целиком тратил на водку, и угощал ею всех окружающих. Мы пытались вести с ним воспитательные беседы, никакого результата это не давало. В конце концов, я принял очень тяжелое решение расстаться с ним. Как сейчас помню эту картину — сидит Виталий в инвалидной коляске во дворе нашего приюта и на него медленно падают снежинки. В этот момент я себя чувствовал абсолютным злом. При этом я до сих пор считаю, что поступил правильно, и иначе было просто нельзя. Приют предназначен для того, чтобы помочь людям выбраться с улицы, а этот человек не только не пытался с улицы уйти, но и всему приюту затруднял это возвращение.
Виталий в итоге не пропал, но ведь когда я принимал это решение, я не мог этого знать. И я по-прежнему не могу себе простить, что я с человеком так поступил, но поступить по-другому было просто нельзя.
Мы благодарим Президентский центр Б.Н. Ельцина за предоставленные фото